Мирович взглянул на нее.

— Ты сегодня что-то задумала, — произнес он, — ты так необыкновенно красива.

— Да, — весело воскликнула она, — я хочу поймать тебя.

— Разве я не пойман еще?

— Еще не полностью.

— Ну, тогда захлопывай ловушку. Вот ты меня и получишь, — в любовном безумстве прошептал он, — делай со мной все, что захочешь.

— Глупец! Разве мне для этого нужно твое разрешение? — ответила Екатерина и так выразительно на него посмотрела, что кровь застыла у Мировича в жилах.

Он поцеловал ее пышное плечо, обнажившееся из-под соскользнувшего меха.

— Не смей целовать меня, — крикнула императрица, грубо и презрительно отталкивая его от себя ногой. — Я снова захочу любить тебя только тогда, когда ты будешь моим целиком и полностью, вещью в моих руках.

— Я уже стал ею, Катерина, — клятвенно заверил он и глаза его увлажнились. — Я жажду быть для тебя хоть чем-то: рабом, вещью, игрушкой, инструментом, делай из меня все, что пожелаешь, и выброси меня, когда я стану тебе ненужным.

Императрица почти растроганно посмотрела на него. Затем наклонилась и поцеловала в лоб.

— Мирович, — сказала она ласковым голосом, — если ты любишь меня, избавь меня от моей самой гнетущей заботы… от…

— Тебя одолевают заботы? — с тихой сердечностью спросил Мирович. — Так говори же, приказывай своему рабу.

— Любимый мой, я не могу спать спокойно, — она нагнулась к нему и приникла губами к самому его уху, — пока жив Иван.

— Принц Иван! — воскликнул Мирович.

— Согласно завещанию императрицы Анны он является легитимным царем. Я вынуждена сама подтвердить это. Не я свергла его с престола, это царица Елизавета вырвала его из колыбели и заточила в темницу. Там он, точно какой-нибудь зверь, рос вдали от человеческого общества. Человек с мыслями, душой и манерой выражения ребенка, этот полоумный царевич сегодня вдохновляет честолюбивые замыслы всех недовольных, всех моих недругов. Его противопоставляют мне, намереваясь с его помощью меня свергнуть.

— Этому никогда не бывать! — вскричал Мирович. Он выпрямился во весь рост, бледное лицо его в этот момент выражало слепой фанатизм, он горел в его отрешенном взгляде.

— Уже на следующий день мой трон может быть разгромлен, мой любимый, разве ты хочешь увидеть меня в остроге или даже… — она закрыла лицо ладонями.

— Я должен его убить? — шепотом спросил Мирович. — Любимая! — Его голос охрип от волнения.

— Мирович! — вскричала Екатерина, она казалась испуганной.

— Ты должна убрать его с дороги, — ревностно продолжал он, — ему вынесен смертный приговор, и я приведу его в исполнение. Пусть меня потом колесуют, твое же имя останется незапятнанным, я охотно умру за тебя, Катерина! — Он целовал ей руки, ноги и плакал.

— Успокойся, мой друг, — проговорила императрица, — я не замараю твои верные руки кровью. У меня созрел один план. Ты должен знать о нем. Хочешь ли ты в этом деле, таким образом, целиком и полностью оставаться только моим инструментом?

— Хочу, — ответил Мирович, — я ведь принадлежу тебе… я твой до самой смерти.

— Не говори о смерти, — прошептала императрица, — меня в дрожь бросает. — Гримаса ужаса на мгновение исказила ее красивое лицо. — Сегодня нас зовет жизнь, Мирович, — воскликнула она затем с вакхическим хохотом, — так целуй же меня!..

VI

«Императрица отправляется в Лифляндию» — переходило из уст в уста. Противоречивые суждения о цели этой поездки становились час от часу все громче. В конце концов, все сошлись на том, что Екатерина Вторая предпринимает оную, чтобы встретиться с Понятовским. Она-де насытилась Орловым, а сие означало, что любовь к рыцарственному поляку опять с непреодолимой силой вспыхнула в ее груди, и тому подобное.

Прежде чем наш Нерон в кринолине уселся в свой дорожный экипаж, в императорский кабинет была вызвана княгиня Дашкова.

Екатерина Вторая беспокойно расхаживала по комнате из угла в угол. Она казалась чрезвычайно веселой, напевала вполголоса фривольную итальянскую арию и время от времени с видимой гордостью разглядывала в зеркале свое отражение.

— Я красива, — оживленно заговорила она, — я сделала Мировича счастливым, превзойдя все его самые дерзкие мечтания, а теперь он может за меня умереть. Однако видеть его я больше не хочу, прощание меня взволновало бы. Вот инструкция для него, вот суммы, которые ему понадобятся. — И то и другое она передала Дашковой, затем подошла к письменному столу, взяла документ, еще раз внимательно перечитала его и после этого быстро подписала. — Читай!

Дашкова прочитала бумагу. Это было распоряжение, адресованное двум беззаветно преданным императрице офицерам: капитану Власьеву и подпоручику Чекину, которые в Шлиссельбургской тюрьме охраняли принца Ивана и спали с ним в одной комнате, и содержавшее приказ, в случае возможной попытки освободить пленника на месте убить последнего. Распоряжение обосновывалось волнением в пользу принца, которое становилось день ото дня все более угрожающим.

