— Все это не имеет никакого значения! — Эвелин снова сморщилась, словно от приступа зубной боли. — Здесь речь идет всего лишь о, так сказать, стариковской субтильной игре во власть, в результате которой Фриц берется доказать, что его сыновья всегда станут делать то, что захочет их отец.

— За миллион евро, — презрительно добавила я.

— За один миллион евро, — подтвердила Эвелин. — Это для Фрица очень важно и, похоже, сулит прибыль. Вероятно, это какое-то пари.

— С кем же?

— Не знаю, — Эвелин снова элегантно поменяла позу. — Но если мы не подыграем, то он его проиграет. А нам это надо? Он же как-никак наш любимый свекор.

— Но если он проиграет, он же все равно сохранит свой миллион!

— Два миллиона. Каждый в конце концов получит по одному.

— Тем хуже! Если речь действительно идет о пари, то Фриц останется весьма доволен, даже если проиграет.

У Эвелин было другое мнение.

— О нет! У человека случится припадок бешенства, если человеческая молва начнет судачить о том, что он проиграл в споре своим детям!

— Да, но с ним случится такой же припадок, если на какой-нибудь распродаже цены поднимутся хоть на два цента. И я не рискну даже предположить, что будет, когда речь идет о двух миллионах.

— Но кто знает, как высоко могут подняться ставки? — сказала Эвелин. — Старик в любом случае получит хороший навар — так или иначе!

У меня закружилась голова.

— Все это полный бред! — воскликнула я. — Кому от этого прок? Никто ничего с этого не получит! Ни детей, ни карьеры ни Штефан, ни Оливер в результате не сделают. Даже если поменяются женами! Все это не имеет никакого смысла.

— Но нам это должно быть безразлично, — продолжала возражать Эвелин. — Мы однозначно кое-что с этого получим — а ведь нам нужны только деньги, не так ли?

— Только деньги — это точно, — согласилась я.

— Смотри на все прагматично: половина суммы станет нашей, — сказала Эвелин. — Твоей и моей. Пятьсот тысяч евро. Каждой.

Пятьсот тысяч евро… Я перевела взгляд с пола на свои туфли. Моим глазам открылась замечательная картина: длинные ряды прекрасных сортовых фруктовых деревьев, плантации английских роз и лаванды на тщательно обработанных и обустроенных четырех гектарах земли. Я увидела длинные очереди клиентов, стремящихся заполучить в нашем питомнике фантастические саженцы для оформления своих участков, и то, как я бросаю на Штефана торжествующий взгляд, давая ему понять, насколько он был не прав, утверждая, что эра ландшафтного дизайна давно прошла.

— И ради этого я должна буду всего лишь переехать жить к вам, а ты к нам? — спросила я, чувствуя себя при этом как рыба, польстившаяся на особо лакомую приманку. Но ей, этой рыбе, не особенно долго радоваться тому, как вкусна эта приманка. И она поймет это в тот момент, когда вылетит из воды, болтаясь на остром крючке.

— Именно, — сказала Эвелин. — Фриц — всего лишь фон. Все остальное пойдет своим чередом.

— Что остальное?

— Ну, ты же знаешь.

— Не знаю!

— Брось, не притворяйся большей дурочкой, чем ты есть! Фриц хочет, чтобы мы поменялись всем.

— Что ему-то от этого?

Эвелин пожала плечами.

— Я же сказала: положительные эмоции! Осознание своего права иметь право. Осознание права держать все под контролем. Да откуда я знаю! Нам должно быть безразлично! Нам нужны только деньги, разве нет?

Я кивнула. Да, мне нужны были деньги. Но мне был нужен и Штефан. И ни при каких обстоятельствах я не могла позволить себе смириться с мыслью, что за эти полгода он вдруг решит, что Эвелин подходит ему больше, чем я. Поэтому я с надеждой добавила:

— Но если наши мужья все-таки не захотят ввязываться в эту авантюру…

— Захотят, — уверенно оборвала меня на полуслове Эвелин. — Они ерепенятся лишь из принципа. Так, чтобы немного показать свое достоинство.

— А что будет с нашим достоинством?

— За такую цену я с удовольствием им поторгую, — заявила Эвелин. — Кроме того, все далеко не так драматично. Мы же всего лишь меняемся мужьями, а не работой, пристрастиями в еде и питье или автомобилями! И даже не шмотками — потому что в этом случае я бы трижды подумала, прежде чем согласиться.

— Я все равно не влезла бы в твой размер, — произнесла я и не удержалась от улыбки.

— Во всяком случае, в те вещи, что надеваются на верхнюю часть тела, — ответила Эвелин и тоже ухмыльнулась. — Так что, как ты смотришь на это? Будешь участвовать?

— Ну да — это все-таки лучше, чем продавать свою почку, — сказала я.

— Значит, договорились! — Эвелин протянула мне руку.

Я пожала ее, всеми силами стараясь подавить нараставшее внутри ощущение, что я, как та рыба, сама насаживаю себя на крючок.

— Если Штефан и Оливер действительно «за», я приму в этом участие. Но не знаю, действительно ли я этого хочу. Потому что если они любят нас, то должны были бы сказать однозначное «нет». Или я не права?

— Лучше тебе не задаваться этим вопросом.

Я судорожно сглотнула слюну.

— И все же мне это представляется довольно рискованным.

— Жизнь — игра. Не рискуя, в ней трудно что-нибудь выиграть. Я думаю, они подыграют нам, глупышка!

— Конечно, — словно автомат, повторила я.

Когда она уже подходила к двери, мне в голову пришла еще одна мысль.

— Послушай, Эвелин!

— Да? — Она обернулась.

— Так что же все-таки означает слово «reussieren»?

— Не имею ни малейшего понятия! — отрезала Эвелин.

— А какой из Северо-Фризских островов самый большой?

— А) Нордерней, В) Ямайка, С) Боркум или D) Фемарн. — На лице Эвелин проскользнуло подобие улыбки.

— Фемарн — скорее всего, нет, — сказала я. — Он находится в Балтийском море. Остаются лишь Ямайка, Боркум или Нордерней.

Улыбка Эвелин стала более различимой.

— В конце концов мы обе станем миллионершами без необходимости отвечать на эти дурацкие вопросы.

Глава 5

Штефан сидел за компьютером спиной к двери, когда я зашла к нему в кабинет.

— Я сейчас, — сказал он не оборачиваясь.

— Не спеши. Я все равно еще не разогрела.

Я не особенно хорошо умела готовить и Штефан тоже. К непременным атрибутам нашей повседневной рутины относилось: достать какой-нибудь замороженный полуфабрикат из холодильника и разогреть его в микроволновке. По вечерам мы, как правило, проделывали то же самое. Это было не особенно полезно для здоровья, но если между делом есть побольше фруктов, то у человека появляется шанс протянуть до старости. Если повезет.

Я встала за спиной у Штефана и начала гладить его русую голову. Мне всегда было очень трудно оторвать от него руки, когда мы оставались одни. Мы были женаты уже десять лет, но не проходило дня, чтобы я не задумалась, почему этот выдающийся, умный мужчина женился на мне, Оливии, с дурацкой фамилией Прцбилла, с огромными руками, вечно испачканными землей, и прической, похожей на кочан цветной капусты. Это было чудо — лично мне явившееся с небес чудо. Имела ли я право пойти на риск и позволить ему прожить целых шесть месяцев с такой женщиной, как Эвелин? Не осознает ли он за это время, как мало я подхожу ему, как мало я привлекательна?

Штефан довольно заурчал.

— Ну, маленькая Молли-Олли, — промурлыкал он, открывая на экране монитора какое-то электронное послание и изучая адрес отправителя.

Это было послание из похоронного бюро Зегебрехта.

— Не называй меня так, — пробормотала я. — Я ведь совсем не такая пухленькая.

— Но это так хорошо рифмуется, — облизываясь, произнес Штефан. У него была замечательная трехуровневая рифма. — Молли-Волли[14] — Олли. — У тебя есть для меня что-то новое?

— Ничего из того, о чем ты не знаешь, — ответила я и решила сразу взять быка за рога. — Я со своей стороны не имею ничего против того, чтобы некоторое время пожить в роскошном пентхаусе у Оливера.

Руки Штефана одновременно упали на клавиатуру компьютера. И вместо подобающего случаю «Глубокоуважаемый господин Зегебрехт» на экране появилась бессмысленная комбинация букв «Глубокоуважаемый 857zmb».

— Я думаю, что у них дома есть даже водяной матрац, — добавила я, потому что Штефан никак не реагировал.

— Но тебе совсем не обязательно ложиться в его постель, — произнес Штефан хриплым голосом. — Об этом речи не шло.

— За миллион евро я могла бы прорваться и туда, — промурлыкала я. — Я почему-то абсолютно уверена, ты не оставишь ночевать бедную Эвелин в ванной комнате. Или оставишь?

Штефан наконец повернулся ко мне.

— Тебе позвонил Оливер? Старая свинья.

— Да нет! Эвелин мне рассказала. Оливер же считает, что это не подлежит обсуждению. Точь-в-точь как ты.

Штефан помолчал несколько секунд. Затем спросил:

— А Эвелин?

— Она настроена… получить деньги.

Во всяком случае, я так надеялась. Поскольку она тоже была настроена на Штефана, я понимала, что вся проблема во мне. Причем довольно большая проблема.

— Гм, — произнес Штефан. После чего скептические складочки у него на лбу внезапно исчезли. Он тихо засмеялся, усаживая меня к себе на колени. — Это все-таки самая сумасшедшая идея, которая когда-либо приходила в голову нашему старику.

— А ты хоть знаешь, как он пришел к этой абсурдной идее?

Штефан покачал головой.

— Он сказал, что мы ничего не изменим в нашей жизни сами. Поэтому он решил сделать это за нас.

— Но неужели, по-твоему, наша жизнь так плоха? — пробормотала я, прижимаясь к его груди.

— Нет, совсем нет. Но единственное, чего в ней не хватает, — это одного миллиона евро.

— А все остальное могло бы оставаться так, как есть? — спросила я.