Керстин Гир - Непристойное предложение

Когда я уже почти закончила, в двери оранжереи зашел Штефан. Я бросила работу и протянула к нему руки.

— Осторожно, мой костюм! — засмеялся он.

— О чем ты говоришь? — мурлыкала я, пряча лицо у него на груди.

— Это было так ужасно?

Нет, конечно, это не было ужасно. Ужасно было только то, что я не могла быть рядом со Штефаном. И то, что Оливер сегодня утром увидел меня сидящей на унитазе. Я даже не могла об этом думать, так это было неприятно.

— А у тебя? — спросила я. — Ты не забыл подумать о том, чтобы что-то надеть на себя, отправляясь спать? А что было на Эвелин? Это было что-то струящееся из шелка?

В чем-то другом я не могла представить себе Эвелин ни при каких обстоятельствах.

— Ах, Молли-Олли, — произнес Штефан, оставив все мои вопросы без ответа. — Как же ты хороша, когда ревнуешь. Но у меня на самом деле были совсем другие заботы.

— Какие же? — спросила я.

Неужели он беспокоился о том, надел ли что-нибудь на себя Оливер, отправляясь спать. И что тот увидел потом, выйдя из душа и бреясь. Я не знала.

Но Штефан совершенно не думал об Оливере.

— Зегебрехт отказался от нашего предложения, — сказал он.

— Что? Так быстро? Ты же договаривался с ним только на той неделе.

— Да, но они больше не заинтересованы в сотрудничестве. — Штефан вздохнул. — Я только теперь узнал, что дочь Зегебрехта замужем за владельцем «Цветов Мюллера». И здесь уже ничего не поделаешь. Они, естественно, будут работать заодно.

— Но ведь оформление могил и впрямь не совсем то, чем мы хотели заниматься, правда? — попыталась я успокоить его.

Штефан отстранил меня от себя.

— Олли, ты что, не хочешь понять? Сейчас речь идет просто об элементарном выживании. Если мы немедленно не поднимем прибыль, нам придется закрыть магазин!

Я засмеялась:

— Ха-ха, ты совсем забыл, что у нас скоро будет миллион!

Штефан вздохнул.

— Олли, временами ты просто по-детски наивна. Если мы не сохраним магазин, то и миллион нам уже не понадобится. Мы просто окажемся банкротами.

Я сконфузилась.

— Да, но… — начала я, но в этот момент Петра просунула голову с детсадовской прической в дверь оранжереи.

— Не стоило особенно утруждать себя размышлениями, чтобы понять, что ты опять по локоть измазала руки в земле, — заявила она. — Там та женщина, которая хочет купить самшиты, но сама не знает, что ей надо. Ох… — В этот момент она осеклась, и ее голосок зажурчал, словно весенний ручеек. — Хелло, господин Гертнер, я и не знала, что вы тоже здесь.

Накрашенные губы расплылись в приветливой улыбке.

Штефан рассмеялся.

— Так что там с покупательницей? — раздраженно спросила я.

Петре следовало появиться именно сейчас, во время такого важного разговора.

— Я сказала, что самшитов у нас нет, а она теперь непременно хочет поговорить с начальницей, — недовольно сказала Петра.

Женщина, вероятно, хотела обсудить хамское поведение нашей продавщицы.

— Я иду, — со вздохом произнесла я. — Мы договорим позже, да, Штефан?

— Непременно, — сказал Штефан.

Я с удовольствием подарила бы ему долгий поцелуй, но куда уж…

— А вы знаете, что выглядите почти как Кевин Кёстнер? — услышала я ее голос, даже не успев выйти.

Штефан самодовольно рассмеялся:

— Как Брэд Питт, хотели вы сказать.

— Да, точно, или как он, — подтвердила Петра.

Я опустила глаза. Господи, почему же ей никто не намекнет, что она глупа, как черствый диабетический батон?[19]

В обеденный перерыв я встретилась с Элизабет во время пробежки. Она, естественно, хотела знать, как прошла моя первая ночь на новом месте.

— Ночь прошла хорошо, — сказала я, направляя взгляд на датчик пульса у меня на запястье.

После первого повышения нагрузки частота сердцебиения оказалась опасно высокой. Может быть, это было лишь результатом снова посетивших меня воспоминаний о сегодняшнем утре. Мне следовало непременно хоть с кем-то поговорить об этом, сколь бы неприлично это ни было.

— Но потом случилось нечто ужасное, — драматическим тоном сказала я.

— Что же? — Элизабет от любопытства остановилась как вкопанная.

— Итак, я утром побрела в ванную и устроилась на унитазе. — Мое лицо стало пунцовым. «О таких вещах обычно не говорят с другими людьми», — всегда напоминала мне моя приемная мать. Даже слово «унитаз» сошло с моих губ с большим трудом. — Я даже не знаю, как об этом сказать. Когда я сидела там, в этот момент…

Элизабет обхватила рукой мое запястье.

— О нет! Я что-то слышала о таких вещах, но всегда думала, что это лишь газетные страшилки. Что это было? Крыса? Кайман? Огромная змея? — с каждым новым словом ее голос дрожал все больше.

Я опасливо посмотрела на нее.

— О Боже! Я бы умерла на месте! — прошептала Элизабет. Ее руки покрылись гусиной кожей. — Ах ты, бедняжка!

— Это был не зверь, Элизабет! — Я все еще не могла справиться со смущением.

Элизабет наморщила лоб.

— Не зверь, но кто же тогда?

— Я там делала… линг-линг, — очень тихо сказала я.

— Что? — переспросила Элизабет. — А что это такое? Особая китайская гимнастика, которую можно делать только на унитазе?

— Пи-пи, — пискнула я.

— Пи-пи, — повторила Элизабет и со вздохом снова двинулась вперед.

Я семенила рядом с ней.

— Тогда можешь не рассказывать мне свою страшную историю, — сопела Элизабет. — Ты пошла сегодня утром в туалет, чтобы сделать пи-пи. Супернапряженный сюжет. В самом деле. Я действительно под страшным впечатлением от услышанного. Но что-то не усматриваю в этом особой остроты.

— Но это же еще не все, — сказала я. — Как раз когда я сидела на унитазе, из душевой кабины вышел Оливер.

— И? — Элизабет снова остановилась. — Ах, я понимаю! Зверь сидел в душе. Или маньяк с топором. Тоже хорошо.

— Да не было там никакого зверя, — произнесла я, сама начиная медленно звереть. — И никакого маньяка с топором. Оливер увидел меня.

— А, как ты играешь на унитазе в пинг-понг?

— Нет, как я делаю линг-линг, — прошептала я.

Элизабет покачала головой:

— Я знаю тебя давно, но то, что у тебя проблемы с отправлением естественных надобностей, слышу впервые.

— Да никто об этом не говорит, — еле-еле произнесла я. — Но нельзя позволить застать себя за этим занятием.

— Застать себя… — скептически повторила Элизабет, — Знаешь, Олли, в некоторых вопросах ты весьма своеобразна. Сегодня люди спорят о том, как это романтично застать партнера, когда он писает, но…

— Тсс, говори потише!

— Олли! — закричала Элизабет. — Тебе нужен психотерапевт!

— Только потому, что я прилично воспитана?

— Потому, что у тебя огромная анальная проблема, — ответила Элизабет. — Более скучной истории мне еще никто не рассказывал: «Это было ужасно. Я сидела на унитазе, а в этот момент из душа вышел мой сосед по дому».

— Он был голый, — сказала я.

— Невероятно, — с сарказмом произнесла Элизабет. — В вашей семье в душе, случайно, не в плавках моются?

— Элизабет, — сказала я, — я думала, у тебя возникнет хоть толика сочувствия ко мне. Как минимум человеческое понимание, каково мне было в этой двусмысленной ситуации.

— Нет, — сказала Элизабет и кашлянула. — В самом деле, никакого. Ты знаешь, как давно я не видела ни одного голого мужчины? Он хорошо выглядит?

— Вполне, — сказала я. — Но что он теперь будет обо мне думать?

— Ты имеешь в виду, о том, как ты делала джинг-джанг? — ехидно спросила Элизабет.

— Линг-линг, — сказала я.

— Тю! — расхохоталась Элизабет. — Вероятно, он сейчас сидит у психиатра, пытаясь залечить эту психологическую травму: «У жены моего брата, кажется, есть почки и мочевой пузырь! Она позволила себе вылить в наш туалет некоторое количество урины». Олли, но это же самое естественное, что может произойти в мире. Что ты станешь делать, если захочешь пукнуть? Пойдешь для этого в глубокий погреб?

— Ах, тише, Элизабет, — встрепенулась я. — Ты не принимаешь меня всерьез. Я всего лишь так воспитана. Тем не менее, я всей душой благодарна моей приемной матери.

— Я рада, что эта достойная женщина сегодня живет далеко, — сказала Элизабет. — Впрочем, мне нужно по нужде. Если ты не возражаешь, я забегу вон там за кустик и сделаю небольшое «фэншуй».

Штефан не имел ничего против, чтобы Эвелин потратила немного денег на ремонт и прикомандировала на эти работы бедного господина Кабульке.

— Девочка должна в конце концов чем-то заниматься, — сказал он. — Раньше она работала не покладая рук по двенадцать часов в сутки. Должно быть, она действительно хороший специалист в своей области, потому что сказала мне вчера вечером, что зарабатывала очень неплохо. Я хочу сказать, что для женщины это кое-что.

— Может быть, — скептически ответила я. По моему мнению, он что-то очень ласково о ней говорил. «Бедная девочка, работала не покладая рук, очень неплохо»! — Но не стоило бы ей поискать иное хобби, чем заниматься исключительно ремонтом нашего дома? Кроме того, это стоит денег, наших денег.

— Но бедняжка должна будет здесь жить, — ответил Штефан. — А она такая эстетка, что пребывание в нашей разрухе может в конце концов довести ее до нервного срыва. Обои в комнате для гостей и в самом деле давно пора выбросить.

Ах, эстетка! Давно пора выбросить из головы эти дурацкие мысли!

— Эвелин высказала мнение, что цветовая гамма наших обоев способна довести человека до импотенции, — произнесла я с искренним желанием выставить ее в дурном свете.

У Штефана глаза на лоб полезли.