— Да-а, нелегкие настали для вас времена, прямо скажем, — посочувствовал он ей, но его глаза смеялись. — Трудновато гнаться за деньгами, если сердце ведет вас в совершенно другом направлении.

Она, должно быть, поняла, что он над ней насмехается, и посмотрела на него с возмущением.

— Вы все обращаете в шутку?

— Очень многое. Но не все. Такое, например, никогда Но согласитесь, что лучше смеяться, чем плакать.

Темп музыки несколько замедлился. Это означало, что танец подходит к концу. Дерек был вынужден выпустить руку Синтии, повернуться к ней лицом и поклониться.

Синтия сделала реверанс, но выражение ее лица все еще было негодующим. Он сразу же предложил ей руку, чтобы отвести ее на место, но она проигнорировала его жест и отвернулась. Ему пришлось просто идти с ней рядом.

— Я опять вас рассердил. Извините меня.

Она бросила на него мимолетный взгляд и как будто не много смягчилась.

— В последние дни я и впрямь стала слишком уязвимой, призналась она. — Видимо, для меня действительно настали трудные времена.

— Вы думали, что я шутил? Ничего подобного.

— Не важно. — Она говорила тихо, но уже не сердилась Они почти подошли к своим знакомым: леди Баллимер, леди Эллсуорт и леди Графтон сидели на хрупких стульях, а лорд Графтон и сэр Питер стояли рядом. Мистера Эллсуорта, Ханны и лорда Малкома среди них не было.

— Остановитесь на минутку. — Дерек дотронулся до рукава Синтии, и она неохотно обернулась. — Подарите мне еще один танец, — шепнул он умоляющим тоном. — Пожалуйста.

Синтия покачала головой.

— Я не могу, чтобы все увидели, что я отдаю предпочтение вам, а не мистеру Эллсуорту.

— Если я сделаю так, что мистер Эллсуорт снова пригласит вас, вы уделите мне такое же время?

В ее лице что-то дрогнуло — возможно, она подавила улыбку.

— Придется. Мама сказала мне, что я должна танцевать только с мужчинами из нашей компании. Это означает, что я могу танцевать и с вами.

Она повернулась, чтобы уйти, но он опять ее остановил.

— Синтия, не выходите замуж за человека, который не может понять, что вы чувствуете. Поверьте мне, это рецепт на вечные мучения.

— Как раз наоборот. — В ее взгляде был вызов. — Это рецепт на личную жизнь. А я научилась ценить это больше всего на свете, мистер Уиттакер.

Глава 13

Синтия начинала понимать, почему, когда человек сердится, его иногда называют сумасшедшим. Чем больше Синтия возмущалась матерью, тем больше теряла контроль над собственными мыслями.

Смутное чувство, что ее обожаемая семья бессовестно ее использует, постепенно превращалось в твердое и непоколебимое убеждение. И это несмотря на отчаянные попытки его подавить. За ее спокойной внешностью кипел бунт, растущее давление которого грозило сорвать крышку с ее размеренной, освященной долгом жизни. Слава Богу, сегодняшний вечер у нее занят — она танцует, улыбается и ведет вежливые пустые разговоры. Но если бы она осталась одна хотя бы на пять минут, то непременно бросилась бы прочь отсюда, несмотря на ночь.

Однако она подавила бунтарские чувства и заставила себя еще раз принять приглашение мистера Эллсуорта. Во время этого второго танца она решительно настроилась на то, чтобы очаровать его. Она ему улыбалась. Она ему льстила. Она даже пошла дальше — заставила его говорить о самом себе, что было невероятно трудно.

Боже, какой же он был нудный! Это был скучный маленький человек, который вел неприметную жизнь, и в течение тех десяти минут, что длился танец, у них не нашлось ни одной темы для мало-мальски живого разговора. У них не было ни пересекающихся интересов, ни общего жизненного опыта, ни сближающих впечатлений. Она не почувствовала в нем ни единой искры интереса к себе.

И вдруг, по счастливой случайности, Синтия упомянула Ханну. Глаза мистера Эллсуорта сразу заблестели, и он просиял.

— О, моя старая няня-шотландка назвала бы Ханну благородной девушкой. В ней нет ни капли эгоизма.

Синтия искренне поддержала его в этом мнении. Слава Богу, что он смог распознать в Ханне эту черту.

— Ханна очень скромна и никогда не важничает. Вообще, на мой взгляд, она себя недооценивает.

— Да, черт возьми, это правда. Она никогда не кичится, это точно. Но именно это в ней восхищает и привлекает. Она спокойная, тихая и скромная, поистине благородная девушка.

Синтия не вполне понимала, что он имеет в виду, называя Ханну благородной девушкой, но она была счастлива, что о ее подруге отзываются так тепло. Оставшиеся минуты танца были посвящены пересказу эпизодов из жизни Ханны, свидетельствовавших о ее доброте и скромности. Когда танец кончился, они оказались в гораздо более дружеских отношениях, чем Синтия могла предположить полчаса назад. На какое-то время у нее даже улучшилось настроение.

