Он не мог понять, где находится, смутно помнил, что произошло, и чувствовал только одно: боль. Но даже не мог определить ее источник. Казалось, она была повсюду. Его тело превратилось в сосуд, доверху заполненный концентрированной болью.

Пошарив ладонью вокруг, он ощутил холодную влажную землю.

Сбила машина, и водитель скрылся?

Напали на улице?

Похоронили заживо, а он очнулся?

Нет, все не то.

Он ясно помнил электрическую сладость смуглого тела Анфисы. Помнил, как исказилось лицо застукавшего их Артема, как тот рванулся вперед и ударил его по лицу. В чем же дело? Почему его не отвезли в больницу?

Внезапное осознание произошедшего было еще хуже, чем железные тиски боли. Давид вдруг все понял. Его выкинули, бросили подыхать на улице, как бродячего пса. Артем видел, что произошло с Лизой. Он знал, что надо делать. У него всегда было полно свободных денег и были координаты нужного лица. Он просто заплатил – и его избавили от проблемы.

Интересно, он знал, что Давид на самом деле жив?

Вспомнив все то, чему учили его на тренировках айкидо, он успокоил дыхание. Вдох на четыре удара сердца, выдох – на восемь. Стало немного легче.

Его лицо было влажным – то ли долго лежал под моросящим дождем, то ли это были потеки крови. Ладонь Давида сползла ниже – он обнаружил, что его одели. В заднем кармане джинсов не было бумажника. Зато во внутреннем нашелся мобильный телефон. Плоский крошечный мобильник, которым Давид почти никогда не пользовался, носил с собою на всякий случай. Ему стало смешно – несмотря на весь ужас его положения. Дилетанты хреновы! Кошелек отобрали, а как следует обыскать не догадались. Наверяка увезли куда-нибудь подальше, на пригородную свалку, надеялись, что он тихо сдохнет и местные собаки по кусочкам растащат его тело.

Глаза открыть так и не получилось.

Наощупь он набрал знакомый номер.

Единственный номер, по которому находился человек, способный ему помочь.


– Это ты?! – изумились на том конце телефонной трубки. – Но твой отец сказал, что ты проходишь реабилитацию в клинике… Мне даже не разрешили тебя навестить, я так волновалась!.. Кстати, я сейчас в магазине, выбираю ткань для платьев подружек невесты. Какой цвет тебе нравится больше – пастельно-розовый или фуксия?

– Фуксия, – машинально ответил он, на мгновенье пожалев об этом звонке. – Малыш, у меня садится батарейка, мне надо что-то важное сказать…

– Что? – весело переспросила Диана. – До, тебя плохо слышно! Тебя выписали?

– У меня большие неприятности! Мне нужна твоя помощь, – он старался говорить четко и громко.

Адреналин – лучшее обезболивающее. Ему стало немного легче, даже удалось приокрыть правый глаз. Интуиция его не обманула, он и правда находился на свалке. Прямо перед его носом валялась грязная канистра с надписью «Обойный клей». Смеркалось. У Давида заныло под ложечкой – он ведь не сможет объяснить, где точно находится.

– Помощь?.. Что случилось, что-то срочное?

– Срочнее некуда. Слушай меня внимательно. Сейчас ты позвонишь по номерам, которые я тебе дам. Они принадлежат человеку… Его зовут Артем. Ты скажешь ему, что я тебе звонил, что я все помню и что если он не поможет, у него будут большие проблемы. Мое исчезновение в любом случае свяжут с его именем. Поняла?

– Господи, что ты говоришь такое?!

– Он назовет адрес, где меня искать. Это в Подмосковье. Ты ничего никому не скажешь. Попросишь водителя отвезти тебя в супермаркет, выйдешь через другой вход, поймаешь частника и приедешь ко мне. Меня избили…

– До, какой кошмар!.. Ты что, меня разыгрываешь?!

– Да нет же, чертова кукла! – он успокоил сбившееся дыхание. Нельзя с ней так грубо, она – его единственная надежда на спасение. Можно было бы позвонить отцу, но тогда его запрут в психушке как минимум на год. – Малыш, я тебя люблю. Помоги мне… Кстати, у тебя есть деньги?

– Есть, на карточке… Тут рядом банк, могу снять… Тысяч десять долларов у меня есть…

– Этого должно хватить. Я тебе верну.

– О чем может быть речь, мы ведь станем одной семьей!

– Совершенно верно. А теперь, милая, поторопись. Еще не хватало мне отморозить почки.

* * *

Первый экземпляр книги, распечатанный на принтере, она решила подарить Ольге Константиновне. Вот что удивительно: бывшая работодательница совсем не удивилась, когда Настя назначила ей встречу. Они договорились вместе пообедать. Встретились в ресторане, который ближе всего находился к любимому салону красоты Ольги.

Казалось, она даже не удивилась, когда Настя с гордостью протянула ей рукопись.

– А я всегда знала, что ты далеко пойдешь, – усмехнулась она. – Даже и не сомневалась, что однажды ты пригласишь меня встретиться по поводу вроде этого.

– Правда? – смутилась Настя. – Мне казалось, мы почти не общались.

– А с тобой не надо много общаться, чтобы в общих чертах уяснить, что ты за человек. И потом, ты мне сразу понравилась. Еще тогда, в Угличе.

Они немного поболтали о новостях. Ольга рассказала, что у Оксаны появился серьезный кавалер, политик, кандидат в депутаты, бизнесмен. Старше ее на двенадцать лет. Похоже, она всерьез на него нацелилась. Хотя Ольга не понимает, что можно было найти в низкорослом зануде с ранней лысиной и пальцами, похожими на венские колбаски? Ну да, он ей «Мерседес» подарил, в Бразилию свозил, но как будто бы у нее самой денег мало…

– Я хотела бы дать тебе совет, – вдруг ни с того ни с сего сказала Ольга Константиновна, глядя на Настю без улыбки. – Надеюсь, ты не обидишься.

– Разве могу я обижаться после того, как вы научили меня, что колготки 40 den и видимые постороннему глазу логотипы – это неприлично, а лак, помада, туфли и сумочка одного цвета – пошлый пережиток прошлого? – улыбнулась она.

– Это совет… другого характера, – замялась бывшая Настина начальница, – личного.

Если Настя и изумилась, то виду не подала. Свою личную жизнь она никогда ни с кем не обсуждала. Конечно, Антон мог что-то рассказать, ведь они с Ольгой давние друзья… Но разве может быть кому-то дело до того, перед кем откидывает свое одеяло Настя Прялкина?

Но Ольга Константиновна удивила ее в очередной раз.

– Это по поводу того молодого человека. Давида Даева, – спокойно сказала она.

Настя поперхнулась кофе.

– Что?

– Я долго думала, заводить ли об этом разговор, в конце концов, это не мое дело… Да я и не знаю точно, что там у вас произошло. Но потом решила: к черту. Раз моя жизнь потрачена на выяснение отношений с призраком, то я не имею право не предостеречь от этого тебя, совсем молодую девчонку, у которой все впереди…

– Но что… Что вы имеете в виду?

– Вообще-то первой это заметила Оксана. Моя бездельница-дочь, которая только и умеет, что сплетничать. – Ольга криво усмехнулась. – Она сказала, что ты платонически влюбилась в звезду, как маленькая. Помнится, она очень по этому поводу веселилась. Мол, у каждой малолетки из Южного Бутово над кроватью висит постер какого-нибудь Димы Билана. И повар наш не исключение, только Билану она предпочла Даева.

– Лохушка, – тихо сказала Настя. – Так меня называла ваша дочь. «Наша лохушка».

– Неважно. Мне показалось это любопытным. Еще там, в Угличе, ты показалась мне серьезной девушкой. Когда я тебя только увидела, подумала, что тебе гораздо больше твоих девятнадцати. Не потому что ты старше выглядишь, нет. Но это выражение лица, этот взгляд, такой… тяжелый, что ли. И то, с каким достоинством ты держалась и с каким профессионализмом подошла к новой роли… Короче, инфантильная влюбленность в знаменитого прожигателя жизни никак в твой образ не вписывалась.

Настя нервно сглотнула. Принесли эклеры, но у нее начисто пропал аппетит. На какое-то мгновенье она даже пожалела о том, что стала инициатором этой встречи. А что она хотела, Ольга всегда была странной, не от мира сего.

– И тогда я начала за тобой наблюдать, – невозмутимо продолжила Ольга Константиновна. – И с удивлением поняла, что на этот раз моя дочь не ошиблась. Ты и правда вырезала из журналов его фотографии. А когда его показывали по телевизору, у тебя менялось лицо…

– Ольга Константиновна, я бы не хотела…

– Дай мне закончить. Пораскинув мозгами, я все-таки решила, что ты не дура, чтобы влюбляться платонически в кого-то, с кем ты даже не знакома. Из этого следовал вывод: между вами что-то было.

– Я хотела бы попросить счет, – решилась Настя.

– Твое поведение свидетельствует о том, что я не ошиблась, – улыбнулась Ольга. – Деточка моя, поверь, я желаю тебе добра. В какой-то момент ты стала для меня не просто обслуживающим персоналом… Я посмотрела на тебя и поняла, что хотела бы… Хотела бы, чтобы моя дочь была похожей на тебя.

– Спасибо, конечно, но….

– Настенька, – Ольга протянула через стол руку и погладила ее по щеке. Ладонь у нее была приятно прохладная. А может быть, это у Насти на нервной почве температура поднялась, – я не собираюсь лезть к тебе в душу, выспрашивать, что там у тебя с этим безмозглым юнцом приключилось. Я просто прошу тебя: взгляни на меня. Внимательно.

Настя подняла на нее глаза.

Красивая. Выглядит намного моложе своих сорока с чем-то лет. Под глазами нет морщинок, как будто бы время, ударяясь об это кукольно правильное лицо, отскакивало от него, как теннисный мячик от тренировочной стены. Фигура как у девочки, по-балетному прямая спина. Дорогая одежда, сумка за три с половиной тысячи долларов. А вот улыбку с просверкивающими из нее белоснежными зубами будто бы кто-то по ошибке приклеил к ее лицу. Уголки губ были скорбно опущены вниз, и, несмотря на все ботоксы, на лице застыло несмываемое выражение безысходности и тоски. Как будто бы она собирается заплакать, но крепится из последних сил. Если спросить у стороннего наблюдателя, счастлива или несчастна эта женщина, он без сомнения выберет второе.

– Видишь? – дрогнувшим голосом спросила Ольга. – Я знаю, ты видишь… А ведь когда-то я была совсем другой. Первой красавицей на курсе. Беззаботной, смешливой, без царя в голове… Помню, донимал меня один преподаватель. Не знаю, почему он так меня невзлюбил. И я решила его разыграть – притворилась, что выпрыгиваю из окна. Прямо на его семинаре.