— Если бы не было этих глупых, глупых законов, — вздохнула и указала рукой на цветущую клумбу. — Сколько ты думаешь получить за это?

— Три тысячи евро за килограмм, — сказала Эвелин. — Если я продам все оптом. Если бы у меня была смелость продавать по граммам, то под конец сумма удвоилась бы.

— Я имела в виду не деньги, — уточнила я, — а срок. На сколько лет тебе здесь наросло?

— Ах ты об этом? Ну, я думаю, что пришлось бы немножко побродить по тюремной камере, — весело прощебетала Эвелин. — И тебе тоже. Не хочешь ли посмотреть кухню? Она почти готова. Господин Кабульке работает там день и ночь. Но зато даже его жена признала, что все сделано мастерски.

— Его жена была здесь?

— Она приходит чаще, чем раньше, чтобы посмотреть, чем занимается ее муж, — ответила Эвелин. — Мне кажется, она немного ревнует. Но она оказалась очень милой женщиной. Ты знала, что в свободное время она расписывает керамику?

— Нет, — призналась я.

— Ну вот, должна тебе сказать, это выглядит довольно оригинально. Может быть, несколько кричаще, но сделано очень качественно. Я думаю привлечь госпожу Кабульке во время ремонта вашей ванной комнаты.

Мне лишь осталось спросить про себя, откуда у Эвелин такое количество энергии.


Директор программ переносил заслушивание нашей с Оливером концепции раза четыре, но наконец назначил точную дату. Я полностью освободила этот день, чтобы быть рядом с Оливером в качестве эксперта, если возникнут вопросы, чисто профессиональные, на которые смогу ответить только я. Я надела черный брючный костюм, подходивший по стилю в любых обстоятельствах, и черные туфли на высоких каблуках, которые позволяли мне казаться не такой маленькой.

— Ты выглядишь потрясающе, — сказал Оливер, когда парковал машину на стоянке рядом с телецентром. — Впрочем, к сожалению, не очень похожа на садовода.

— Если директор программ мне не поверит, я покажу ему свои бицепсы, — сказала я. — И ногти, это убедит кого хочешь. Ты волнуешься?

— Немного, — признался Оливер. — А ты?

— Только за тебя, — сказала я. — Я знаю, что концепция очень хороша, и надеюсь, что и Дюрр это признает.

Секретарша директора, очевидно, была поклонницей творчества Оливера, а также иностранных слов, которые она вставляла в разговор слишком часто и не всегда верно.

— Мой самый любимый корреспондент, господин Гертнер! Вчерашний вечер снова был, о да, exorbitant![23] Впрочем, и ваше садовое шоу тоже меня очаровало. Я уже несколько раз копировала вашу концепцию и один экземпляр утащила домой!

— Спасибо, — смущенно произнес Оливер.

— Вы знаете, у меня тоже есть небольшой садик, который срочно требует преобразований, — сказала секретарша и засияла. — Что я могу для вас сделать?

— У нас назначена встреча с господином Дюрром, на одиннадцать. По поводу нашего шоу.

— О, мне очень жаль, но господина Дюрра нет в офисе. — Секретарша открыла календарь встреч, лежавший перед ней на столе. — Когда вы уточняли с ним дату встречи?

Я смотрела на нее с легким недоумением, но Оливер, казалось, хорошо ее понимал.

— На прошлой неделе.

Секретарша сочувственно покачала головой:

— Мне так жаль, но вы далеко не первый, с кем происходит нечто подобное. Он действительно настоящий гений, корифей в своей области. Но вряд ли разумно оговаривать встречи с ним персонально. Он в большинстве случаев забывает сообщить мне об этих договоренностях, и я не заношу их в календарь встреч. А то, что не попадает в календарь, можно считать несуществующей договоренностью. Это было что-то важное?

— Конечно, — сказала я.

Этот «корифей» сначала постоянно переносил встречи, а затем просто о нас забыл.

Оливер лишь удрученно смотрел на секретаршу.

— Гм, — произнесла она. — Раз уж вы здесь, я дам вам один совет: шеф после обеда будет находиться в студии номер три на записи программы. Там у вас может появиться возможность между делом переговорить с ним.

— Спасибо, — сказал Оливер. — Я подумаю над, этим предложением.

— Над чем тут думать? — спросила я его уже в коридоре. — Это был действительно неплохой совет. И если «корифей» сам не идет к Гертнерам, то Гертнеры придут к «корифею».

Оливер рассмеялся:

— Хорошо. В крайнем случае хоть посмотришь, как выглядит телевизионная студия изнутри.

Но пока мы дошли до студии, мои ноги, не привыкшие к таким высоким каблукам, начали гореть от напряжения. Коридоры телецентра казались бесконечными.

— Я не думала, что у вас такая большая телекомпания, — устало сказала я.

— Не маленькая.

Студия номер три располагалась в огромном некрасивом зале, и мы долго блуждали там среди осветительных приборов, кулис, кабелей, трибун и бесконечного множества людей. Оливер, казалось, знаком с большинством из них. Он отвечал на приветствия справа и слева, сопровождая возгласы одним им понятными жестами.

