Марина Агекян - Несгибаемый

И почему, ради всего святого, почему она смотрит на него сейчас так, будто это имело для нее значение?

— Мне сказали, — вновь ответил Эрик предельно честно, не понимая, для чего это делает.

И для чего ей эти ответы.

— О, — прошептала Клэр, нахмурив брови, а потом вновь опустила голову и сжала края шали.

Такая одинокая, такая хрупкая, до боли прекрасная. И запретная…

Ему больше нечего было сказать. И нечего добавить. Не сегодня. Не сейчас. Возможно, никогда. Ведь ей этого не нужно было знать.

Не в силах больше смотреть на нее, Эрик отвернулся, поднял руку и обнаружил, что все еще держит газету. Он развернул страницы, оторвав взгляд от дороги, которая еще ближе приближала свободу Клэр.

И его конец.

— Что пишут в газетах? — раздался ее тихий, неуверенный голос, в котором прозвучала нотка отчаяния.

Будто она не хотела этой тишины. Будто цеплялась за любую возможность, чтобы отдалить молчание. Побороть тишину. Да, только у Клэр была возможность сразиться с тишиной. Перед глазами снова встал образ улыбающейся девушки, которая с таким живым интересом общалась с ним на прогулке, задавая многочисленные вопросы. Девушка, которую он так отчаянно хотел увидеть вновь.

Было безумно тяжело вспоминать тот день. Эрик не мог сейчас говорить. Что-то сжимало ему горло. Что-то сильно давило на грудь.

Вместо ответа, он вытащил пару листов газеты и протянул ей в надежде, что это займет ее.

Какое-то время она молча изучала содержимое газеты, а потом снова раздался ее голос, но на этот раз такой потрясенный, что он тут же опустил газету.

— Ландыши? — спросила она так, будто впервые слышала это слово.

Эрик нахмурился.

— Что?

Она подняла к нему газету.

— Собор святого Павла… он был украшен ландышами?

Эрик опустил глаза, а потом с ужасом заметил, что случайно отдал ей светский раздел, где было написано об их свадьбе:

«Грандиозная свадьба графа Бедфорда и дочери маркиза Куинсберри.

Невеста была настолько взволнована, что на ней лица не было. Сложно сказать, насколько счастлива она была, учитывая поспешность этой свадьбы, которая закрепила многолетнюю любовь молодых. Сложно так же угадать, по какой причине весь собой Святого Павла был украшен не розами, лилиями или орхидеями, а простыми белыми ландышами…»

Эрик вновь заглянул ей в глаза. И ему очень не понравилось то, как она смотрела на него на этот раз. Ему вдруг стало невыносимо больно от этого взгляда. В ее глазах застыли изумление, негодование и какая-то тайная мука, которая делала всё это особенным. Значимым. Будто для нее было важно то, чем украсили собор.

Собор действительно украсили ландышами по его велению, и когда маркиза Куинсберри, узнав об этом, приехала к нему, чтобы вразумить его, Эрик спокойно дал понять матери Клэр, что никаких других цветов не потерпит. Потому что… потому что у него была «аллергия» на все остальные цветы!

Потому что, черт возьми, он надеялся хоть бы так порадовать Клэр. Но она ничего этого не заметила. Эрик сокрушенно покачал головой. В тот день она вообще ни на ничего не обращала внимания, ничего не хотела, потому что продолжала любить другого… Как и сейчас. Мысль об этом причиняла почти обжигающую боль. Эрик очень старался не думать об этом, но в последнее время невозможно было игнорировать то, что он однажды так беспечно проигнорировал. То, что привело к таким печальным последствиям.

Боль боролась в нем с гневом, разрывая его на части. Будь все проклято, но он действительно добивался не этого!

День их свадьбы… День, который мог бы стать особенным днем. День, с которого началось окончательное падение мира.

— Почему это вас так удивило? — почти ледяным тоном спросил он, начиная задыхаться.

Черт побери, было безумием приходить к ней. И тем более оставаться здесь. О чем он только думал, ведь прекрасно знал, что пребывание рядом с ней ничего хорошего не принесет ему. Им обоим!

Клэр вздрогнула от его тона. Сжав руки, она всё же смело встретила его взгляд. Почти так же, как смотрела в их брачную ночь, с молчаливым вызовом давая понять, что не покорится.

— Я была уверена, что собор украшали белыми розами и лилиями. Мама часто говорила, как сама выбирала цветы.

Удивительно, что она знала что-то об их свадьбе. В любом случае это уже не имело значения. Эрик с горечью опустил голову, понимая, что теперь ничего не имеет значение. Он должен был уйти. О ней заботились и без него, она была в безопасности, а его главная задача — доставить ее до места назначения целой и невредимой.

Не так он всё представлял себе. Но теперь нечего было больше представлять.

Она ждала его ответа. Эрик до дрожи хорошо чувствовал ее взгляд. Он мог бы не ответить, чтобы оставить частичку того дня в себе. Но снова поддавшись глупому порыву, ответил, решив, надеясь, что этот ответ когда-нибудь будет ей нужен. Когда-нибудь это станет для нее важно.

