— Вив, это мой брат Оливер. Не обращай внимания на его футболку. Какая-то цыпочка в метро протаранила его пончиком.

Мои глаза открыты так широко, что, я думаю, они уже не закроются.

— Ух, это действительно отстойно. Она, должно быть, чувствует себя ужасно.

— Да, как ты сказал? — Ченс смотрит на Оливера. — Что она убежала на следующей станции, поджав хвост? — Ченс смеется.

Оливер кривится, глядя на меня.

— Не думаю, что это именно то, что я сказал.

— Да, брат, это именно то. Ты также сказал…

— Уверен, она поняла.

Я киваю, скрестив руки на груди.

— Оливер прав. Я поняла. Могу себе представить. Но уверена, что она не убегала, поджав хвост. Просто, вероятно, это была ее остановка, — я улыбаюсь Оливеру, плотно сжав губы, и протягиваю руку. — В любом случае, Вивьен Грэхэм, приятно познакомиться.

Оливер смотрит на мою руку несколько мгновений, затем мне в глаза.

— Приятно познакомиться с тобой, Вивьен.

Мы пожимаем руки, и моя хватка усиливается, выражая невысказанное неодобрение его версии произошедшего сегодня утром.

— Не возражаешь, если я воспользуюсь уборной перед тем, как мы загрузимся и уедем? — спрашивает Ченс и, не ожидая моего ответа, направляется в здание.

Оливер и я отводим друг от друга глаза, когда неловкая тишина окутывает нас. Я смотрю на его футболку и начинаю безудержно хихикать.

— Какие шансы? — я смеюсь, качая головой и глядя ему в глаза. Он усмехается. — Мне действительно жаль. Я куплю тебе новую рубашку.

Потирая рукой засохшее шоколадное пятно, он облизывает губы и улыбается так широко, что ямочки на его щеках поглощают все мое внимание.

— Нет необходимости. Пятно отстирается, а если нет, то я абсолютно уверен, что у меня имеется, по крайней мере, двадцать таких же старых футболок.

— Давай загружать! — Ченс выбегает из здания, когда мы надеваем рабочие перчатки и начинаем укладывать растения в задней части грузовика.

Когда все погружено и закреплено, Ченс запрыгивает в грузовик, заводит двигатель и опускает стекло.

— Поехали, Оливер, не нужно флиртовать с моей девушкой. После двух лет отказа, я почти уверен, что она лесбиянка. Но, по какой-то причине, от этого мой член становится еще тверже.

Оливер закрывает глаза и качает головой, а я смеюсь.

— Пожалуйста, прости моего вульгарного брата. У него отсутствует фильтр между мозгом и ртом.

Я пренебрежительно машу рукой.

— Я терплю его два года. Его грязный рот делает мой лесбийский день ярче.

Оливер хмурит брови и медленно кивает.

— Тогда хорошо, увидимся.

— Увидимся, парни, — я, подмигнув, протягиваю Оливеру накладную, и ухожу проверить как там Мэгги.

***

Оливер


— Теперь я знаю, почему ты берешь так много заказов по ландшафту вместо того, чтобы заниматься покосом и домашним ремонтом, — я мерю Ченса знающим взглядом.

— Она чертовски горяча, — он усмехается, выезжая с парковки.

Я качаю головой.

— Это продолжается два года. Я думаю, пора признать, что она не заинтересована.

Он пожимает плечами.

— Она вскружила мне голову и не дает покоя.

— Она вдалбливала тебе в голову свой отказ так много раз, что это повредило твой мозг, и ты больше не видишь, как у нее по коже бегут мурашки, когда ты говоришь о своем члене.

— Она милая девушка. У нас все хорошо. Разве ты не заметил, как она защищала ту цыпочку с пончиком?

— Дерьмо, — я смеюсь и пробегаю руками по волосам. — Она и есть та цыпочка с пончиком, придурок.

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

Я опускаю окно с моей стороны и надеваю кепку «Ред Сокс».

— Вивьен — это та девушка, которая упала на меня в метро и испачкала пончиком. Благодаря тебе, я теперь выгляжу как настоящая задница, потому что ты разболтал мои комментарии по поводу ее побега.

Ченс смеется.

— Черт, ты удачливый сукин сын! Мне следует начать ездить на метро. Я, вероятно, упускаю огромную часть нетронутого женского населения. Они зря тратят свое время, врезаясь в тебя, в парня, который никогда не уделит им времени.

— Ты прав. Меня это не интересует.

***

Рискуя тем, что осталось от мужественности, согласно какому-то философскому дерьму, должен признать, что копаться в грязи и находиться целый день на солнце каким-то образом возымело терапевтический эффект. Не могу устоять, чтобы мысленно не похвалить себя за то, что пришел к таким выводам без помощи психотерапевта. Чтобы сэкономить сто сорок долларов в час я могу спросить сам себя, что я чувствую и почему. Я думаю, что чувствую меньше обиды, чем при помощи всех тех проклятых терапевтов в Портленде.

