— Кто здесь? — прошипел сэр Маркус. Пэйтон видела отблески лунного света на лезвии ножа, когда Тайлер поворачивался в поисках соперника. — Дрейк, это ты?

— Да, — голос прозвучал в темноте, глубокий, спокойный и ровный, словно Дрейк приветствовал сэра Маркуса на балу, а не при попытке убийства. — Опустите нож, Тайлер.

Маркус Тайлер вовсе не собирался выполнять требование Дрейка.

Вместо этого он двинулся на звук его голоса, держа нож наготове.

— Покажись, капитан, — произнес Тайлер с издевкой, — или мне следовало сказать «сэр Коннор»?

— Вам следовало бы бежать, пока у вас был шанс, — сказал Дрейк насмешливо. — К этому времени вы уже отчалили бы с острова, но теперь уже поздно. Вы опять попались.

— Нет, — сказал сэр Маркус. — Это вы попались. У меня нож.

И поднял лезвие. Пэйтон видела, как оно блеснуло в его руке, которая теперь вся была видна в лунном свете, который лился из французских дверей. Из темноты возникла другая рука и схватила сэра Маркуса за запястье. Нож некоторое время дрожал в руке Тайлера, затем со стуком упал на пол. Через мгновение Дрейк набросился на врага. Завязалась борьба, во время которой Пэйтон могла разглядеть лишь две тени, которые то и дело сливались в одну…

Внезапно одна из темных фигур врезалась во французские двери, осколки разбитого стекла полетели во все стороны, сверкая в лунном свете.

И Пэйтон, которая, наконец, обрела дар речи, издала пронзительный вопль.

Секунду спустя она бросилась на спину Дрейка и, вцепившись в его плечи, закричала:

— Дрейк, нет! Нет, ты сейчас прикончишь его!

Именно это он и делал — выполнял свое обещание убить сэра Маркуса при первой возможности, данное им на палубе «Ребекки». Усевшись верхом на распростертое тело Тайлера, Дрейк так сильно сжал его горло руками, что пальцы побелели от усилия. Еще мгновение… и он сломает тому шею. Даже в неверном свете луны Пэйтон видела, что лицо сэра Маркуса стало синим.

Дрейк был словно одержимый. Он, казалось, не слышал Пэйтон, даже не осознавал ее присутствие. Он ни на йоту не ослабил свою хватку…

Пока домочадцы, встревоженные криками Пэйтон и звуком бьющегося стекла, не примчались в комнату. Потребовались усилия всех трех братьев Диксон, чтобы оттащить Дрейка от Маркуса Тайлера, и когда они, наконец, смогли это сделать, все — за исключением Дрейка — затаив дыхание ждали, пока Росс проверял пульс потерявшего сознание злодея. Раздался дружный вздох облегчения, когда Росс сказал: «Будет жить».

Для Пэйтон остаток ночи прошел, как в тумане. Кто-то послал за магистратами, которые явились и заковали в цепи сэра Маркуса, пришедшего в сознание незадолго до этого. Он не сопротивлялся, наоборот: казалось, был рад, что его уводят из этого дома. Пэйтон подумала, что Тайлер понял, пока Коннор Дрейк ходит по земле, самое безопасное место для него — тюрьма.

Кто-то послал за врачом. Пэйтон была удивлена, что он был вызван не для сэра Маркуса, а для нее. Она еще больше удивилась, когда увидела ковер, испачканный кровью. Ее кровью, которая сочилась из ее порезанных ступней, пока она бежала по битому стеклу к Дрейку, чтобы предотвратить убийство. Тогда она не чувствовала порезов, но теперь, когда врач перевязывал их, они сильно болели.

Никто, как выяснилось позже, не посылал за леди Биссон. Однако она явилась в ночном чепце и была очень недовольна, что ее разбудили среди ночи по такой смешной — по ее словам — причине. Она выговорила своему внуку за кулачную драку, в которую он ввязался, как какой-то простолюдин, и объявила, что возвращается в постель. Но перед уходом пожилая леди настояла на встрече с Пэйтон, которую поместили в комнату Хадсона с наказом не вставать несколько дней, чтобы ступни зажили.

Но все, что, войдя в комнату, сделала леди Биссон, заключалось в том, что она взглянула на Пэйтон крайне нелюбезно, а затем с большим чувством произнесла:

— Я так и думала.

И Пэйтон, которая понятия не имела, о чем говорит леди Биссон, но чувствуя, что во всем виновата только она сама, неожиданно — и довольно громко — расплакалась.

Это, казалось, безмерно удовлетворило бабушку Дрейка, и она удалилась с улыбкой и чрезвычайно довольным видом.

Но леди Биссон была единственная, кто улыбался при виде слез Пэйтон. Все остальные уставились на нее с недоверием, особенно братья, которые просто никогда не видели, чтобы их сестра плакала. И только Джорджиана заставила их всех… нет, не посочувствовать Пэйтон, а выйти из комнаты и оставить сестру в покое.

Или почти всех. Когда замок закрывшейся двери щелкнул за спиной невестки, Пэйтон увидела, что в комнате остался один человек.

Дрейк.

