— В самом деле, Вирджиния, — как-то раз заметила ей мать, — ты живешь как в полусне. Я обязательно поговорю с доктором Хаузеллом — или теперь уже другой? По правде говоря, я не успеваю запоминать их имена — и скажу ему, что я не потерплю, чтобы ты принимала наркотики.

Но Вирджиния знала, что дело вовсе не в лекарствах, половину из которых она выбрасывала, даже не попробовав. Какая-то частичка ее самой пыталась скрыться от реальности, пыталась убежать прочь, да так настойчиво, что временами ей казалось, она действительно шагнула за порог дома и очутилась посреди шумной улицы.

— Завтра приезжает маркиз, — услышала она слова матери и ничего не почувствовала, ни малейшего волнения.

Вирджиния давным-давно оставила всякую мысль о том, как он выглядит или как она воспримет его появление. Просто она была жалкой и несчастной. Но в ту ночь насмешливый голос явился тут как тут: «Он женится на тебе из-за денег! Он женится на тебе из-за денег!»— и вся ее спальня заполнилась золотом. Кровать превратилась в золотую, а простыни стали такими жесткими, что она не смогла откинуть их. Так и лежала под ними, не смея шевельнуть рукой.

Золото! Золото! Золото! Ей казалось, что даже у еды вкус золота, и в шампанском, которое ее насильно заставляли пить, вместе с пузырьками всплывали песчинки настоящего золота.

В честь приезда маркиза миссис Клей устроила грандиозный прием. На заднем дворе дома воздвигли большой шатер, и целыми днями рабочие сколачивали в нем особые полы, устанавливали коллекции экзотических цветов, возили из» банка семейные ценности для украшения стен.

Миссис Клей была в своей стихии.

— Свадьба состоится в гостиной, — решила она. — Вся комната превратится в беседку из белых орхидей. А для приема мы подберем какой-нибудь веселый цвет. Думаю, розовый подойдет лучше всего. Вирджиния тоже будет в розовом — розовый тюль, украшенный розанами, а в волосах — венок из роз.

Многие потом вспоминали прием у миссис Клей в честь маркиза как «гвоздь» сезона. Но, к сожалению, самого маркиза там не было. Из-за неожиданно разразившегося шторма в Атлантике кораблю удалось пристать к берегу только в четыре утра, и к тому времени, когда маркиз добрался до своего отеля, прием уже закончился.

У Вирджинии, которую отослали спать вскоре после полуночи, чтобы на следующий день она хорошо выглядела во время церемонии, закралось подозрение, что ее мать втайне была рада тому, что они с маркизом не встретились. Несмотря на усталость и недомогание, Вирджинии хватило проницательности понять, что теперь, когда наконец подошел момент знакомства, миссис Клей испытывала легкую тревогу по поводу того, как маркиз отреагирует на свою невесту.

Вирджинии даже стало интересно, к какой лжи пришлось прибегнуть ее матери в письме к герцогине? Как она описала свою единственную дочь? Вирджиния не сомневалась, что в своем стремлении заполучить маркиза в зятья ее мать безусловно покривила душой, описывая его будущую жену.

Оказавшись у себя в комнате, Вирджиния высвободила из прямых волос розовый венок и посмотрела на себя в зеркало. Ей показалось, что за последние три недели она не только не похудела, но стала еще толще. Глаза почти совсем пропали за жировыми накоплениями, а трещинки в уголках губ были заметнее, чем когда-либо. Зимой с ними всегда была морока, но весной они обычно исчезали. Да и цыпки беспокоили Вирджинию, хотя теплая погода должна была бы избавить ее от них.

Она стянула платье и, испытав облегчение, поняла, насколько оно было тесным в талии. Поспешно надев ночную сорочку и намеренно избегая смотреть в зеркало, она юркнула под простыни на кровать, — Наверное, мне следовало уехать к тете Луизе, — вслух произнесла она и, всхлипнув, добавила:

— Лучше бы мне умереть! О, господи! Лучше бы мне умереть!

Утром, однако, оказалось, что она еще жива, да к тому же попала в самый центр бурных событий. В спальню вошла миссис Клей, хотя Вирджинию еще не будили, раздвинула шторы и позвонила в колокольчик, не один и не два, а целых десять раз.

— Я уже успела получить записку от маркиза, — довольным голосом сообщила она, — Должна сказать, мне по душе хорошие манеры английской аристократии. Он написал тотчас по прибытии в Нью-Йорк. Извинился, что корабль опоздал, — как будто это его вина, бедняжка, — и выразил сожаление по поводу того неудобства, которое я испытала на приеме, данном в его честь. Но я не могу не думать, что все обернулось как нельзя лучше. Вы впервые увидите друг друга, когда епископ соединит вас как мужа и жену.

Вирджиния не проронила ни слова, и через секунду миссис Клей продолжила:

— День — чудесный! Светит солнце, и я даже пожалела, что не устроила свадьбу в соборе. Святого Тома. Но гостиная выглядит великолепно, и давай поскорей вставай, Вирджиния. Ты ведь не захочешь начать семейную жизнь с того, что заставишь ждать своего мужа. Ничто так не раздражает мужчин, как ожидание.

— Я больна, — простонала Вирджиния.

