— Тебе ничего нет, — неизменно сообщала сестра, проверив содержимое ящика. — Какой нетерпеливый! Из района почта медленно идет. Не на Северный полюс уехала, чего волнуешься?

Поздно вечером шаги человека, поднимавшегося по лестнице, затихли на площадке пятого этажа чьи-то руки шарили по двери. Завернувшись в простыню, Кирилл выскочил на лестницу. Его появление перепугало полную подслеповатую женщину, изучавшую дощечку с фамилиями жильцов; она ошиблась этажом.

Утром следующего дня сестра вбежала к Кириллу, держа руку за спиной, и потребовала: пляши! Но письмо оказалось от Юрия Власова, товарища по техникуму, которому он не ответил еще на предыдущее послание. Пожурив Кирилла за молчание, Юрий сообщал о своих успехах. Он был уже младшим прорабом в котловане Сталинградской ГЭС; продвижение по службе здесь быстрое. А какие девчата в их топографической партии! Одна немножко похожа на Олю К. из параллельной группы в техникуме. Не знает ли, кстати, Кирилл ее координаты?

Как давно это все было: техникум, серьезный, начитанный Юрий, дружба с которым немало ему дала в ту пору, хорошенькая Оля Кружкова, нравившаяся им обоим. Именно ее Кирилл имел в виду, когда задумывал свою поэму. А позже появилась Лера, затмив собою всех. Когда-то Юрий, не умевший зарифмовать и двух слов, бережно собирал стихотворные пустяки, которые выходили из-под пера Кирилла. Вот кому он пошлет на суд поэму.

Но почему все-таки Лера не пишет? Обиделась за проводы? Нет, грузовик — не худшая его выходка. Если она умна, то поймет, что это стоит букета роз. Не случилось ли с ней чего в дороге? Она могла простудиться, захворать. Он же вот повредил себе руку, никуда не выезжая. Или тут другое?..

...Над белыми домиками Слободки кружит самолет, девушка в голубом платье выбегает во двор, машет летчику платком. Она знает, кто прилетел — тот самый парень, который был влюблен в нее в школе. Пилот увидел девушку и приветствует ее, накренив самолет. Он никогда не забывал свою первую любовь, даже перевелся в гарнизон поближе к ней. И каждый раз, вылетая на задание, делает круг над ее домом.

...Нет, вовсе это не пилот, а Одинцов. Он вылезает из машины в Слободке, Лера с букетом полевых цветов встречает его. Инженер решил провести отпуск вблизи от девушки. Должен же он выиграть пари, хотя его не принял Кирилл...

Жар поднимался теплой волной, приятно кружа голову. Воспаленное воображение рисовало одну картину за другой, реальные фигуры мешались с выдуманными...

В комнату вошла мать с вязаньем: бросив шить, она взялась за спицы.

— Что это ты раскраснелся, сынок? Да ты весь горишь!

Сунув под мышку сыну градусник и заботливо подоткнув простыню, Антонина Ивановна стала припоминать, как в свое время получила за счет фабкома путевку в дом отдыха и целых двадцать четыре дня — почти месяц! — блаженствовала на Истре. Если ей не изменяет память, со станции Истра письма шли до Москвы больше недели, хотя тут нет и ста километров.

— Ты бы, мама, мне еще сказку рассказала на ночь.

— А помнишь, тебе было десять лет, ты лежал с воспалением легких и каждую ночь усыпал под мои сказки. Думаешь, ты стал намного умнее с тех пор? Вот послушай, какую историю я услышала в госпитале от раненого бойца-киргиза...

Мать рассказала о быстроногой красавице Ак-Бозат — кобыле с белой звездочкой на лбу — единственном сокровище бедного пастуха. Важные баи предлагали бедняку за его лошадь табуны кобылиц, войлочные юрты и много всяческого добра. Самый богатый полновластный хозяин степи скрепя сердце согласился выдать за упрямца свою дочь, если тот расстанется с Ак-Бозат. Влюбленная девушка в конце концов перешла в дырявую юрту пастуха, но лошадь он так и не отдал.

Бесчестный вор, подкупленный отцом девушки, темной ночью увел Ак-Бозат, обвязав копыта тряпками. Проснувшись в тревоге, пастух услышал вдали знакомое жалобное ржанье. Вскрикнув, как безумный, он вскочил на первого попавшегося скакуна и помчался за похитителем. На рассвете он стал нагонять свою красавицу, хотя вор нагайкой полосовал ее бока. До слез обидно стало пастуху, что его гордость, его мечту, его сокровище можно догнать на простой лошади. И крикнул он в ярости: «Отпусти поводья, шайтан!» Вор отпустил поводья, и Ак-Бозат стрелой умчалась в степь...

Не в первый раз мать поражала Кирилла пониманием того, что с ним происходит. Он постарался не показать виду, как его задела рассказанная история.

— Мораль сей басни такова: свое сокровище беречь получше надо! Так я тебя понял, мама?

— А может быть, и другое: не бойся отпустить поводья! — сказала мать уклончиво. — Мечта дороже всех сокровищ, сынок. А поводьями никого не удержишь — ни лошадь, ни тем более человека.

Что она знала? О чем догадывалась? Кирилл мог бы сказать матери, что ни за кем в жизни он не гонялся и не будет гоняться, но, боясь выдать волнение, предпочел отмолчаться.

— Очень хочется видеть тебя счастливым, Кирюша! Внуков понянчить хочу. Ох-хо-хо, доживу ли?.. Дай-ка градусник!.. Ну, слава богу, падает температура... Спи спокойно!