Операторы, кабельщики, рабочие за кулисами, режиссеры, редакторы, осветители, ассистенты, гримеры — всех мы успели поприветствовать, а они успели поприветствовать нас, только директора нигде не было видно.

Я бросила исполненный тоски взгляд на красный угловой диванчик, стоявший на сцене и окруженный бумажными кулисами.

Сесть на него и спокойно наблюдать за всем происходящим было куда приятнее, чем быть составной частицей этого бесконечного броуновского движения.

— Но он же должен быть где-то здесь, — сказал Оливер.

Однако ни один из пяти операторов, стоявших рядом с пятью огромными камерами, не видел директора.

Оливер выглядел расстроенным.

Из одной кулисы вышел светловолосый мужчина с оттопыренными ушами. Несмотря на свои уши, он мог бы выглядеть очень привлекательно, если бы не толстый слой грима у него на лице.

Он показался мне очень знакомым.

Оливер определенно хорошо знал этого человека.

— Привет, Джо.

Джо, Джо — знала ли я кого-нибудь по имени Джо? Иоахим? Иоганн? Йозеф?

— Привет — стресс, стресс, стресс! — простонал загримированный. — Через час начинается съемка, хаос, хаос, хаос. Полностью обновленный ток-концепт, новая студия, новая команда, а мы еще не сделали ни одного пробного дубля. Что ты здесь делаешь? Тоже привлекли?

— Я ищу Дюрра, — сказал Оливер. — У нас с ним назначена встреча.

— Дюрр недавно просвистел куда-то, — сказал загримированный. — Он, конечно, хотел присутствовать при этом, такой важный день для моего шоу. Поэтому отменил все свои встречи. Но мы должны были начать еще несколько часов назад.

— В самом деле! — с возмущением произнесла я. Этот программный директор, как мне казалось, совершенно не считался со временем других людей.

Загримированный оценивающе посмотрел на меня.

— Вы — мой оппонент?

— Нет, — ответила я. Что он хотел сказать этим «оппонент»? — Но я откуда-то вас знаю.

— Ах нет! — Это прозвучало весьма невежливо.

— Конечно, ты его знаешь, — сказал Оливер и успокаивающе улыбнулся мне. — Джо Линдер — «Шоу в одиннадцать».

Я покачала головой:

— Нет-нет, я знаю его откуда-то еще.

Загримированный уже давно повернулся к своим людям и кричал на них:

— Что на этот раз? Если я сейчас же не начну, то войду в кадр совершенно неподготовленным. Это что — умысел? Куда подевались оппоненты? Я сейчас уйду в гримерную еще на десять минут, и когда вернусь сюда, в этом кресле будет сидеть мой первый оппонент. Или я отверну вам всем головы. Ясно?

С развевающимися на ходу ушами он снова исчез за кулисами.

— Замечательно, — пробормотал один из операторов.

— Да, и про меня он совсем забыл, — пробурчала молодая дама со стянутыми в хвост волосами и тотчас исчезла за кулисами.

— Про меня тоже. Меня он и в прошлый раз оскорбил и спрашивал, не настали ли мои критические дни, — сказала вторая дама и последовала за первой.

— Дерьмо, — сказал второй оператор. — Сегодня все катится в тартарары. И у всех баб — критические дни.

— И среди зрителей одни полумертвые пенсионерки. — Первый оператор оценивающе бросил взгляд на трибуну. Затем его взгляд остановился на мне: — Слушайте, а как насчет вас? Не могли бы вы быть столь любезны и стать оппонентом Джо Линдера для пробы? Только для пробы?

— Но мы здесь для того, чтобы найти директора программ, — смутилась я.

— Потрясающе, вы даже говорить умеете, — сказал первый оператор. — Без диалекта. И у вас во рту нет этой дурацкой резинки. Идите же, Гельмут пристегнет вам микрофон.

— Программный директор все равно куда-то убежал, — сказал Гельмут.

— Но… — пыталась протестовать я.

Однако Оливер сказал:

— Все нормально. Из нашей встречи сегодня все равно ничего не получится. А кресла там такие удобные.

Гельмут закрепил у меня на брюках маленький передатчик, а милый оператор тем временем объяснил мне тему сегодняшнего ток-шоу:

— Мы рассуждаем о детях и карьере и как женщинам удается совмещать то и другое и при этом быть счастливыми. Вы можете выбрать, кем бы вам хотелось быть — истинно деловой женщиной с пятью детьми, одним из этих глупых политиков, которые даже не умеют толком говорить по-немецки, есть еще вариант экс-модели, которая, нарожав детей, ушла из модельного бизнеса и работает служащей патентного бюро или чего-то там еще. Кем вы хотите представиться?

— Тю, — сказала я и втянула живот, пока Гельмут просовывал под блузкой провод от микрофона. — Уж если я могу из чего-то выбирать, то политик из меня никогда не получился бы. Я думаю, мне больше подойдет роль бывшей модели, которая стала служащей.

Гельмут подвел меня к креслам на съемочной площадке.

— Скажите что-нибудь просто так, — попросил он меня.