Девушка взяла Кирилла за руку, пальцы ее были холодны.

— Не уходи, пожалуйста! Я так боюсь...

К ним уже спешили озабоченный Озёрный с помрежем.

— Пора гримироваться, Валерия, парикмахер ждет... — Когда девушка ушла с помрежем, Озёрный взмолился: — Кирилл, на вас с надеждой смотрит весь мир. Выручайте! Хотите, от имени ансамбля стану перед вами на колени?

— Что случилось, Борис?

— Нет, раньше дайте слово, что согласны. От вас зависит спасение гвоздя программы.

Оказывается, два участника ансамбля — экскаваторщик Ковалев и незнакомый Кириллу десятник, согласившиеся изображать «дойную корову породы Мосжилтрест», выпили для храбрости и пришли за кулисы в таком виде, что от их услуг пришлось отказаться. Оба исключены из списка членов ансамбля, их поведение будет разбираться на постройкоме, но... срывается лучший номер программы.

— Нет, нет, — решительно запротестовал Кирилл, знавший содержание номера. — К тому же я не репетировал...

— Побойтесь бога, Кирилл! С вашими-то способностями?! Без репетиций отгрохал такой моноложище, а тут... — патетически восклицал Озёрный, подталкивая его вперед. — Вас Гриша ждет.

Всклокоченный больше обычного, художник хлопотал возле распяленной на стульях коровьей шкуры из папье-маше в крупных оранжевых яблоках. Он привязывал к коровьему животу вымя из вареных сосисок. По ходу действия субподрядчики должны были сначала «доить» покладистую коровку, а затем в нетерпении обрывать соски и тут же отправлять их в рот.

- И тебя, Гриша, втравили в это грязное дело?

- Грязное? — Художник показал чистую изнанку шкуры. — Реквизит ни разу не надеванный. Вы идите, идите, Боря, поэта я беру на себя...

Конферансье убежал. Кирилл присел на край стула.

- И не надейся, Гриша! Я не буду играть корову!

— А ее и не надо играть. Номер самоигральный, верь мне. Напялим на себя шкуру, немножко потопчемся по сцене — и вся недолга. У меня тут одна гениальная идейка появилась: для большего сходства с натурой мы засучим брюки до колен.

А Кирилл все еще колебался. Не хватает теперь, чтобы сотрудники узнали его в еще одном качестве.

— Никто нас не узнает, не бойся! Разве что Катька разглядит мои волосатые конечности... Ты посмотри, что у меня припасено. Берег к концу вечера, но для такого случая не жаль.

Они выпили по глотку из бутылки, припрятанной предусмотрительным художником. Видно, уж таков был этот проклятый номер, что никто не решался его играть без предварительного поощрения.

На сцене меж тем установили макет районной бани с роскошным, отделанным под мрамор подъездом с колоннами, лепными панно на стенах, изображавшими различные стадии мытья головы, спины, ног. Номер назывался «Банька с излишествами».

Из артистической уборной вышла тоненькая фигурка в плаще. Парикмахер продолжал на ходу пудрить большой пуховкой волосы девушки, завитые мелкими колечками. Лицо ее было бело как мел: пристроившийся у кулисы Кирилл не сразу узнал Леру.

— Ваш выход, Валерия! — позвал Озёрный.

Поколебавшись немного, девушка скинула плащ: на ней было белое трико, туго обтянувшее стройную фигуру. У Кирилла потемнело в глазах: Озёрный сошел с ума, честное слово!

— Ой, как страшно! — прошептала Лера, закрывая лицо.

Помреж сунул ей в руку плотный бумажный блин, Озёрный помог войти на пьедестал и принять позу дискоболки. Словно опасаясь, что девушка может раздумать, он скомандовал:

— Занавес!

Кирилл стоял совсем близко, он видел, как дрожит вытянутая рука дискоболки, кап пульсирует жилка на белой шее. Ему было жаль Леру и немножко стыдно за нее.

Зрители разглядели на пышном фасаде вывеску: «Банька № 1». Одни хохотали, другие говорили: «Это вчерашний день». Кто-то заспорил с соседом: живая скульптура у входа или макет?

Неутомимый Озёрный, изображавший на этот раз автора проекта бани, с удовольствием рассматривал свое детище в натуре. Он даже смахнул платком пылинку с ноги дискоболки. Но заказчик — его играл имитатор Валя — отказывался подписать акт приемки. Мало того, что оформление фасада обошлось дороже, чем стоила по смете вся баня, — к моечной забыли подвести воду, не было душей, в предбаннике стоял холод.

— Зачем мне колонны? Девица при чем? — недоумевал он.

— Колонны органически вписываются в окружающий ансамбль, а скульптура логически выражает идею сооружения: в здоровом теле — здоровый дух! Неужели не ясно?

— Это излишества! — не сдавался заказчик.

И тогда прекрасная статуя ожила. Девушка выпрямилась, открыла глаза, казавшиеся еще больше на белом лице, и, звонко шлепнув себя по бедру, произнесла свою единственную фразу:

— Это излишества?!

По замыслу Лера должна была запустить в заказчика диском, но, размахнувшись слишком сильно, бросила его в зал. Диск угодил в сидевшего в первом ряду почетного гостя, архитектора Рудника. Какое ликование тут поднялось! Все знали, сколько наплодил он за свою жизнь дорогостоящих излишеств.

Занавес опустился. На сцену с недовольным видом поднялась Лиля Бельская. На ее лице было написано: «Ну, это уж слишком!» А за кулисами все поздравляли друг друга.