— В Петербурге я приняла свои меры, — с завидным спокойствием проговорила Екатерина Вторая, — Орлова я заберу с собой, Панин останется здесь, я перепоручаю его тебе, присмотри за ним, ты мне за него отвечаешь. Мой сын, наследник престола, остается на твоем попечении. — Дашкова кивнула в знак согласия. — Я знаю Панина, — величественно продолжала царица, — ему может взбрести в голову воспользоваться моим отсутствием, чтобы провозгласить великого князя Павла императором и стать при мальчике регентом, однако Панин — человек осторожный и нерешительный. При первых же признаках мятежа ты хватаешь моего сына и доставляешь его ко мне. Меня сопровождают лучшие гвардейские офицеры, а те, что остаются здесь, являются молодыми людьми без боевого опыта. В решающий момент полевым полкам будут выданы боевые заряды, и если гвардейцы отважутся-таки на восстание с холодным оружием, то у меня в Лифляндии есть армия, и они горько пожалеют об этом, когда я победительницей войду в столицу. Прощай!..

В тот самый день, когда императрица покинула Петербург, Мирович возвратился в свой полк, стоявший гарнизоном именно в городе Шлиссельбурге. Роты этого полка численностью по сто человек каждую неделю сменяли друг друга на службе в крепости.

Восемь человек охраняли проход к каземату, где в заточении содержался легитимный царь Иван.

Тотчас же по прибытии в Шлиссельбург Мирович тщательно сжег в пламени камина все инструкции и затем с хитростью, не уступавшей его фанатизму, отправился на их выполнение.

Деньгами, которые вручила ему княгиня Дашкова, он подкупил трех унтер-офицеров и двух солдат своего полка. Он сказал им, что согласно завещанию императрицы Анны царь Иван является-де их законным царем, и он принял решение освободить его из заключения.

Вскоре после этого ему самому пришел черед заступить на недельную службу, и он использовал ее для того, чтобы разузнать обстановку в крепости, и, наконец, выбрал для своего предприятия ночь на шестнадцатое июля.

Накануне вечером служба его подходила к концу. Он испросил у коменданта Бередникова разрешение продолжить ее. Комендант крепости не только с готовностью дал такое разрешение, но даже, как казалось, забыл потребовать у него обратно ключи от крепости.

Ночью шестнадцатого июля 1765 года, когда часы пробили час, Мирович открыл участникам заговора выходные ворота. Они торопливо разошлись по постам, созвали роту, и Мирович громким голосом зачитал солдатам подложный сенатский указ: «Поскольку императрица Екатерина Вторая устала править варварскими неблагородными народами, которые упорно не хотят поддаваться ее направленным к стяжанию славы усилиям, она приняла решение покинуть Российскую империю и сочетаться браком с графом Орловым, — произнося эти слова, голос его дрогнул. — Сейчас, когда она уже достигла границ своей державы, она желает вернуть императорский трон несчастному князю Ивану. А посему Сенат приказывает подпоручику Мировичу освободить последнего из заключения и незамедлительно доставить его в Петербург».

Солдаты разразились буйным ликованием, более пятидесяти из них тут же схватились за оружие, несколько других подняли Мировича на плечи под крики «ура» направились к дому коменданта. Бередников, как ни странно, еще не ложился и в полной форме вышел им навстречу.

— Именем законного императора Ивана, которого вы неправомерно удерживаете под стражей, сдайте, пожалуйста, вашу шпагу! — крикнул Мирович.

Бередников молча передал ее, после чего, по приказу Мировича, был посажен у себя дома под охрану двух заговорщиков.

Теперь Мирович во главе своего отряда ринулся в каземат, ведущий к месту заточения Ивана. Охрана открыла огонь. Выстрелы раздавались то справа, то слева, однако никто из нападавших не был даже ранен — солдатам были розданы холостые заряды.

Мирович первым добрался до тюремной двери и принялся колотить в нее эфесом шпаги.

— Кто там? — отозвался внутри капитан Власьев.

— Добрые друзья, — крикнул Мирович, — открывайте именем Сената, открывайте!

— Мы не имеем права, — ответил подпоручик Чекин.

— В таком случае нам придется выломать дверь, — воскликнул Мирович, одновременно с несколькими мятежниками наваливаясь на нее. — Выпустите нашего царя!

— Мы не можем оказать сопротивление, — закричал Власьев, — но в соответствии с данным нам распоряжением должны убить принца.

Разбуженный учиненным шумом принц Иван, побледнел как полотно, с наполненными испугом глазами сел на краю постели.

Оба офицера внезапно накинулись на него. Иван бросился было на Власьева, пытаясь вырвать у того шпагу, и в это мгновение подпоручик Чекин пронзил его своей. Принц зашатался и с воплем повалился на землю. Теперь оба принялись беспрепятственно наносить ему колющие удары. Получив восемь ран, он остался лежать бездыханным в луже собственной крови. Затем Власьев открыл дверь со словами: