Но он стоял и смотрел на нее, храня такое упрямое молчание, что это… Это разбивало ей сердце. Впервые в жизни Клэр поняла, что происходит, когда по-настоящему разбивается сердце, переполненное любовью, которая никому не нужна.

— Уходи! — прошептала она сквозь слезы, которые незаметно покатились по щекам, падая ей на лиф и исчезая в складках бельгийского кружева. — Уходи сейчас же!

Ей было так невыносимо больно, что Клэр задыхалась. Впервые в жизни ей захотелось ударить его, прямо туда, где должно было биться его каменное сердце. Сердце, которое она всегда ощущала, когда касалась его. Сердце, ради которого готова была бросить к его ногам свое собственное, не прося ничего взамен. Сердце, которое пережило так много ужаса и реагировало только на ее прикосновения, но не собиралось бороться за нее.

Клэр будто в тумане видела, как он медленно выходит из-за стола. Эрик продолжал смотреть на нее, когда снова замер. Будто не мог сдвинуться с места. Будто не знал, что ему делать.

Впервые в жизни она не могла его видеть. Не хотела больше его видеть.

«Какой же ты всё-таки глупенький! Самый большой глупец на этом свете!»

Безмолвное молчание окутало всё вокруг, не позволяя ни малейшему шуму проникнуть в эту комнату и нарушить то, что происходило. Клэр боялась того, что если очнется от этого оцепенения, она не сможет вынести того, что сейчас действительно произойдет. Она продолжала задыхаться, глядя на человека, который собирался отдать ее другому. Который лишь однажды попросил ее остаться в своей жизни, умоляя дать ему возможность найти тысячу способов, чтобы сделать ее счастливой. Только раз он просил об этом, но это стоило его собственного сердца.

Опустив голову, Эрик направился к двери и вышел из кабинета. Вышел так, будто не собирался больше вернуться.

У Клэр похолодело всё внутри. Потому что она знала, что он не вернется. Он сделал то, ради чего привез ее сюда. Отдал ее другому, который принял её. И теперь… Оставался только развод.

Грудь сдавило с такой силой, что она прижала ладонь к сердцу, боясь задохнуться от той внезапной боли, которая набросилась на нее, стремясь без остатка раздавить ее. Почти, как та самая страсть, с которой он несколько минут назад обнимал и прижимал ее к себе.

— Клэр, любимая, что с тобой?

Голос Клиффорда, чужой, холодный, неважный вторгся в сознание, терзая ее еще больше.

Она и забыла о нем. О его существовании, как забыл и оставил ее он.

Господи, она действительно была отвержена дважды!

Едва дыша, с трудом стоя на ослабевших ногах, Клэр медленно обернулась к человеку, которого, действительно, некогда считала, что любит. Любит так, что отреклась от отца, от своей семьи, от всех тех, кто был дорог и важен ей. Тех, кто составлял часть ее жизни, она была готова принести в жертву на алтаре любви к этому человеку, который стоял сейчас перед ней. Который не сделал ничего, чтобы завоевать ее.

Человек, которого она совершенно не знала. Человек, чьи черты лица она даже не помнила. Его каштановые вьющиеся волосы воздушными локонами падали на молодое, гладко выбритое, романтичное лицо. Глаза… у него были темно-карие глаза, в которых плясало веселье. Беззаботный и совершенно лишённый бремени ответственности за что бы то ни было, он походил на мальчишку, а не на волевого мужчину.

Будто бы издалека раздался печальный голос матери на том первом музыкальном вечере графини Девон, когда Клэр впервые исполнила свою Лунную сонату для дяди Джорджа.

«Какой галантный мальчишка…»

Да, мальчишка. Он всегда был галантным, внимательным, немного легкомысленным, но таким очаровательным, что невозможно было не поддаться его обаянию. Еще почти нежные, миловидные черты лица придавали ему мальчишеский, а не мужественный вид. Беззаботным юношей, который был покорен ее красотой. И ради него она отреклась от отца и своей семьи? Ради человека, который смотрел сейчас на нее так, будто не понимал, что происходит? Человек, который так ни разу не написал ей!

— Клэр… — заговорил он вновь, шагнув к ней.

И внезапно обретая способность двигаться, она выпрямила руку, лежащую на груди в до боли знакомом жесте, останавливая наступление мира, чье прикосновение могло бы быть для нее просто невыносимым. Господи, теперь она так хорошо понимала чувства человека, который делал почти то же самое, отгораживаясь от мира! Человек, который так просто вышел в эту дверь…

Холодея от ужаса, она внезапно поняла, что на этот раз действительно потеряла то, без чего не мыслила свою жизнь.

— Где ты был?

Клиффорд замер на полпути, потупив свои карие глаза.

— Что?

Хриплый стон вырвался из горла, когда стало очевидно, что он действительно не понимает того, что происходит.

— Где ты был всё это время? — спросила она вновь охрипшим, почти неузнаваемым голосом, чувствуя, как ее трясет.

Клиффорд нахмурился.

— Я был здесь. Ты что ж, забыла, что меня вызвал отец?