Среди дня позвонила Наденька, от имени отдела осведомилась о его здоровье. А вечером неожиданно ввалился экскаваторщик Борис Ковалев. Кирилл удивился его приходу; они ведь недостаточно близко знакомы.

Большой потный Ковалев не мог найти места, куда положить кепку, и кончил тем, что сел, держа ее на коленях. Адрес заболевшего техника он узнал в производственно-техническом отделе.

— Неприятности у меня, товарищ Малышев, — прямо начал он. — Жильцов грозит привлечь за хулиганство, Бельская вызывает на бюро. Поскольку вы свой человек — хотелось раньше с вами обменяться... Да, а как ваше здоровьечко? — спохватился гость.

— Все в порядке. Так что с вами стряслось?

Не зная, чем привлечь внимание гордой крановщицы Полины Глушко, рассказал экскаваторщик, он надумал сделать ей такое признание в любви, какого никто никогда никому не делал. Раздобыв ведерко мазута и кисть, он после конца смены подвел свой «Воронежец» к торцовой стене недостроенного корпуса, задрал как можно выше стрелу экскаватора и, забравшись по ней, словно по лестнице, на высоту третьего этажа, вывел аршинными буквами: «ПОЛЯ, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!»

— Здорово! — Кирилл присел на диване в возбуждении; он вспомнил свою проделку с надписью в Подрезково. — И что?

— Что, что?.. Наутро вся стройка сбежалась смотреть мое художество. Жильцов начальство привел. Какая-то комиссия работает в тресте — тоже пришла в полном составе... Кто смеется, Жильцов ругается, Полинка моя ревела весь день. Со мной и разговаривать не стала, через подругу передала, что я хулиган, публично ее оскорбил. — Он ударил себя кулаком в грудь, загудевшую, как пустая бочка. — А меня, может, за озорство такое в газете хвалили.

Экскаваторщик имел в виду надпись на каменной глыбе, легшей на дно перекрываемой Волги: «Привет судакам от бригады Ковалева!» В свое время газеты воспроизвели ее текст, кинохроника засняла момент падения ковалевской плиты в Волгу, весь Советский Союз посмеялся остроумной выходке бригадира. Но плита легла на дно, судаки не могли прочитать надпись, а настенное признание в любви кололо глаза не только той, которой было посвящено.

Видя, что гость, несмотря на напускную браваду, всерьез расстроен, Кирилл прочитал по памяти стихотворение о влюбленном мальчишке, который, не зная, чем обратить на себя внимание своей подруги, «на каменных плитах, где милой ботинок ступал, «Хорошая девочка Лида» в отчаяньи написал»...

— Ух, ты! Ваше? — Узнав, что стихи написаны известным советским поэтом и много раз перепечатывались, экскаваторщик обрадовался еще больше. — И книжка у вас есть? Дайте мне ее на пару деньков, я прочту Полинке. А Жильцову и прочим деятелям скажу, чтобы больше изучали художественную литературу.

Кирилл поинтересовался, цела ли сейчас надпись.

— А что ей сделается? Только буквы малость потекли, жидковат мазут оказался... — Он ухмыльнулся, показав желтые моржовые клыки. — Жильцов кипятился: в двадцать четыре часа стереть! А как сотрешь, если мазут в силикатный кирпич впитался. Ничего, новый корпус пристроят, буквы штукатурка скроет. Стена-то внутренняя...

Одобрение Кирилла исправило настроение экскаваторщика. Томик стихов скрылся в его необъятном кармане, а на свет появилась бутылка портвейна «777». Подмигнув больному, дескать, это лекарство никому еще не вредило, богатырь одним ударом широченной ладони выбил пробку. Отхлебнув порядочный глоток, Кирилл вернул бутылку гостю.

— Я попрошу сестренку насчет закуски сообразить.

— У нас все предусмотрено. — Ковалев достал из кармана две шоколадные конфеты. — Так ты когда, Малышев, на работу?

— Денька через три-четыре.

— Бюро меня не пугает, на Жильцова мне — тьфу! А вот с Полинкой ты, Малышев, поговори. Она тебя ужас до чего уважает.

— За что? — искренне удивился Кирилл.

— Что ты! — замахал руками Ковалев. — По тебе не одна из наших девчат-подсобниц вздыхает. Поля призналась мне как-то: «Мой идеал — техник Малышев...» Поначалу я даже приревновал тебя, а потом увидел: парень ты серьезный. Небось своя есть студенточка? — Он еще раз подмигнул Кириллу.

Они выпили за примирение Бориса с Полиной, за Леру.

Экскаваторщика спугнул приход Гриши: ревнивец до сих пор не простил художнику посещения башенного крана.

Озабоченный, небритый, что сразу делало его старше на несколько лет, Гриша поделился своими огорчениями. Жюри выставки отклонило серию его строительных зарисовок.

— Я сам виноват, поспешил. Раньше нужно было у вас на стройке обнародоваться. Очень уж название придумалось беспроигрышное: «Растут этажи...» Ни черта не помогло — ни название, ни тематика. Рисунок, говорят, слаб, особенно в портрете. Будто я и сам не знаю, что мой конек — пейзаж, цвет. — Вспомнив о рисунке, художник, продолжая разговаривать, стал набрасывать, на листке блокнота лежащего Кирилла; он решил отныне использовать каждую минуту для практики. — Хоть бы постройкомщики не пришли на выставку.