Когда колокол на шпиле общественной церкви пробивал двенадцать раз, он входил в дверь. На обед я готовила рисовый томатный суп, болонскую колбасу, сэндвичи с сыром, хлеб и кофе. В двенадцать пятьдесят он возвращался в свой офис.

У меня были свои дела. Я гладила Айре рубашки: он любил, чтобы впереди были складочки; чистила унитаз; натирала паркет. Дом был большой, неуклюжий, со старомодными каменными колоннами. Его построил далекий предок Папа Блисс, чей портрет висел над камином в гостиной. Фамильное сходство было очевидным: у Папы Блисса были такие же широко поставленные глаза, румяные щеки и высокий лоб, как у Айры. Вот только волосы были другими. У Айры — темные, курчавые, нависающие на лоб.

У Папы Блисса — светлые и прямые, завязанные, как у хиппи, в хвост. Он был шотландским каменщиком, приехавшим в Вермонт после открытия мраморных каменоломен и строившим дома по всему штату, включая тот, в котором жили теперь Айра и я. Еще он вырезал памятники. За домом, на маленьком семейном кладбище, до сих пор стояли ангелы с круглыми лицами и пустыми глазницами, способные напугать любого, вернувшегося с берегов Стикса. В этом доме вырос Айра. Его отец был фермером. Уйдя от дел, они с Айриной матерью продали половину своей земли и купили красивую виллу во Флориде.

Родовое гнездо Айры было так огромно, что домашней работе, казалось, не будет конца. Стоило мне вытереть и отполировать старинную сосновую мебель, как пора было возвращаться и снова полировать ее под пристальным взглядом Папы Блисса. В общем, моим уделом стала однообразная утомительная работа. Но я любила ее. Мне нравилось знать, чем я буду заниматься завтра, послезавтра, через месяц. Нравилось знать, где Айра, с кем, чем занят. Я была сыта свободой. Она убила Эдди и чуть не убила всех нас. Лучше провести жизнь в этой древней каменной клетке.

Колокол пробил пять, и вошел Айра. Ужин я подавала точно в шесть: отбивные или жаркое, картофель, хлеб, пирог и кофе. После ужина Айра доставал из серебряного ящичка на буфете сигару, потом наливал в стакан чуть-чуть бренди; перочинным ножичком тщательно обрезал кончик сигары, вставлял ее другим концом в рот и с наслаждением посасывал. Потом окунал этот конец в бренди, другой вставлял в серебряный мундштук, зажигал, глубоко затягивался и удобно устраивался в большом плетеном кресле.

— Ты счастлива со мной, Джинни? — с беспокойством спрашивал он каждый вечер. — Пожалуйста, скажи, если нет. А то как я узнаю об этом?

— Айра, — отвечала я, — как я могу не быть счастлива? Я люблю нашу жизнь. — И так оно и было.

— И я счастлив, — заверял он. — Я был так одинок! Как хорошо, что ты здесь.

В девятнадцать тридцать Айра уходил на заседание. Я завидовала ему: под некрологом ему подпишутся многие, а под моим — никто. Если этот вечер был обведен кружочком, мы с часик смотрели телевизор, а потом шли наверх и занимались сексом.

— Что я неправильно делаю, Джинни? Поверь, у меня никогда раньше не было с этим проблем. Я уверен, что удовлетворял свою первую жену, несмотря на наш несчастливый брак.

— Дело не в тебе, — успокаивала я, — дело во мне. Я действительно не понимаю, почему должна обязательно испытывать оргазм. По-моему, я вполне счастлива, видя, что хорошо тебе.

Но дело было в том, что я боялась оргазма. С Эдди в таких случаях я теряла всякое представление о времени, переносясь в царство, где существовало только Настоящее. Но с Эдди ушло все таинственное. Теперь мне нравилось знать, сколько сейчас минут и который час. Я не хотела, чтобы время остановилось, земля завращалась быстрей или что-то еще в этом роде. Я хотела полностью управлять своими чувствами.

— Но мне не по себе, что кончаю один я, — жаловался Айра. — Мужчины хотят, чтобы женщины точно так же наслаждались сексом.

— Зачем? Они веками обходились без этого. Неужели кому-то интересно, что чувствует женщина?

Я не знала, как объяснить ему, что я эмоционально опустошена, что от него мне требуется только мир и спокойная жизнь. Конечно, он был современным мужчиной, верящим в равенство мужчин и женщин во всем, даже в сексе. Как убедить его просто пользоваться мной и не мучаться?

Но Айра был безутешен.

— Джинни, я не могу сделать тебя счастливой, — сказал он как-то после ужина, достав сигару и озабоченно посмотрев мне в глаза.

Была первая годовщина нашей свадьбы, среда, и в качестве подарка я решила угодить ему. После восьми минут и двух сотен ударов я заохала, застонала, затряслась и забилась, как Оливия де Хэвиленд в «Унесенных ветром». Вдобавок я страстно прошептала ему на ухо:

— О, Айра, я так счастлива! Спасибо!

Он скатился с меня, сияя от удовольствия, и включил свет. Зачем-то внимательно осмотрел мою грудь и ткнул в нее пальцем.

— Ты притворяешься, Джинни, — несчастным тоном промямлил он. — Ты обманываешь меня.

Любопытство взяло верх. Я открыла один глаз.

— Откуда ты взял?

