Герцог улыбнулся ей как задавшему смешной вопрос ребенку.

— У них всегда все готово, — сказал он. — Но ведь вы не появляетесь здесь месяцами! — не удержалась она от восклицания.

— Кажется, я приезжал сюда последний раз три или четыре месяца тому назад, Мастерз? — обратился герцог к старому дворецкому.

— Почти пять, ваша светлость. Мы уже начали думать, что вы забыли нас.

— И все всегда приготовлено? — с благоговением в голосе произнесла Вирджиния.

— Ну конечно, — ответил герцог. — Точно так же, как все готово в моем доме в Лондоне и на моей яхте в Саутгемптоне, которая может выйти в море спустя четверть часа после моего появления на борту.

— Наверное, вы чувствуете себя ужасно важным, — заключила Вирджиния.

Он взглянул на нее через стол, потом запрокинул голову и рассмеялся.

— Не могу себе представить никакой другой женщины, кто бы, сказал мне такое, — проговорил он смеясь. — Вы неповторимо занятны, мисс Лангхоулм. Пожалуйста, продолжайте. Мне нравится звук вашего голоса и очень легкий акцент.

— А мне кажется, что с акцентом говорите вы, — возразила Вирджиния. — И вы должны извинить мое удивление, ведь здесь, в Англии, все совсем иное, чем в Америке.

— Что именно? — поинтересовался герцог.

— Ну, во-первых, замок, — пояснила Вирджиния. — И то, как все подготовлено, куда бы вы ни приехали.

— Опять вспоминаете о нашем завтраке? Вы бы видели, сколько подают в замке: с полдюжины названий блюд только из яиц, столько же рыбных, холодные закуски — несколько видов ветчины, заливного, паштетов и, конечно, дичь по сезону — куропатки, фазаны, рябчики — все, что только может человек пожелать в начале дня.

— Звучит очень заманчиво, — сказала Вирджиния, — но вряд ли у меня будет возможность увидеть это, не так ли?

Герцог выглядел пораженным.

— Я не жалуюсь, — продолжала Вирджиния, — не подумайте. Меня просто забавляют условности и запреты. Мне рассказывали, как в течение веков выстраивалась вся система социального неравенства. Что экономка и дворецкий — самые важные люди среди челяди, у них отдельные комнаты и им прислуживают, как их господам. И что экономка разговаривает наравне только с горничной вашей матери, и что после того, как слуги, мужчины и женщины, пообедают вместе в столовой, горничные забирают свои тарелки с пудингом и удаляются в другую комнату.

— Как интересно, продолжайте, пожалуйста, — попросил герцог. — Я все уже забыл, хотя наверняка когда-то знал это.

— Слуги гостей подчиняются тому же порядку, что и их господа, — рассказывала дальше Вирджиния. — Если у вас в доме гостит принцесса или герцогиня, ее горничная отправляется обедать под руку с дворецким; то же самое относится, естественно, и к экономке. И к ним обращаются по именам их господ. Мою горничную, например, если бы она у меня была, называли бы» мисс Лангхоулм «. Бедняжка! Боюсь, на обед ее сопровождал бы всего-навсего чистильщик ботинок или тот, кто, по-моему, называется, чистильщик ножей!

Герцог вовсю хохотал.

— Знаете ли, — продолжала Вирджиния, — я поняла, что мы с мисс Маршбанкс образуем собственный маленький кружок и, если можно так выразиться, висим между небом и землей. Мы с ней ни то, ни се. У нас нет официального статуса, и поэтому мне никогда не увидеть вашу великолепную сервировку завтрака.

Последние слова Вирджиния нарочно произнесла тоскливым голосом.

— Вы смеетесь надо мной, — упрекнул ее герцог. — Когда вы собираетесь напроказить, у вас на щеке появляется крошечная ямочка, по-моему, совершенно неотразимая.

Вирджиния отодвинула свой стул от стола и вышла на террасу. Она стояла, глядя на вид перед собой, повернувшись спиной к дому. Потом услышала, как он подошел к ней, гулко ступая по каменным плитам в своих сапогах для верховой езды.

С минуту он смотрел на нее — на ее маленький нос, чуть разомкнутые губы, темные глаза, смотревшие серьезно, без тени улыбки.

— Вы сердитесь на меня? — тихо спросил он.

— Нет, — совершенно естественно ответила она, — но я не привыкла к комплиментам.

— Все мужчины в Америке, должно быть, ослепли! — сказал он. — Разве вы не знаете, Вирджиния, что вы очень красивы? И я хочу вам об этом говорить.

— Меня смущают такие разговоры, — произнесла она.

— Неужели? — удивился он. — Но от правды не убежать. Рано или поздно вам придется выслушать подобные слова, и если я в самом деле первый, кто сказал вам об этом, тогда я могу считать, что мне выпала большая честь. Мне нравится, как загораются ваши глаза, когда вы волнуетесь, и темнеют, довольно обиженно, если вы чего-то не понимаете. Мне нравится, как иногда у вас подрагивают губы, будто от испуга. А ваши волосы — что я могу сказать о ваших волосах, Вирджиния? Ведь я никогда не видел ничего подобного. Я хочу.». Я так хочу дотронуться до них.

— Довольно! — Вирджиния неожиданно рассердилась на него и даже топнула ногой. — Вам не следует говорить мне такие вещи, а мне не следует слушать.

