Открывая дверь, она все еще надеялась, что ошиблась, но уже была готова к худшему.

— Сядь, дочь, поговорим.

Все, теперь она перестала надеяться. Дома, кроме них, никого не было, а отца мелко трясло от перенапряжения. Яна молчала.

— Света мне рассказала… про Константинова.

— Допустим! — Яна вдруг поняла, что использовала фирменное словечко Вадима для самоуспокоения. — Зачем эта женщина вообще лезет в нашу жизнь?

Отец закипал на глазах. Нападение в случае взаимодействия с таким человеком — не лучшая стратегия.

— Эта женщина — пока еще моя жена! — он рявкнул громко, но потом постарался говорить спокойнее. — Она не хотела рассказывать… Спросила про Бобика — я ей ответил. И она побледнела, как будто в обморок собралась грохнуться. Дальше уже было просто додавить и выяснить причины такой реакции.

Яна уронила голову на руки. Светлана просто не выдержала внутреннего давления. Может быть, из-за глупости. А может, из-за угрызений совести. Неважно. Но нельзя же быть блондинкой до такой степени!

Отец теперь говорил намного тише привычного тона, но полностью сдерживать злость так и не мог:

— Она потом мне все рассказала… И про то, как ты соврала, чтобы мне не так больно было. Знаешь, я хоть и против лжи в любом виде, но мог бы это как-то принять. А вот дальше — дальше ты продолжала водить меня за нос, привела этого подонка в мой дом… делала из меня дурака! Можешь себе представить, как я себя чувствую?! Ведь у меня и мысли не возникло, что это вранье! Да я бы мог противостоять всему миру, но только не тебе…

Он замолчал, чтобы не наговорить грубостей, а Яна вдруг поняла, что все слова потеряли смысл. Что бы она ни сказала в этот момент — прозвучит фальшивым оправданием.

— Прости, пап. Я не хотела… чтобы получилось так.

Она заплакала, хоть и очень старалась сдержаться. Все презрение к себе потекло наружу вместе со слезами. Ее отец точно не заслуживал той ситуации, в которую она его привела. Даже если бы он с самого начала все знал — получилось бы мягче и честнее, чем после того, как он искренне переживал за отношения Вадима и любимой дочери, как помогал им… И самое главное — после того как Вадим ему действительно понравился. Прошел через почти непроницаемое сито настоящей отцовской любви к единственной дочери, который до сих пор искренне верил, что ее никто не заслуживает. А Вадим не то что Яны не достоин, а вообще лучше бы никогда не существовал в мире. Такое осознание не просто растаптывает — унижает. Отец ее мог перенести многое, но только не такое унижение.

Но слезы подействовали. Григорьев, несмотря на всю предыдущую ярость, сел рядом и тоже погрузился в полную апатию. Поговорить спокойно удалось гораздо позже, но от этого обоим стало немного легче. Такая связь, как между этими двумя, не могла бы рухнуть в одночасье.

Яна с удивлением узнала, что развод со Светланой теперь стоит под сомнением. Вынуждена была услышать о странных изменениях, произошедших с той… Она в словах отца выглядела до сих пор невинной, хоть и совершившей непростительную ошибку. Яна же четко видела, какую роль эта женщина сыграла во всей истории: сначала сама наломала дров, потом сбежала, вернулась и — нате, пожалуйста — решила быть до конца честной! Какое благородство! Именно ее непроходимая глупость и еще более непроходимая искренность и сделала всех без исключения пострадавшими. Но отец — вопреки всему на свете — продолжал говорить о ней так, будто она оставалась запутавшимся ребенком, достойным понимания. И пока он любит ее, нет ни единого шанса взывать к здравому смыслу.

— Хорошо, пап… Я только об одном тебя хочу попросить — не мсти Вадиму. Если уж ты готов даже Свету свою простить, хотя ее вина перед тобой куда больше, то и ему забудь.

— Не забуду, — устало ответил отец. — Но и мстить не стану — пусть живет… где-нибудь подальше от меня и моей семьи.

Это и была единственно возможная точка мирного соглашения. Ни о каком окончании практики в «Нефертити» теперь и речи быть не могло. С завтрашнего дня Яна возвращается в институт, чтобы наконец-то начать наверстывать пропущенное.

Когда она зашла в свою комнату, то первым делом достала из сумки телефон. Вадим звонил три раза. Возможно, только теперь до Яны дошло, что это на самом деле конец. Предать отца во второй раз у нее не хватило бы совести. Нельзя быть счастливой, при этом делая несчастными самых любимых людей. Но Вадиму лучше прояснить ситуацию так, чтобы он не додумался явиться сюда. Если отец его увидит, то уже не сможет сдержаться. Она нажала кнопку вызова.

— Ян, ты куда пропала? Думал, ты меня в офисе дождешься. Ничего не случилось?

— А что, Вадим Александрович, потерял жертву из поля зрения? Занервничал?

— Не понял. Ты сейчас о какой именно жертве говоришь? — его голос оставался спокойным, но едва уловимо изменился.