Клэр рассмеялась бы, если бы у нее так отчаянно не болело сердце. За все те мучения, которым она добровольно подвергла себя ради стоявшего перед ней человека, который даже понятия не имел о том, как нужен ей. Был нужен когда-то…

— Тебе известно, что я вышла замуж? — попыталась она вновь.

Клиффорд заметно сглотнул, но продолжал так же прямо смотреть на нее.

— И человек, который позвал меня сюда и только что вышел, твой муж, да?

«Твой…»

Принадлежал ли Эрик хоть когда-нибудь ей?

Большей боли невозможно было испытать, поэтому Клэр не смогла остановить слезы, которые хлынули из глаз. Вытерев их дрожащей рукой, она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Внезапно вдали послышался громкий звук хлопающейся двери, а потом Клэр, переведя взгляд на большое позади Клиффорда окно, которое выходило на улицу, увидела высокую темную фигуру, покидающую дом. Эрик не подумал даже остаться, чтобы не помешать ее «воссоединению»! И неожиданно гнев такой силы овладел Клэр, что потемнело перед глазами. Он не остался даже для того, чтобы она смогла потом обрушить свой праведный гнев на него. Рядом был только Клиффорд, заслуживающий не меньшей кары. Она была слишком доброй и за всю жизнь сознательно не обидела никого. Потому что до сих пор ее сердце, ее чувства, ее веру не топтали так безжалостно, как сейчас.

— Ты знаешь, что я по утрам люблю пить чай с клубничным джемом?

Сконфуженное выражение его лица не требовало больше ответа, но он удивленно покачал головой.

— Что?

— И что я могу лазить по деревьям? Тебе будет страшно, если я полезу на ближайшую иву или дуб?

Клиффорд удивленно смотрел на нее.

— Ты что, с ума сошла? О чем ты говоришь?

И Клэр внезапно рассмеялась, глухим, надрывным смехом, не замечая бегущих по щекам холодных как лед слёз. Смеялась и не могла остановиться, потому что знала, что если остановится, она действительно сойдет с ума. Потому что те мелочи, которые когда-то не имели значения, сейчас сложились в такой большой смысл, без которых невозможно было уже жить.

— Ты никогда не любил слушать, как я играю на рояле. Тебе никогда не нравилась моя Лунная соната, — сквозь слезы выдавила она, чувствуя, как перехватывает в горле. Клэр закашлялась, не в силах остановиться. Предпринимая нечеловеческие попытки добраться до ближайшего кресла, она всё же сделала это на подгибающихся ногах и обессиленно схватилась за твёрдую спинку, чтобы не упасть. — Ты знаешь, что холодным шампанским никогда не лечат горло? И да, я ненавижу шампанское.

Клиффорд ошеломленно смотрел на нее.

— Клэр… — прошептал он, будто прозревая, но теперь это не имело никакого значения.

Подавив кашель, Клэр резко обернулась к нему, чувствуя, как вновь кружится голова. Так, что вся комната вертелась у нее перед глазами.

— Ты приехал за мной?

Клиффорд тут же кивнул.

— Да.

— Когда ты узнал о том, что я вышла замуж?

Его плечи виновато опустились, глаза заволокло легкой дымкой.

— Слишком поздно…

— И тебе даже в голову не пришло, что я, возможно, очень нуждаюсь в тебе? Тебе не хотелось прийти и хотя бы еще раз посмотреть на меня прежде, чем меня насильно выдадут замуж?

— Прийти? — тупо повторил он.

Господи, ему действительно даже в голову не приходила такая мысль!

Сжимая спинку кресла так, что побелели костяшки пальцев, Клэр гневно посмотрела на него, признавая, что сейчас не испытывает к нему даже симпатию. Ни сострадания, ни жалости. Лишь бесконечное презрение и желание как можно дальше уйти от него.

— Ты хоть понимаешь, что ради тебя я была готова отказаться от всего, я отреклась от отца, обидела мать и своих сестер… Ради тебя я разрушила жизнь невероятно благородного, необыкновенного человека, а ты так и не понял, что я нужна тебе, верно? Ты ведь даже не допускал и мысль о том, что я могу любить не розы и не лилии, а те простые ландыши, что росли у нас во дворе под деревом, просто потому, что никогда не спрашивал об этом.

Клиффорд сделал очередной шаг в ее сторону.

— Клэр…

Она вновь резко, осуждающе, почти угрожающе вскинула руку, отвернув от него свое лицо.

— Уходи! Уходи сейчас же и не смей больше возвращаться! Когда-то я думала, что ты меня искренне любишь и что я нужна тебе, а ты даже не вспоминал меня за все эти дни, верно? — Когда ему было нечего сказать, она гневно добавила: — Уходи!

На этот раз отвергала она. Отвергала то, что жизнь, казалось, так щедро предлагает ей. Но это были не щедрые дары, а лишь очередные попытки в последний раз забить ржавый гвоздь в ее сердце так, чтобы оно больше никогда не билось.

Клиффорд покачал головой.

— Ты ошибаешься, Клэр. Когда-то я любил тебя.

— Нет, — совершенно спокойно возразила она сквозь слезы. — Возможно, это была влюбленностью, и ты научил меня влюбляться, но ты никогда не любил меня. Иначе попытался бы сделать всё возможное, чтобы сберечь нашу любовь.