— Я не призрак, синьорина, — обиженно протянула экономка.

— Вы знаете, о чем я. Весь этот оккультизм и все такое… — Абигайль выразительно покрутила пальцем в воздухе. — В любом случае с этого самого момента вам лучше держать все ваши сумасшедшие идеи при себе.

— Но, синьорина, только послушайте! Этот гость…

Абигайль зажала уши руками.

— Ничего не слышу!

— Синьорина!

— Не слышу! Можете замышлять что угодно, Морини, а я… — Абигайль выпрямилась и изобразила на лице надменность, насколько это было возможно сейчас, когда она пахла козьим навозом и зажимала руками уши, — собираюсь переодеться.

— Очень хорошо! — крикнула синьора Морини. — Переоденьтесь! А когда будете переодеваться в своей комнате, приготовьте дорожный сундук.

Абигайль просунула голову в дверь, через которую только что вышла.

— Что? Дорожный сундук?

Экономка улыбнулась, расправила фартук и подошла к свистящему чайнику.

— Да, синьорина, потому что, мне кажется, что вы с синьорой скоро уедете.

— Уедем? А зачем нам уезжать? И куда, скажите на милость, мы поедем?

— В Рим, куда же еще? — Экономка перелила кипяток в фарфоровый чайник и подняла взгляд на Абигайль, все еще улыбаясь. — В Рим, синьорина. Как его называют? Вечный город.


* * *

На следующий день


— Послушай-ка, Джакомо, — крикнул герцог Уоллингфорд, соскакивая с коня на утоптанную пыль двора, — гусь разгуливает по полям без присмотра. Ты не знаешь, почему…

— Синьор!

Уоллингфорд почувствовал, как кто-то схватил его за руки и резко повернул, да так, что Люцифер ошеломленно фыркнул.

— Потише, приятель. — Уоллингфорд с трудом высвободился, расправил рукава своего редингота и ошеломленно посмотрел на Джакомо, который, словно внезапно лишился партнерши по танцам, продолжал перебирать ногами и подергивался, напоминая марионетку, да к тому же пьяную. — Возьмите себя в руки.

— Это чудо, синьор! Чудо!

Люцифер насторожился, а Уоллингфорд крепче сжал поводья.

— Чудо? Что за чудо? С крыши конюшни теперь льется вино, а не вода?

Джакомо упал на колени и закатил глаза к небу.

— С вами все в порядке, друг мой? — Уоллингфорд обеспокоенно шагнул к странному итальянцу.

Джакомо воздел руки к небу.

— Спасибо, спасибо за этот день! Я не устаю благодарить Господа нашего, одарившего нас своим благословением.

— Козы научились доить себя самостоятельно? Или одна из гусынь снесла золотое яйцо?

— Нет, синьор.

Уоллингфорд задумался.

— Два золотых яйца?

— Женщины, синьор!

Уоллингфорд ослабил подпруги и подвел Люцифера к изгороди.

— Женщины? И это все? Мне всегда казалось, что вы питаете к женщинам неприязнь. И не просто неприязнь, а ненависть.

— Ох, синьор, я всерьез их ненавижу. От них столько неприятностей, — сказал Джакомо, неотступно следуя за герцогом. — Вот почему я сегодня так счастлив. — Он с восторгом поцеловал собственные пальцы.

— Они провели все утро в замке, оставив коз на ваше попечение?

— Нет, синьор. Еще лучше. — Джакомо снова воздел руки к небу. — Они уехали!

Уоллингфорд, снимавший седло с лоснящейся спины коня, застыл на месте.

— Что? — с трудом вымолвил он.

— Уехали, синьор! Укатили с рассветом вместе со своими сундуками и шляпами. Уехали! Наконец-то! — Джакомо крепко обнял себя и принялся кружить на одном месте, точно хромоногая балерина.

— Вы уверены, Джакомо?

— Собственными глазами видел, синьор герцог. И даже рукой помахал. — Джакомо изобразил, как это было, и игриво пошевелил пальцами.

— Совсем уехали?

— Совсем. Обе сестры-дьяволицы.

— Они не дьяволицы, Джакомо. Просто очень живые.

— Синьор, — Джакомо посмотрел укоризненно, — вы же знаете женщин. Видели, сколько от них неприятностей. У вас ведь теперь легко на сердце? Оно освободилось от тяжелой ноши? — Он вздохнул и приложил руку к груди. — Мое сердце словно наполнено газом.

— Газом?

— Да, которым мы дышим. — Джакомо картинно вздохнул. — Ах, как легко.

— Это называется воздух, дружище. Ваше сердце полно воздуха. Легче, чем воздух, — так говорят англичане. — Уоллингфорд небрежно закинул седло на ограду, нисколько не заботясь о том, что может поцарапать кожу. Это было для него неожиданно, ибо в последнее время он чистил и полировал его самостоятельно.

Люцифер легонько ткнул хозяина в спину.

— Ага! Видите! Вы тоже чувствуете воздух в своем сердце.

Уоллингфорд обернулся:

— Знаете, что я чувствую? Желание отвести коня в стойло, а потом съесть свой обед. Простите.

Джакомо вновь прижал руку к сердцу и отвесил поклон.