— Я заменил все цветы ландышами.

Ее губы раскрылись от изумления, но она так ничего и не сказала. Эрик опустил взгляд на ее губы, а потом потрясенно замер. Легкая дрожь прошлась по спине, от чего перехватило дыхание. Он всё смотрел на губы, которые однажды уже целовал. Губы, вкус которых до сих пор помнил. В день свадьбы он коснулся их не потому, что об этом попросил архиепископ. В тот момент Эрик был ошеломлен силой собственного желания. Он вдруг понял, что не сможет жить дальше, если не поцелует ее. Его притягивало к ней так сильно, что он не смог устоять. И сделал это, сделал то, что было почти невозможно для него. Что мучило и терзало его днем и ночью.

Но сейчас, глядя на ее губы, Эрик отчетливо понял, что поцеловал ее тогда еще и потому, что какой-то частью сознания знал, что у него никогда больше не будет повода коснуться ее. Как сейчас, когда вновь ощутил ту почти удушающую потребность вновь поцеловать ее, но знал, что не осмелится это сделать.

Тонкий благоухающий запах ландышей и пачулей заполнял карету так, что теперь он ничего больше не ощущал. Каким-то чудом он удержал свои руки при себе, глядя в потрясенные темно-золотистые глаза. И когда она посмотрела на него так, будто если бы узнала об этом заранее, это могло что-то изменить, Эрик почувствовал почти невыносимую потребность выбраться из кареты. Потому что задыхался. Потому что, черт бы побрал все на свете, она любила другого, но могла быть тронута тем, что сделал для нее ее нежеланный супруг!

И всё же она ответила. Почти так, как он не ожидал. Так, как не должна была ответить.

— Я никогда не хотела, чтобы мы были врагами, Эрик.

На этот раз отчаяние в ее голосе нельзя было спутать ни с чем. Эрик заметил, как она слегка побледнела. Боль, которая не пробилась сквозь отчаяние ее голоса, замерла в ее прекрасных глазах. На одно мгновение Эрик подумал о том, что перед ним та самая девушка, которая гуляла с ним в парке. Которая ловила каждое его слово, каждое его изречение, каждый ответ…

Он не мог дышать. Он хотел коснуться ее. Господи, он так отчаянно хотел коснуться ее! Но не пошевелился.

— Мы никогда не были врагами, Клэр.

Глаза ее потемнели еще больше. Руки задрожали, и она быстро опустила голову. Отвернув от него свое лицо, Клэр глухо молвила:

— Я думала, мы — друзья.

На этот раз он не смог бы заговорить, даже если бы и захотел. Потому что был потрясен тем, что она считала, верила в то, что они друзья. И это после всего, что он сделал? После того, как она предположила, что он применит силу, чтобы склонить ее к чему-то против ее воли? После того, как заявила, что не полюбит никого, кроме того… шотландца? Она думала, они друзья? Она считала его другом? Не врагом, которого стоило бы ненавидеть? Которого нужно было каждую секунду винить в том, что он натворил…

Эрик подумал о том, что если еще немного останется в карете, он просто свихнется. Или, того хуже, снова дотронется до нее.

Поразительно, но прежде он никогда с таким отчаянием не желал коснуться другого человека.

Бросив на сиденье газету, он стукнул по крыше кареты и, когда та послушно остановилась, Эрик молча вышел из нее и закрыл дверь.

Вечером, когда стало смеркаться, карета повернула в сторону города, где им предстояло переночевать. День выдался пасмурным и унылым, но по крайней мере, не было больше дождя. Сквозь тяжелые серые тучи не пробивался ни единый лучик солнца, словно бы еще больше усугубляя страдания.

Этот день не сулил ничего хорошего так же, как и все предыдущие.

Клэр было так горько на сердце, что она с трудом сдерживала слезы. Встреча, которой она так боялась, еще на несколько дюймов пошатнула ее мир. Мир, который давно накренился, но по какой-то непонятной причине пока еще не падал в бездну.

Мир, который мог пошатнуться и развалиться на части в любой момент.

«Знал».

Одно маленькое, короткое слово, но какую колоссальную мощь оно имело! Клэр действительно не думала, что он ответит, ответит честно. После ночного столкновения ей казалось, что он станет еще более замкнутым и, несомненно, будет сторониться ее.

Но вновь заблуждалась.

Она не думала, что сможет вынести встречу с Эриком. По правде говоря, она даже не знала, чего ждать от очередной встречи.

Но уж точно не того, что произошло на самом деле.

Клэр не могла побороть трепет, который охватил ее и держал в заложниках до тех пор, пока карета не остановилась. Трепет перешел в сокрушительное волнение, а потом всё снова замерло, когда в карету вошёл Эрик. Когда вместе с ним появился и запах сандалового дерева и специй. Запах, который она не могла забыть. Запах настолько приятный, что легкая дрожь снова охватила ее. Но теперь уже от его близости. От его присутствия. Разве такое возможно?