— Но почему? — спросил герцог, — Что здесь плохого?

Вопрос этот, казалось, упал между ними, как камень, сброшенный в глубокий колодец. Вирджиния поняла, что он опять одержал верх. Не могла же она объяснить, почему ему не следует так говорить с ней. Не могла же она признаться в том, что знает, что он женат. Не могла же она сделать вид, что отвергает его ухаживания, когда на самом деле он и не думал за ней ухаживать.

Она просто стояла в полной растерянности, чувствуя, что чрезвычайно взволнована его близостью и тем, что он сказал ей.

— Вы так молоды, — тихо добавил герцог, — так молоды и не испорчены. Очень давно, Вирджиния, я не был так счастлив, как сейчас с вами. Наверное, в этом доме действительно есть какие-то чары. Вы приедете со мной сюда еще раз?

Она медленно повернула голову и взглянула на него.

— Не уверена, что вы пригласите меня, — сказала она. — Пока я для вас в новинку. Но потом, что у вас может быть общего с американкой?

Если она намеревалась нанести ему удар, то это ей удалось. Она увидела, как сжались его губы, и поняла, что в эту минуту он думает о другой американке, которая носит его имя.

— Пора возвращаться, — натянуто произнес он.

— Да, конечно, — согласилась Вирджиния. Они прошлись по дому. Стоял свежий запах пчелиного воска и цветов, а еще, как почудилось Вирджинии, в доме все дышало счастьем. Поддавшись внезапному порыву, она захотела сказать: «Давайте останемся ненадолго. Не поедем в замок, задержимся здесь хотя бы на несколько часов и поговорим».

Герцог подошел к входной двери и, увидев, что Вирджиния медленно идет по залу, сказал:

— Вам понравилось здесь, ведь так? «Сердце королевы» не оставило вас равнодушной.

— Мне кажется, будто дом хочет мне что-то сказать, — призналась Вирджиния.

— Я чувствую то же самое, когда приезжаю сюда, — произнес герцог.

Она удивленно посмотрела на него.

— А почему я должен притворяться? — почти грубо заметил он, как будто она задала какой-то вопрос. — Я люблю этот дом. Когда я расстроен или чувствую одиночество, то приезжаю в «Сердце королевы». Один! — добавил он, как бы догадавшись, что у нее мелькнет в мыслях другой вопрос. — До свидания, Мастерз! — сказал он старику в дверях. — Я скоро снова приеду.

— Надеюсь, ваша светлость, — ответил дворецкий. — И леди тоже.

Вирджиния улыбнулась ему, а тем временем другой старик привел из конюшни лошадей. Вирджиния поискала глазами какое-нибудь возвышение, но герцог поднял ее и посадил в седло.

— Вы легки как перышко из поговорки, — отметил он. — Сейчас не модно быть такой худенькой, но рядом с вами другие женщины выглядят толстыми и неуклюжими. Когда я смотрю на вас, мне кажется, что вы лесной призрак, или, наверное, лучше сказать, морской, который случайно занесен ко мне ветром с Атлантики.

Она улыбнулась ему сверху — он все еще не отпустил поводья ее лошади.

— Вы очень поэтичны, — сказала Вирджиния, поддразнивая его.

— Никогда не замечал этого за собой до сегодняшнего дня, — ответил он.

Они поскакали к замку почти в полной тишине, а когда приблизились к конюшне, Вирджиния слезла с лошади и прямо зашагала к крыльцу, не дожидаясь герцога. Она почувствовала, что он нарочно медлил, чтобы никто не увидел, как они вместе заходят в дом.

Оказавшись в своей комнате, Вирджиния постояла с минутку перед зеркалом, не отнимая рук от зардевшихся щек. Возможно, он всего-навсего искушенный сердцеед? Из тех, кто не пропустит ни одной хорошенькой женщины? Или он на самом деле, как ей показалось, почувствовал расположение к ней? «Было бы забавно, — подумала она про себя, — если бы он влюбился». И еще у Вирджинии возникла мысль: было бы справедливым наказать герцога за то, что он женился по расчету. Тогда бы он понял, как глубоко ее презрение к нему.

— Он просто жалкий тип, — произнесла Вирджиния вслух, но эти слова прозвучали как-то неубедительно даже для собственных ушей.

«Вспомни, как он вел себя», — она попробовала уговорить свое второе «я». Тем не менее она ни о чем не могла думать, а только о том, как он был красив верхом на великолепном черном скакуне; как она вынуждена была отвернуться от смутившего ее взгляда; и как его слова вызывали странные толчки в горле, чего раньше никогда не бывало.

— Мне следует вернуться в Америку, — сказала Вирджиния своему отражению в зеркале, хотя знала, что никуда не уедет.

Приблизительно через час, надев скромное утреннее платье, синее с белым кисейным воротничком и манжетами, она засела в библиотеке штурмовать книги. Вирджиния снимала с полок фолианты, листала их, но попадались ей исключительно одни портреты герцога. Все предки были похожи на молодого хозяина замка: тот же прямой, аристократический нос, широкий лоб, квадратный подбородок и, на некоторых портретах, цинично-отрешенный взгляд. Книга за книгой рассказывали только об истории семьи Риллов и ни о чем другом.