— Вы потеряете ребенка точно так же, как потеряли Джеймса. Вы идиотка, Джейн. Этот ребенок вам совершенно необходим. Не отталкивайте же его от себя, — взмолилась Мэй.

— Сама знаю. Дай мне хотя бы год.

— А потом что? Опять будете хныкать, опять будет песня про «еще один годик». И потом, вы уж слишком много стали пить. — Мэй с неодобрением посмотрела на бокал в руке Джейн. — Да, между прочим, мы с Гвидо решили пожениться.

— Решили — что?! — Джейн с громким стуком поставила бокал на мраморную столешницу. — Хорошенькая новость! А я ничего и не заметила.

— Конечно, где уж вам заметить! Вы настолько погружены в собственные переживания…

— Извини меня, Мэй. Неужели я и вправду невнимательна?

— Да уж. Вся проблема в том, что вам решительно нечем заняться. Если бы вы остались с кучей ребятишек на руках и этих самых ребятишек нужно было бы поить, кормить, тогда другое дело. А так, у вас полно денег, никаких проблем… нужно как-то взять себя в руки.

Как всегда, Мэй была совершенно права. Конечно, при таких деньгах, которые должны бы упростить решение любых вопросов, у Джейн все получалось совершенно наоборот.

Бракосочетание Мэй с Гвидо, состоявшееся в декабре, было единственным веселым днем за очень долгое время. Событие это встряхнуло Джейн, она решила поехать отдохнуть и оставить парочку наедине.

Но возник вопрос: куда поехать? Не имея определенных планов, Джейн бесцельно перемещалась по странам Европы, останавливаясь сообразно со своими прихотями где на день, где на неделю. Она посещала соборы, замки и музеи, радуясь тому, что сейчас не лето и вокруг никаких разношерстных туристов. Лишь много недель спустя она поняла, что получает удовольствие от того, что видит вокруг.

Приехав на французское побережье без какой-либо определенной цели, Джейн взяла билет на паром в Англию. Когда корабль плыл через Ла-Манш, Джейн сидела в баре и размышляла о том, куда бы ей двинуться далее. Вот тут-то ей в голову пришла мысль поехать в Шотландию и поискать дом, как советовала Онор. Это было вроде обязательства перед покойной, и обязательство это следовало исполнить. Взяв напрокат автомобиль, она доехала до Эдинбурга, посетила конторы агентов по торговле недвижимостью, а затем принялась петлять по стране, надеясь отыскать то, что в наибольшей степени подходило бы ее вкусам. Она видела множество имений, но ни одно ей не понравилось. Никто не знал, что ей и предложить. За ее спиной крутили пальцем у виска.

Джейн ехала все дальше и дальше на север, не прекращая поисков. Проезжая через Драмоктер-Пасс, она увидела снежные вершины: горы казались гигантскими долматинцами, погруженными в сон. Странная приподнятость наполнила вдруг ее душу: она была уверена, что очень скоро ее поиски увенчаются успехом.

Джейн ранее не понимала, что покупка дома была действом, сродни влюбленности. Только теперь ей это пришло в голову. Она повернула на заброшенную дорогу, давно уже требовавшую ремонта, и перед ней неожиданно вырос особняк, освещенный яркими лучами солнца. Дом сразу приглянулся Джейн. Даже если гниль несколько и подпортила кое-где строение, даже если жуки-могильщики избрали этот дом своим местопребыванием — ей было совершенно все равно. Она решила его купить.

Дом был выкрашен в белый цвет, имел величественный вид и возвышался над общим ландшафтом. Две восхитительные башенки со сверкающими крышами, подобно стражам, стояли по обе стороны дома. Окна были большими, двери широкими… Старые березы защищали дом от ветров, а вид на поросшую вереском местность прямо-таки захватывал дух. Казалось, этот дом и прилегающая к нему местность чудом перенесены сюда из Франции: вообще особняк более напоминал небольшой французский замок, а вовсе не шотландскую крепость.

Она с нетерпением дожидалась, когда же наконец юристы оформят все надлежащие документы. Остановившись в местной гостинице, она вдруг испытала забытый восторг. У нее было такое чувство, словно она наконец-то нашла свой дом. Если это так, то она постарается позабыть все былые горести, вернет себе девичью фамилию и сделает все возможное, чтобы о ее прежних замужествах никто не знал.

Она много ездила, подбирая мебель и картины; договорилась с ремонтной бригадой, что, как только дом перейдет в ее собственность, рабочие немедленно приступят к ремонту. Она решила перевезти сюда мебель из лондонского дома Онор. А затем восторженным письмом известила Мэй, что сумела наконец подыскать себе дом. Она даже не подозревала, как Мэй обрадуется: теперь-то за хозяйку беспокоиться нечего! Самочувствие Джейн, в чем теперь не сомневалась Мэй, шло на поправку.