Мы добавляем клумбы для отеля в районе Морского порта, чтобы они могли использовать свежие овощи и травы в своем ресторане. Просто одна из миллиона причин, почему я люблю этот город.

— Хочешь куда-нибудь пойти сегодня? — спрашивает Ченс, смешивая удобрения с почвой.

— Нет.

— Тара возьмет с собой сестру. Мы собираемся в какой-то новый Итальянский ресторанчик возле пристани, а затем к Майку поесть канноли[4].

— Кто такая Тара? — сев на пятки я вытираю пот с брови низом футболки с шоколадным пятном.

— Девушка, с которой я приходил на ужин в честь дня рождения мамы.

— Не заинтересован.

— Оливер, тебе нужно куда-нибудь выходить.

— Ты не знаешь, что мне нужно, и я говорил тебе не упоминать о моем проклятом прошлом.

— Черт побери, чувак! Я не говорю о твоем прошлом. Я говорю о настоящем! Просто ужин с привлекательной женщиной. Она чудесная и только закончила МТИ[5]. Такая же заучка, как и ты. Это нормально хоть иногда позволять милой попке заставлять твой член дергаться. Дай отдых своей руке.

— Отцепись!

— Никто так больше не говорит, но в любом случае, ты многое теряешь.

Я ненавижу, что он прав, но я лучше откушу себе руку, чем признаюсь в этом вслух.

— Извини, Ченс, я просто… блин, я просто не готов. Я не говорю, что никогда не буду этого делать, просто не сейчас.

Он хлопает меня по плечу.

— Не волнуйся, брат.

Глубоко вздохнув, я закрываю глаза и пытаюсь отбросить образ одного человека, который заставляет мой член дергаться. И когда у меня это не получается, решаю закругляться. Не похоже, что у моей руки будет отдых в ближайшее время.

Уже два месяца, как я начал новую жизнь. Большую часть времени я чувствую себя как зомби. У пищи нет вкуса, я вижу солнце, но не могу чувствовать его тепло, в комедиях нет юмора, и монотонная жизнь окрашена приглушенными тонами. По крайней мере, все было именно так, пока на прошлой неделе я не начал работать вместе с братом.

Проживая в Кембридже, я езжу на Красной ветке метро до Южной станции. Каждое утро на прошедшей неделе я сидел напротив этой длинноногой женщины с волосами цвета вороньего крыла, спадающими непослушными локонами на ее изящные плечи и спину. Мягкие зеленые глаза глядели украдкой через длинные сексуальные ресницы, околдовывая меня, и я поймал себя на том, что сосредоточенно наблюдаю за ней, когда она ест пончик с кремом и шоколадной глазурью. Она делает полный беспорядок из этого, и к тому времени, когда заканчивает, у каждого парня в вагоне уже стойкая эрекция, пока они наблюдают за ней, слизывающей липкую сладость со своих полных губ и каждого длинного пальца, как звезда порнофильма «Данкин Донатс»[6].

Поэтому теперь единственная вещь, запах которой я слышу — это смесь ароматов кофе и пончиков. Я могу почувствовать вкус сладких вишнево-красных губ, которые я никогда не поцелую. Глупо, что я так увлечен ей, что одна лишь мысль о метро вызывает у меня жалкую улыбку, а ее образ возникает, словно в пьяном угаре, как только закрываю глаза. Но больше всего беспокоит то, что она заставляет оживать те части моего тела, которые я поклялся больше не использовать никогда.

Я так опьянен.

Глава 2

Добро пожаловать

Вивьен


— Привет, сучки, самое время вам показаться, — я обнимаю Кая и Алекс.

— Прости, Цветочек. Шон и Кай опоздали, — Алекс пронзает Кая буравящим взглядом, обнимая меня.

— Я ненавижу, когда ты ее так называешь, — говорит Кай, сжав челюсти.

— Она называет нас своими сучками, а ты все еще думаешь, что называть ее Цветочком, будто мы оба не знаем, что вытатуировано у нее на спине, это как? Неуважительно?

Я переплетаю наши с Каем мизинцы, а затем игриво подталкиваю его в плечо.

— Я могу придумать прозвище похуже.

Он не перестает хмуриться. Алекс думает, что знает все о событиях, которые заставили меня сделать татуировку, но это не так. Кай был там, и как бы он не хотел забыть, насколько та ночь изменила мою жизнь, он не может. Я надеюсь, что однажды мы сможем вспоминать какими мы были, а не какими стали.

— Я ненавижу ту проклятую татуировку, — говорит он.

— Ну, хорошо, что она моя, а не твоя. Кроме того, у Кейт на щиколотке вытатуирован знак бесконечности.

— Ах, Кай и Кейт. Это так плохо, что вы выглядите, как Кен и Барби, но серьезно, слышать ваши имена вместе — это слишком, — насмехается Алекс.

— Я не похож на Кена.

— Может быть, не на светловолосого Кена, но ты мог бы сойти за смазливую темноволосую куклу-мальчика, а Кейт определенно Барби. Я никогда не видел ее без каблуков. Ее ступни постоянно находятся в таком положении? Она ходит на носочках даже когда босая?  — Алекс смеется.