— Твоя грудь… После оргазма у женщин на груди и шее появляется красная сыпь.

«Черт!»

— Держу пари, не у всех, — нерешительно пробормотала я.

— Но разве ты не обманула меня?

Я виновато кивнула.

— Я хотела порадовать тебя, Айра.

— Боже всемогущий, Джинни! Ни один мужчина не хочет, чтобы его обманывали в подобных случаях! Пожалуйста, не повторяй этого снова!

— Не буду. Прости, Айра. Я постараюсь испытать настоящий оргазм.

— Я очень надеюсь на это.

Наступила весна. Айра теперь играл в гольф и разъезжал не на «Сноу Кэт», а на мотоцикле. Приближался сезон форели. Я потратила три дня на приготовление яблочных пирогов, чтобы Айра взял их с собой в свою семейную рыбачью хижину в соседних горах. Первую неделю сезона он собирался провести со своими родственниками. Он говорил, что каждый отпуск проводил одинаково: неделю — на форель, неделю — на птиц, неделю — на оленей, неделю — на подледный лов. Плюс две недели он проводил со своей Национальной гвардией в лагере барабанщиков на севере штата Нью-Йорк. Если бы я захотела отправиться в путешествие, мне пришлось бы ехать одной. Но что сказала бы его семья? Меня вполне устраивала жизнь в Старкс-Боге.

Несмотря на уборку этого каменного мавзолея, у меня оставалось много свободного времени, поэтому я решила принять участие в вечеринках с сюрпризами.

Я очень старалась измениться ради Айры, вернее, старалась спуститься на грешную землю. Я спрятала свои армейские шмотки и куртку дровосека, съездила в Сан-Джонсбери и купила несколько пар синтетических брючных костюмов. Я укоротила и распустила волосы, но люди все равно переходили на другую сторону улицы, увидев, что я иду навстречу. Хорошо хоть они не видели бабочку, вытатуированную у меня на бедре, — ее так любила целовать и покусывать Эдди. Только авторитет Айры мешал им вышвырнуть меня из города.

Раз в неделю в Халлспорте школы устраивались танцы. Мужчины в ковбойских сапогах и рубашках «вестерн» с большой неохотой подавали мне руку. Женщины в широченных юбках смотрели на меня с отвращением, а когда моим партнером оказывался Рони, он цедил сквозь зубы: «Я начеку, миссис Блисс. Не забывай». Я с облегчением падала в объятия Айры, когда подходила его очередь делать со мной какое-то па, а он прижимал меня к груди и нежно заглядывал в глаза.

— Тебе весело, Джинни? Правда здесь замечательно?

— Конечно, — отвечала я и переходила к следующему кавалеру.

По-дружески ко мне относилась только младшая сестра Айры Анжела. Она работала секретарем в школе в Олбани, а потом смилостивилась над своим школьным приятелем, вернулась в Старкс-Бог, вышла за него замуж и была очень счастлива.

— Это все глупости, Джинни! — часто говорила она. — Какая ты хиппи? Я столько насмотрелась на них в Олбани! Где тебе до настоящей хиппи!

Анжела возглавляла Женское добровольное пожарное общество и организовывала вечеринки с сюрпризами. Короче говоря, она стала моим ангелом-хранителем.

Начинала я очень скромно, посетив вначале вечеринку на окраине города. Гостями были пятнадцать женщин самого разного возраста. Анжела предупредила их заранее, поэтому они не очень побледнели, увидев, что я вошла в дверь. Конечно, двое не выдержали и ушли, раздраженные, но те, кто остались, вели себя безукоризненно, помолчав всего три с половиной минуты. Я как могла приветливо улыбнулась и больше молчала, стараясь уловить их жаргон и интересующие их темы. Беседа текла в трех направлениях: погода, дети, кулинария. И все сначала. Детей у меня не было, бобами тоже никто из присутствующих не интересовался, оставалась погода. Я поймала мяч и рванула вперед.

— Вы не находите, Джи, что эта слякоть слишком затянулась? — спросила я крупную седовласую женщину с бородавкой на носу.

— Да, конечно, — она явно испугалась, что вставшая на путь истинный «соевая баба» обращается к ней с таким невинным вопросом.

— Необычная погода для мая, правда?

— Д-д-да.

— Я так соскучилась по солнцу, — продолжала я наступление.

— Гм-м-м, — она явно удивилась, что солнце могло светить «соевым бабам» так же, как и всем нормальным людям.

— Вам не кажется, что эта весна на редкость холодная?

— Н-н-не знаю… — она жалобно посмотрела на своих приятельниц: еще подумают, что она добровольно беседует с революционеркой.

— Может, мы перепрыгнем через весну и сразу очутимся в лете, — неуверенно улыбнулась я.

Она с отвращением посмотрела на меня, а я бесстрашно закончила:

— Да, похоже, после гнилой весны наступит чудесное лето.

Пока я развивала свои вариации, встала стройная молодая женщина в темно-синем костюме и пригласила нас на кухню.

— Ну, девочки, я догадываюсь, что вы слышали о новой замечательной посуде, которая поможет нам в ежедневных хлопотах. Не будем тратить попусту время! — Она показала на стол, где стояли подносы, салатницы, банки для кофе, бокалы и формочки для желе. Все рассматривали их с таким же видом, как знатоки — бриллианты, поворачивая туда-сюда и обмениваясь с соседками мнениями.