Наконец Джейн вступила во владение домом. Желая ускорить работы, она облачилась в рабочую спецовку, подвязала косынкой волосы и стала помогать декораторам, что немало удивило рабочих. Они совершенно не предполагали, что состоятельная дама может вести себя подобным образом, — однако вместе с тем поведение Джейн вызвало у них некоторое уважение. Каждый вечер, усталая и счастливая, она заваливалась в постель и спала без задних ног. Она нашла лесника, согласившегося привести в порядок окрестности, и распорядилась, чтобы тот не уничтожал ни кустика без крайней на то необходимости. И хотя лесник ехидничал на ее счет, разговаривая с приятелями, постепенно он все более проникался идеей Джейн. Она нашла также некую Маргарет с супругом, которые согласились прислуживать в доме и присматривать за ним, когда Джейн будет в отъезде. В Маргарет Джейн распознала такую же добродушную женщину, как и Мэй. Она не склонна была болтать и выкладывала все начистоту.

Настал очередной день рождения Джейн. Она праздновала его в одиночестве: ей стукнуло сорок. Годы уже не шли, а летели. Она улыбнулась, поскольку понимала, что в ее возрасте каждый человек испытывает нечто подобное. Впрочем, выглядела она очень даже неплохо. Появилось, правда, несколько морщин, но, повертев головой из стороны в сторону, она решила, что морщины скорее придают ее лицу некоторую добавочную выразительность, а вовсе не уродуют лицо. У Джейн еще совсем не было седины, а фигура по-прежнему оставалась стройной. Тот шарм, что она приобрела благодаря Роберто, по-прежнему оставался при ней. Даже в джинсах, с косынкой на голове она выглядела весьма элегантно.

Шотландский воздух излечил ее. Гуляя по своим угодьям, где не было и быть не могло никакой охоты и охотников, она наслаждалась покоем и тишиной, наслаждалась тем, что некуда и незачем более спешить. Открытый горизонт радовал Джейн перспективой: она подчас взбиралась на вершину холма и с восхищением любовалась окрестностями, которые теперь всецело принадлежали ей, Джейн Рид, девочке из рабочей семьи.

В один прекрасный день прибыл большой грузовик: прознав о том, что Джейн купила себе новый дом, Алистер решил прислать ей все те вещи, которые принадлежали ей в респринский период. Кроме всего прочего, он прислал ей коробку с письмами и фотографиями. Она весь день читала и перечитывала письма Алистера к ней, свои собственные ответы. Также прислал он ей и некоторые любимые книги.

Ее доверенные лица чуть ли не каждый день напоминали, что Джейн следует вернуться в Италию, пока строительная лихорадка совсем не измучила ее. Не особенно того желая, Джейн все-таки начала паковать вещи. Она совершенно не хотела уезжать из полюбившегося ей дома. Всю жизнь Джейн приходилось жить в домах других людей, среди них не было ни единого, который бы она выбрала и обставила сама. Но, кроме того, этот дом нравился ей и тем, что здесь она никогда не жила с мужчинами, и потому ничто тут не отзывалось болезненными воспоминаниями. Ей неприятна была мысль об отъезде, однако она очень соскучилась по Джованни. Она была права, она, а не Мэй: нужно было провести некоторое время в разлуке, чтобы впредь уже более не расставаться.

Теперь Джейн точно знала, что делать. Она дистанцировалась от ребенка, чтобы проще было принять те решения, которые давно уже назрели. Будет лучше для Джованни, если он станет проводить большую часть года со своими итальянскими родственниками. Она не могла сделать из него настоящего итальянца, не могла обучить его итальянскому языку. Если бы он и далее оставался с ней, то через несколько лет ему пришлось бы отправляться в подготовительную школу, а ей была невыносима мысль о том, что английские дети презирали бы Джованни лишь за то, что в его жилах течет хоть и аристократическая, но — итальянская кровь. И потому Джейн обратилась к Эмилио и Франческе с просьбой оставить мальчика у себя, в их постоянно пополняющейся семье, чтобы Джованни вырос настоящим итальянцем. Она бы забирала его на каникулы, да и вообще навещала бы куда чаще, нежели когда-то навещала Джеймса. Конечно, кому-то могло показаться, что она нарочно отослала его подальше — но это было не так. Она приняла единственное верное решение относительно сына Роберто.

Она отправилась на пароме из Саутгемптона в Гавр. Сидя в баре у иллюминатора, она любовалась сероватым отливом вод Ла-Манша.

— Вы позволите угостить вас? — обратился к ней мужчина, говоривший с сильным акцентом. Джейн подняла голову. Рядом с ней, улыбаясь, стоял молодой черноволосый и темноглазый француз. Одет он был в дорогую, элегантную одежду, подчеркивавшую стройность его фигуры. Чуть поколебавшись, Джейн кивнула, присовокупив вежливую улыбку. Английский ее собеседника был весьма посредственным, но Джейн, к своему удивлению, сумела объясниться по-французски, поражаясь своей памяти. По мере того как они пили, французский Джейн делался все лучше. Собеседник рассказал о себе: зовут его Жак, он из Парижа, ему тридцать два года, он работает в банковской системе. В свою очередь, он поинтересовался, куда едет она, и, узнав, широко улыбнулся.

— Как чудесно. Я тоже еду в Рим.

— Вы на машине?

— Нет, — он похлопал себя по карману, — я на поезде.

— А машину водить вы умеете?

— Разумеется.