— Гениально, Валерочка! — Озёрный тряс руку девушки. — Последний штрих особенно удался: не в бровь, а в глаз.

Согнувшись в три погибели, проклиная все на свете, Кирилл напялил на голову коровью морду. Низкорослый Гриша подлез под шкуру, примостился сзади. Правую руку он положил на плечо друга, в левую взял хвост, которым полагалось помахивать на ходу. Им сразу стало жарко в тесной оболочке. Кирилл ничего не видел: щели для глаз были прорезаны слишком узко.

Под звуки популярной песенки из фильма «Бродяга» — «Раз, два, три, на меня ты посмотри...» — четыре полуобнаженные ноги не в такт затоптались по сцене. За кулисами собрались участники ансамбля, изображавшие субподрядчиков, они ждали сигнала помрежа, чтобы начать «доить» добрую трестовскую коровку. Но то ли шкура из папье-маше была непрочна, то ли Гриша, далеко выбрасывавший в стороны свои волосатые ноги, зацепил за что-то, только вдруг корова развалилась на две половины. Ослепленный ярким светом, оглушенный криками «браво», потный и красный Кирилл пополз на четвереньках за левую кулису, меж тем как художник спешил спрятаться в правой.

— Би-ис! Коро-ову! — кричали из зала.

В ответ на просьбы зрителей сообщить, кто «играл» корову, вероломный Озёрный сказал, что он уполномочен объявить от имени ансамбля: ни техник Малышев, ни художник Львов к номеру с коровой отношения не имеют. В зале захлопали еще сильней.

- Я никогда не прощу вам этого, Борис! — Кирилл освободился, наконец, от остатков коровьей шкуры.

- Вы ничего не поняли, Кирилл: корова забила всех, даже прекрасную Валерию. Она — гвоздь программы!

Это было глупостью, мальчишеством, чем угодно, но Кирилл, не попрощавшись ни с кем, оставив Леру, удрал черным ходом из клуба. По дороге он выпил две кружки пива и домой вернулся в таком воинственном настроении, что даже Варя не решилась с ним заговаривать.

Кирилл так и не узнал, как отличился Гриша, исполнявший еще и женскую роль. В вечернем платье и белокуром парике художник был весьма эффектен, зрители лишь не могли понять, почему носатая блондинка вдруг начинает ни с того ни с сего подкручивать воображаемый ус. А какой энтузиазм вызвал заключительный гимн строителей, исполненный участниками ансамбля, выстроившимися на фоне прекрасного горящего огнями города! Все в зале поднялись с мест и начали подпевать хору.

...Всю ночь Кирилла преследовали кошмары: громадный бык подхватил рогами гипсовую статую, а та смеется, потому что это вовсе не статуя, а Лера — живая, обнаженная. Кириллу страшно, что животное может проткнуть девушку рогами. А бык, уставив копыта в бока, — нагло хохотал приговаривая: «Гвоздь программы!» И Лера, привстав на колени, тормошит Кирилла: «Гвоздь, гво-оздь, гво-о-оздь!»

Это Варя тормошила брата, смеясь и приговаривая:

— Кирястик, к тебе гость! Гость, проснись! Го-ость!..

Приподнявшись, он увидел входившего в комнату Гришу.

— Куда ты вчера пропал? — напустился на него художник. —Я не знал, как успокоить Леру, когда она поняла, что ты удрал. И зря, кстати: наша корова первым номером прошла.

Кирилл поморщился: он не хотел говорить об этом. К тому же у него болела голова.

— Долго вы там пробыли?

— Часов до трех отплясывали. — Гриша подкрутил предполагаемый грузинский ус. — Ваш покорный слуга имел бешеный успех.

- Леру ты проводил?

Художник смешался.

- Вот из-за этого я и пришел к тебе. Никого провожать я не мог, поскольку на мне висела ревнивица Катька... Но ты не волнуйся: Леру отвез на своей машине милейший Виктор Алексеевич. И нас с Катей доставил до дому.

Кирилл даже зубами скрипнул от досады: опять Одинцов.

— Советую немедленно ехать к Лере и извиниться. Так и Катя считает — она погнала меня к тебе за этим.

- Спасибо!.. Я сам знаю, что мне делать.

- Ни черта не знаешь, если бросил ее вчера! А уж как она на сцене хороша была!.. Мрамор оживший... — Задумчиво почесывая заросший подбородок, он рассказал другу о разговоре с председателем постройкома.

Жильцов, объяснившийся после вечера художнику в любви, официально предложил ему место воспитателя в молодежном общежитии строителей.

- Что, что? — до Кирилла дошел смысл сказанного. — Ты, вольный художник, переквалифицируешься в воспитателя?!

— А художник, если хочешь знать, и есть первый воспитатель эстетического вкуса молодежи! Еще неизвестно, кто в большем выигрыше останется от этой комбинации — строители или я сам. Жить среди героев моей будущей строительной сюиты, полными пригоршнями черпать прямо из жизни сюжеты!.. Ты представляешь себе, какую чудо-выставку я отгрохаю через годик-полтора?! Мои коллеги по МОСХу будут локти кусать от досады, что не додумались до такого...

Гриша оживился. А разве помешают занятиям живописью те семьсот-восемьсот рублей, которые он будет получать ежемесячно? Это значит халтуру побоку, это значит не думать каждый день о куске хлеба... И квартиру со временем, возможно, дадут — Жильцов и на это намекал. Квартиру с удобствами в новом доме. Это тебе не пыльный чердак, где так трудно наладить настоящую семейную жизнь. Надо же и о детках когда-нибудь подумать...