— Это только нервы, дорогая, ты прекрасно знаешь. Выпей молока, а позже, перед самой церемонией, ты получишь бокал шампанского.

— Я не хочу никакого шампанского, — запротестовала Вирджиния. — Оно кислое, и у меня от него несварение.

— Все равно нужно что-нибудь принять. Что там тебе прописал врач?

Вирджиния не ответила. Она знала, что любая рекомендация врача может быть отменена ее матерью, у которой были собственные понятия о том, что придает силы и бодрость больному человеку.

— Выпей кофе, — велела миссис Клей. — Я только что послала за кофейником. Думаю, сегодняшним утром без десяти чашечек мне не обойтись.

Когда принесли кофе, она налила Вирджинии большую чашку и добавила в нее несколько ложек сахару.

— Сахар придает энергию, — весело заметила она. — Я всегда считала, что кофе чрезвычайно бодрит!

— У меня от него сердцебиение, — мрачно промолвила Вирджиния. — Честное слово, мама, я бы очень хотела сегодня не пить кофе.

— Ради всего святого, Вирджиния, неужели обязательно спорить по каждому поводу? — возмутилась миссис Клей. — Допивай поскорей и не перечь мне. Я лучше знаю, что тебе нужно, и всегда знала. Теперь прими ванну; горничные тем временем приготовят твое платье. Уверена, что в последнюю секунду придется что-нибудь подправить, а я бы не хотела спешки. Ты должна быть полностью готова, прежде чем я спущусь вниз встречать гостей.

Подчиниться было легче, чем спорить. Вирджиния приняла горячую ванну, но, вылезая из воды, она почувствовала такое сильное головокружение, что ей пришлось просидеть на стуле в ванной комнате не меньше пяти минут, прежде чем она смогла надеть халат.

Затем пришел парикмахер. На прическу накинули вуаль и закрепили ее огромной бриллиантовой диадемой, — чему Вирджиния ничуть не удивилась, — но такой высокой и яркой, что она подумала: даже на ее матери это украшение смотрелось бы вульгарно и вызывающе. А на ней самой диадема выглядела просто ужасно.

— Вот это — настоящая корона… то есть, я хочу сказать, диадема! — сказала миссис Клей, входя в комнату и рассматривая с удовлетворением свою дочь. — Не спрашивай, сколько она стоит, потому что у твоего папы, будь он жив, бедняжка, случился бы удар. Он никогда не считал, что деньги нужно вкладывать в драгоценности; любил, чтобы наличные всегда были под рукой.

— Она чересчур великолепна, — слабым голосом промолвила Вирджиния.

— Это мой свадебный подарок тебе, дорогая, — сообщила миссис Клей. — Думаю, он тебе понравился. Да, ты знаешь, миссис Астор приняла приглашение на твою свадьбу! Я удивилась поначалу, почему она не ответила, но, оказалось, ее не было в городе. Я так и думала, что она не сможет побороть любопытство и захочет увидеть, каков из себя маркиз. И вот что я тебе скажу: он так хорош, что ему и титул не нужен.

— Ты видела его? — удивилась Вирджиния.

— Видела ли я его? — повторила миссис Клей. — Да он был здесь уже в половине десятого. Рассыпался в извинениях из-за вчерашнего вечера и вообще вел себя очаровательно, да, просто очаровательно. Вирджиния, я могу сказать только одно: ты счастливейшая из девушек, которые когда-либо ступали по земле Соединенных Штатов Америки. Когда я с ним говорила, я все время думала, что, будь мне на четверть века поменьше, замуж за него сегодня выходила бы не ты, Вирджиния, а я!

Миссис Клей расхохоталась, но в ответ не увидела улыбки дочери.

— Ты уже вручила ему деньги? — поинтересовалась та.

— Не будь такой вульгарной, — укорила дочь миссис Клей. — И если ты хочешь, чтобы у тебя в семье сложились хорошие отношения, ни при каких обстоятельствах не упоминай об этих деньгах в разговоре с мужем. Если бы только у меня хватило здравого смысла, я бы ни слова не сказала тебе. Но дело сделано. Я никогда не умела хранить тайны. Язык всегда меня подводил. Обещай мне, Вирджиния, вести себя как настоящая леди, а все финансовые дела предоставь мужу.

— У меня нет другого выбора, — ответила Вирджиния. — Как тебе хорошо известно, папа завещал опеку над моими деньгами тебе, а если я выйду замуж, этим займется муж до моего двадцатипятилетия. Остается только надеяться, что благородный маркиз сжалится надо мной и будет выдавать мне немного денег на булавки!

— Вирджиния, я не потерплю этот грубый сарказм! — рассердилась миссис Клей, повысив голос. — Маркиз — один из самых превосходных молодых людей, которых я только видела, и конечно, самый красивый из них. Весь Нью-Йорк сойдет по нему с ума. Тебе позавидуют все девушки в городе. А теперь будь умницей и помни, что сделку всегда заключают двое. Быть может, он тоже хотел бы полюбить!

Миссис Клей вышла из комнаты, хлопнув дверью. Вирджиния уронила голову на руки. Как всегда в спорах с матерью она потерпела поражение. За годы ведения словесных баталий со своим мужем миссис Клей приобрела сноровку оставлять последнее слово неизменно за собой и всегда ранить тех, с кем она спорит.