— Зато умным считаешься. Все, дорогой, больше мне не звони. Ты мне уже до тошноты надоел. Я больше физически не могу изображать, что мне не противно с тобой общаться.

Он совсем неуместно тихо усмехнулся.

— А-а, так вот мы и добрались до этапа «разбить сердце»? Твоя игра так и должна была закончиться?

— Конечно. Ну так и что — я выбрала правильный момент или поспешила?

Пауза. Потом снова смех — чуть громче. И Вадим, не удостоив ее ответом, отключился.

Сколько нужно плакать, пока выльется все, что так больно давит?

* * *

Нельзя сказать, чтобы Вадим никогда не ошибался в людях. Такое бывало, хоть и редко. Но случай с Яной его потряс — он бы руку дал на отсечение, что она была искренней к нему. Как сама и говорила, сначала играла, но уже давно доигралась. Поэтому такой разрыв прозвучал громом среди ясного неба. И даже теперь, после всего сказанного, он до сих пор мог дать руку на отсечение, что в этом конкретном случае не ошибся.

Что-то произошло. Возможно, излишняя совестливость ее привела к такому решению. Или она снова заподозрила его в чем-то, чего он не делал. Или — что не сразу пришло на ум, но теперь показалось самым очевидным — нарисовалась Светлана со своими сказочными историями о добродетельных изменах, в которых она невинная жертва коварного чудовища. Произошло нечто, что опять поставило между ними стену. На этот раз, возможно, чуть более широкую, чем раньше. И только поэтому Яна так внезапно решила сжечь мосты. Ведь она не такая, как Вадим. В ее сущности попросту нет того количества цинизма и яда, чтобы выдержать подобную игру до победного конца. А это значит, что вмешалась какая-то третья сила.

Но по обе стороны стены процесс уже запущен, их с Яной поздно разлучать. Хочешь превратить влюбленность в любовь — поставь между влюбленными преграду. И чем она будет непреодолимее, тем сильнее они будут ощущать желание быть вместе. Вадим был расстроен и озадачен, но знал наверняка — это совершенно точно не финал. А если он все же ошибается? Тогда Вадиму останется вернуться к привычному образу жизни, клубам и однодневным романам. Поначалу будет сложно и неприятно, но все проходит, если приложить к этому достаточно усилий. Яна была неправа, считая, что человека можно перевоспитать, дав ему урок. Уроки не работают, если внутри при этом ничего не изменится. А если ты хочешь переустановить базовые настройки — то делается это точно не жестокостью. От нее только больше убеждаешься в том, что меняться в таком мире к лучшему нецелесообразно. Если Вадим и способен стать хуже, чем был раньше, то как раз после такого урока. После того, как окончательно поверит, что ничего настоящего не существует. Но сейчас он был крайне далек от этого.

Теперь, правда, дни стали тянуться дольше. Один только Бобик и остался скрашивать его досуг. Это хорошо, что псину у него отбирать не намеревались. А то сейчас и некому было бы рассказать, какая Яна плохая. И если она долбит стену со своей стороны, то делает это как-то слишком тихо и незаметно, а оттого сердце начинает ныть, добавляя в его мысли все больше и больше сомнений.

Однако во вторник ситуация прояснилась. После обеда в офис нагрянул всегда желанный гость — Семен Иванович, который был создателем «Нефертити», а теперь, уйдя на пенсию, оставался главным и самым почетным ее акционером. Узнать о его визите можно было по стуку трости, но этот звук растворился в восторженных приветствиях. Весь коллектив, кроме новичков и стажеров, уважал бывшего директора и даже не пытался это скрывать.

Вадим, конечно, тут же вышел в коридор, пожал Семену Ивановичу руку и пригласил в кабинет. Тот уселся в кресло для посетителей, как и всегда теперь, этим подчеркивая, что место его передано другому.

После короткого приветствия и обычных вопросов о делах и здоровье Семен Иванович наконец-то озвучил основную причину своего неожиданного появления:

— Я в гольф-клубе с Григорьевым пересекся. Знаешь такого?

Ну вот — оно самое, теперь хотя бы ясно, откуда все это время дул ветер. Сейчас прозвучат плохие новости, но само их наличие подтверждает, что Яна не по собственному желанию оставила грустную кашу, которую заварила.

— И как-то слово за слово, но разговор тебя коснулся, — Вадим продолжал молчать, ожидая теперь чего угодно. — И Григорьев очень резко высказался о… твоем моральном облике. Не знаю уж, за какими извращениями он тебя застукал, но промолчать он явно не мог.

Вадим усмехнулся в сторону. Григорьев все знает, но, конечно, не спешит распространяться о деталях. Делится только описаниями «морального облика», как последняя сплетница на базаре.

— А я с его женой переспал, — Вадим посчитал себя обязанным хоть что-то ответить.

— Хватит так шутить, мальчик! Что за сарказм? — Семен Иванович был раздражен. — Меня твой образ жизни хоть и не касается, но ты мое мнение на этот счет давно знаешь!