— Я прощаю вас, синьор герцог. А теперь пойду и оставлю вас спокойно наслаждаться радостью.

— Прекрасно, — сказал Уоллингфорд, беря в руки щетку. — Ступайте, празднуйте. Я не могу вас остановить, так как не плачу вам жалованье.

Уоллингфорд чистил шкуру коня долго и тщательно, стирая с нее заметки, оставленные седлом и подпругами. Потом он проверил копыта, в которых могли застрять мелкие камешки. Снял уздечку, надел недоуздок и вывел Люцифера в загон. Некоторое время постоял у ограды и наблюдал за тем, как Люцифер скачет по загону, взбрыкивая и лягая ногами воздух.

Уехали.

Солнце упрямо припекало макушку герцога, проникая сквозь соломенную шляпу со всей силой итальянского солнца в июле. Должно быть, очень жарко ехать в подводе по ухабистой дороге до Флоренции, а потом до ближайшей железнодорожной станции. Оставалось только надеяться, что леди прихватили с собой зонтики и воду.

Несмотря на то что его желудок свело от голода, Уоллингфорд не пошел в пустую столовую с ее огромным старым столом, на который к полудню всегда ставили холодный ленч. Вместо этого он направился в библиотеку, где провел так много часов в последнее время. Теперь, когда Берк и Роланд уехали, а у него перед глазами стоял такой несчастный и холодный взгляд Абигайль, некому было составить ему компанию и отвлечь от грустных мыслей.

Пару недель назад Уоллингфорд взялся за изучение старых документов, финансовых отчетов и бухгалтерских книг, аккуратно делая пометки там, где считал нужным. Когда решил, что в достаточной степени узнал финансовую историю замка, он переключил свое внимание на книги о взаимоотношениях между полами.

А если точнее — на женскую анатомию, чтобы понять, где же все-таки находится средоточие женской страсти. Уоллингфорд говорил себе, что всего лишь хочет удовлетворить собственное любопытство, но, обнаружив латинские термины и анатомические описания, понял, что заинтригован. Одно открытие перетекало в другое, и пытливому уму Уоллингфорда открылся новый головокружительный мир. Мир, который, казалось, был тщательно изучен и описан смотрителями библиотеки замка Святой Агаты, словно они предвидели, что именно ему это понадобится.

К тому времени как он закончил изучение атласов по анатомии, возбуждающих европейских мемуаров и экзотических восточных рукописей, в его груди затеплился слабый огонек надежды.

И вот сейчас Уоллингфорду показалось, что он потух.

Герцог прошел по вытертому ковру к столу, над которым Абигайль склонилась, явив его взору свою соблазнительную грудь во время праздника летнего солнцестояния, и опустился в кресло. На обитой сукном столешнице, пахнущей чернилами и старыми документами, лежала раскрытая книга, иллюстрации которой вызвали бы повышенный спрос на нюхательные соли, если бы вдруг она магическим образом оказалась в одной из лондонских гостиных в половине четвертого. Уоллингфорд мгновение смотрел на изображение переплетенных тел и описание на латинском языке, а потом захлопнул книгу.

Только сегодня утром он встречался в деревне со своим поверенным, сообщил:

— Брачный договор составлен и ждет вашего одобрения. Не хотите ли прочитать его и внести какие-то изменения, ваша светлость?

Часы отсчитали несколько секунд, и Уоллингфорд ответил:

— Наверное, в другой раз. Сегодня у меня слишком много дел.

Однако, поднявшись на вершину холма на обратном пути и увидев впереди согретый солнцем замок, Уоллингфорд принялся ругать себя за трусость. На протяжении двух недель он прятался от Абигайль Харвуд, позволял ужасным воспоминаниям о ее последних словах лишать его присутствия духа и решимости. Наблюдал, как она ходит по замку и его окрестностям, и понимал, насколько красивым стало для него ее маленькое изящное лицо сказочной феи. Его сердце начинало сжиматься всякий раз, когда Абигайль проходила мимо окна библиотеки.

Въезжая на холм, он сказал себе, что пришло время перестать прятаться. Пришло время вести себя как обычный мужчина, который ничего не достиг в жизни. Пришло время еще раз действовать, как подобает могущественному герцогу Уоллингфорду.

Сейчас в дремотном тепле библиотеки Уоллингфорд смотрел на книгу в простенькой обложке из коричневой кожи. Даже заголовок не выдавал ее содержания, поэтому несведущий человек с легкостью принял бы ее за научный труд по биологии.

Уоллингфорд встал с кресла, вышел из библиотеки и поднялся по главной лестнице на второй этаж, перескакивая через две ступеньки. Стук его каблуков эхом отражался от каменных стен замка. Герцог прямиком направился в то крыло, где жили леди и где он был в последний раз несколько месяцев назад. Он открывал каждую дверь, попадавшуюся на пути, и каждая из них открывалась на хорошо смазанных петлях. В первой комнате Уоллингфорд увидел детскую кровать на колесиках — здесь, очевидно, жили малыш Филипп со своей матерью. Вторая комната оказалась немного меньше. В нее совсем не заглядывало полуденное солнце. Уоллингфорд подошел к шкафу и открыл его — на вешалке сиротливо висело только голубое платье, принадлежавшее леди Морли.