А потом она увидела Ханну. Девушка стояла неподвижно в дверях зала и смотрела на свою подругу с таким ошеломленным, почти трагическим выражением лица, что у Синтии похолодела спина. Еще никогда она не видела Ханну такой растерянной, но сразу поняла, что та наконец догадалась об истинных намерениях Синтии и почувствовала себя оскорбленной и преданной. Прежде чем Синтия успела что-либо сказать, Ханна опрометью кинулась бежать.

Что-то в душе Синтии оборвалось. Расстроенное лицо Ханны было первым, что она с горечью увидела за весь вечер. А возможно, и за все годы жизни вообще. Боль в глазах Ханны, которую причинили подруге ее действия, глупые, бессердечные, необдуманные, была для Синтии откровением. Но разве она не этого боялась? И правильно делала. Нельзя было повиноваться матери. Вот к чему привело слепое послушание — она потеряла способность рассуждать здраво.

Однако винить она должна только себя. Ведь это не мама флиртовала с мистером Эллсуортом. Это она вела себя недостойно, и ответственность за это лежит на ней. На нее словно снизошло озарение: Синтия Фицуильям, тебе давно пора повзрослеть, сказала она себе.

Она забыла о долге. О внешних приличиях. О том, где находится, с кем она сюда приехала и что должна делать. Все это не имело никакого значения. Важна была только Ханна и непреодолимое желание стереть с лица подруги это выражение боли. Не говоря ни слова ничего не подозревающему мистеру Эллсуорту, не закончив даже фразы, Синтия бросилась бежать из зала.

Краем глаза она смутно увидела изумление мистера Эллсуорта, воскликнувшего уже за ее спиной: «Боже мой!» Провожаемая любопытными взглядами — удивленными, осуждающими — людей, мимо которых она пробегала, она кричала в отчаянии:

— Ханна!

Уже в фойе она остановилась, озираясь по сторонам. Но Ханны нигде не было.

Неизвестно откуда вдруг появился Дерек.

— Что случилось? — озабоченно спросил он, но его голос был тверд. — Могу я чем-нибудь помочь?

Она подняла глаза, и се самообладание рухнуло окончательно. Неужели и насчет Дерека она тоже ошибалась? Но с этим она разберется потом. Сейчас главное — Ханна. Дерек Уиттакер был именно тем человеком, к которому обращаются при непредвиденных обстоятельствах. Инстинктивно она схватила его за руку.

— Ханна выбежала в эту дверь, — дрожащим голосом сказала она. — Но я не знаю, где она.

Он не стал задавать вопросов. Он просто сделал то, что должен был сделать: он ей помог.

— Мы найдем ее. Пойдемте.

Взяв ее за руку, он повел Синтию к лестнице, ведущей в мезонин.

Его уверенность была бальзамом для ее истерзанных чувств.

— Спасибо, — с искренней благодарностью прошептала она, стараясь поспеть за ним. Они начали подниматься по лестнице. — Вы видели, куда она пошла?

— Нет, но в этом здании всего несколько мест, куда можно пойти.

— Откуда вы знаете?

Он опешил:

— Я… э… Скажем так: я инстинктивно это чувствую.

Ответ показался ей загадочным, но она ему доверяла и не колеблясь стала подниматься вслед за ним. На верхней площадке она огляделась. Слева был большой балкон, нависавший над бальным залом. Краем глаза она увидела музыкантов, сидевших в просторной нише.

Ее сердце вдруг упало: она услышала приглушенные рыдания, однако не сразу поняла, откуда они доносились. Но Дерек уверенно подошел к узкой двери на противоположной стороне лестничной площадки и осторожно постучался.

Рыдания прекратились. Дерек прислонил ухо к двери и прислушался.

— Леди Ханна? Это вы?

Наступила пауза. Тот, кто находился по ту сторону двери, видимо, раздумывал, как поступить. Наконец из-за двери раздался женский голос:

— Кто там?

— Дерек Уиттакер.

Снова наступила пауза, и Дерек добавил:

— И ваша подруга леди Синтия.

Следующая пауза показалась Синтии зловещей. Она больше не могла ждать. Подойдя к двери, она стала дергать ручку.

Дверь неожиданно легко распахнулась. В мгновение ока Синтия очутилась в комнате и обняла Ханну, которая тут же снова разразилась слезами.

Комната была небольшой и темной. Слабый свет проникал лишь через стеклянную дверь, выходившую на крошечный балкон. В помещении не было даже стула, так что Ханна, рыдая, вынуждена была ходить взад-вперед по комнате. Казалось странным, что в кладовке — а это, по всей видимости, была именно кладовая — была стеклянная дверь и балкон, но они скорее всего служили оформлением фасада, чем имели какое-либо практическое назначение. У одной стены были нагромождены изящные стулья — такие же, как в бальном зале; все остальное было покрыто чехлами из сурового полотна.

Синтия смутно помнила, что Дерек закрыл дверь, чтобы никто не мог их услышать. Все ее внимание было поглощено несчастной подругой.

— Ах, Ханна, как ты могла подумать, что я сыграю с тобой такую злую шутку?

— Прости меня. Но все выглядело так… выглядело так, как будто вы…

Синтию снова захлестнула волна вины: она вдруг поняла, что ее вопрос, хотя он и шел от сердца, все же мог ввести Ханну в заблуждение.