Глава 31

Она знала, что он рядом. С самого начала чувствовала, что он сидит в плетеном кресле у кровати, куда ее уложили. Все время, пока врач занимался ее ногой, он находился там, не двинувшись даже после полученного от бабки выговора. Сквозь слезы, которые Пэйтон не могла сдержать, ей было видно, что теперь Дрейк выглядит совершенно иначе, нежели на острове Сан-Рафаэль, когда ее братья избили его до бесчувствия. Синяки все еще не сошли, но побледнели. Значит, в драке с сэром Маркусом он не пострадал.

Было заметно, что после возвращения к цивилизации он обращался за услугами к парикмахеру. Борода исчезла, а золотистые волосы были аккуратно подстрижены, теперь едва касаясь высокого воротничка рубашки, а не спадая, как прежде, до самых плеч. Так же можно было с уверенностью сказать, что Дрейк посетил и портного. Пэйтон не узнала голубую визитку[52] на нем — кстати, весьма помятую после стычки с Тайлером — а вот желтовато-коричневые бриджи были пошиты точно так же, как и все остальные брюки Дрейка — чересчур облегающе, чтобы она могла сохранять душевное спокойствие.

Дело ухудшалось еще и тем, что Пэйтон заметила, как Дрейк с очень серьезным видом изучает ее. Серебристо-голубые глаза выглядели еще ярче на дочерна загорелом лице. Недавно вставшее солнце, проникая сквозь стеклянные двери, открывавшиеся на террасу, заставляло Коннора щуриться, подчеркивая крошечные морщинки в уголках глаз, которые обычно можно было увидеть, только когда он смеялся.

Пэйтон было чрезвычайно трудно удержаться от того, чтобы не вскочить и не броситься к нему. Она страстно желала найти утешение в его объятиях, почувствовать под щекой биение сердца, вдохнуть аромат, согреться его теплом. Ее удерживали только две вещи: гордость и жутко разболевшаяся ступня.

В конце концов, прекратив плакать и стыдясь своего поведения, она смогла пробормотать дрожащим голосом:

— Я… Я прошу прощения.

Выражение лица Дрейка не изменилось:

— За что?

— За все. — Пэйтон попыталась кружевной манжетой ночной рубашки вытереть бегущие по лицу слезы. — За то, что позволила мисс Уитби сбежать. Но я не думала… не знала, что она выкинет что-нибудь… подобное…

— Как, например, поможет удрать своему отцу?

— Да. Я просто… Мне просто стало ее жаль.

Сейчас его лицо отражало единственную эмоцию: недоверие.

— Тебе ее жаль после того, что она натворила?

— Я знаю, — всхлипнула Пэйтон. — Знаю. Только я вспомнила то утро на «Ребекке», в трюме, когда сэр Маркус ударил ее. Ты не видел, Дрейк, но он дал ей очень сильную пощечину. Мисс Уитби даже упала, но тут же снова вскочила, словно ничего не произошло. Дрейк, ударь меня кто-нибудь так, я бы… ну, даже не знаю, что бы я сделала. Но я не смогла бы оправиться так быстро, это точно. И по этой причине я поняла, что Ребекка привыкла к такому обращению. Наверное, пока она росла, ее били каждый день. Вот почему она стала такой, вот почему стала совершать такие поступки. Она не злая, Дрейк. Просто с ней никогда не обращались по-доброму. Вежливо. Она не знала, что такие вещи, как доброе отношение, вообще существуют, потому что никто не показал ей. И если задуматься, то неудивительно, что она стала такой, какая есть.

— И ты решила, что поступишь разумно, — сухо заметил Дрейк, — если отпустишь подобного человека на свободу?

— Ну, нет, про это я не думала. Я просто решила, что если кто-нибудь, хотя бы раз, отнесется к ней по-доброму, то, может быть, и она…

— Изменится? — приподнял он бровь.

— Хм. — Пэйтон почувствовала, как у нее запылали щеки. Как же стыдно! Она ощущала себя полной дурой. И чтобы заметить такой промах, ей не требовалась даже леди Биссон. — Ну, хорошо, да, я так подумала. А сейчас понимаю, как была глупа. Конечно, она не изменится. И первым делом после того, как оказалась от нас подальше, отправила своего папашу, чтобы он убил меня.

— Нет, — тут же отозвался Дрейк. В его голосе прозвучала задумчивая нотка, заставившая Пэйтон взглянуть на него с любопытством. — Не думаю, что мисс Уитби отправила к тебе своего отца. Собственно говоря, вряд ли она так уж желала этого.

— Правда? Ты так считаешь, Дрейк? — со слабой улыбкой спросила Пэйтон.

— И отнюдь не потому, что ты своим примером научила ее чему-то, Пэйтон. Просто наше убийство — рискованный шаг. Оно только добавит им проблем. А мисс Уитби — весьма практичная особа.

Улыбка застыла у Пэйтон на губах.

— О… — Она не знала, чего ожидать, когда все вышли, оставив их наедине с Дрейком, но совершенно точно не предполагала, что он станет обращаться с ней подобным образом. Так… холодно. Так безразлично.

Но почему бы и нет? Она определенно заслужила подобное отношение. Пэйтон сделала глубокий судорожный вдох:

— Полагаю, ты сейчас ненавидишь меня, Дрейк?

— Не окажешь мне одолжение, — устало заметил он, — и не будешь ли называть меня наконец-то Коннором? И, нет. Я не питаю к тебе ненависти. Я считаю, что помощь Бекки Уитби в побеге — один из глупейших поступков, что ты когда-либо совершала. Но я совершенно точно не ненавижу тебя за это.