Яна Перепечина - Непридуманная сказка

- Это да, - согласилась Олеся, - хоть это хорошо. Не придётся матери да соседям объяснять, что да как.

- А что, тёть Валя так ни о чём и не догадалась? – удивилась пергидрольная блондинка.

- Прикинь, - хрипло засмеялась Олеся и закашлялась, - ни о чём! Она, правда, в этом году чаще у сестры моей жила в Питере, чем со мной. Вот и не успела ни во что вписаться… Да и шут с ними со всеми. Завтра жду вас с одеждой. И да здравствует свобода!

- Да здравствует! – звонко чокнулись они все втроём бутылками. – Долой спиногрызов!

- Ладно, побежала я, - быстро допила оставшееся пиво Олеся, - замерзла совсем в этом безобразии, - она со смехом сделала пару оборотов вокруг себя, будто демонстрируя одежду на подиуме. Подруги довели её до дверей корпуса и неспешно пошли в сторону станции…

Саша слушала, не чувствуя, как по её щекам текут слёзы, как замёрзли руки и ноги и как ломит от неудобной позы спину. Она боялась повернуть голову и посмотреть на Виталия.

- В этот момент, Санечка, я понял, что больше всего на свете ненавижу таких вот матерей и таких вот подруг, понимаешь? Родился человечек, крошечный, нездоровый, ему любовь и нежность нужны! А тут мать… Господи, что я говорю, какая мать?! Разве это мать?! Разве та, кто меня родила – мать?! Мать – это Ангелина твоя. Мать – это та, кто потом этого бедного мальчика, сына Олеси, забрала… Я узнавал, его усыновили хорошие люди… А она… она… это даже не кукушка! В великом и могучем русском языке слова такого нет, чтобы её назвать! Ты понимаешь? Слова нет…

… В общем, в тот день я Валентину Павловну ждать не стал, а вместо этого отправился следить за этими самыми подружками. И так узнал, где они живут. На следующий день проводил до дома и Олеську, которая сбежала из роддома. Видела бы ты, как она улепётывала. Будто за ней гнались…

И родился у меня, тоже брошенного матерью мальчика, план.. Я должен был отмстить вот этим бесполезным, жестоким, пустым… нет, не женщинам. Назвать их женщинами – это оскорбить тебя, Валентину Павловну, Ангелину и миллионы других… Ну, и я решил разбить их жизни и перешагнуть через них ровно так же, как они перешагнули через крошечного малыша.

Это оказалось довольно легко…

Это оказалось довольно легко. Неожиданно для себя Виталий обнаружил в себе дар сочинителя запутанных историй и разработал чёткий многоходовый план.

Начал с Олеси, как с самой, на его взгляд, пропащей. Узнать, где она работает, и познакомиться с ней на рынке оказалось проще пареной репы.

В тот день он, хорошо и дорого одетый, неспешно шёл по рядам и, будто задумавшись о чём-то, рассеянно окинул взглядом вешалки с нижним бельём, которым торговала Олеся.

- Вам что-нибудь показать, молодой человек? – с готовностью подскочила та.

- Да нет, спасибо, - тепло улыбнулся ей Виталий, - не для кого мне такую красоту покупать. Не попадаются мне как-то такие прелестные девушки, как вы.

Она на удивление легко попалась на его грубые, шитые белыми нитками заигрывания – он даже удивился – и включилась в диалог. Ему сразу стало неинтересно и совсем уж противно. Но он терпел.

Вообще их «роман» разгорелся быстро и жарко. Виталию, представившемуся, впрочем, Василием, не приходилось даже выдумывать предлоги для встреч. Олеся сама приглашала его в кино и к себе. И он ходил, изображая горячо влюблённого, а сам с трудом терпел её общество. Плоские сальные шутки любимой, её громкий хриплый смех, её тяжёлое одышливое дыхание чересчур тучного человека – всё вызывало в нём отвращение. Но приходилось мучиться: дело надо было довести до конца.

К счастью, ни о какой близости речь не шла. Олеся сама избегала её. И Виталий знал, что у него есть ещё месяц-полтора в запасе, пока она не оправится после родов. Но ему и не нужно было больше. Его план был построен по принципу молниеносной войны. Сам себе он свою задачу сформулировал лаконично: пришёл, увидел… растоптал. И посмеялся: ну, чем не Юлий Цезарь?

И всё шло вполне в соответствии с его планом. Олеся быстро влюбилась в него. А уж когда он стал заводить разговоры о свадьбе и семейной жизни, и вовсе стала смотреть на него с собачьей преданностью.

Сложнее было не попадаться на глаза двум её закадычным подружкам – объектам второй и третьей частей его плана – и маме. Но и с этим он легко справился. Предложил Олесе отправить маму в санаторий за его счёт, что привело её в полный восторг. С подружками тоже всё вышло просто и изящно. Стоило только слегка сыграть на ревности и гордыне «любимой». Буквально в первый свой визит к Олесе он попросил посмотреть альбомы с фотографиями. Вытащив из кипы снимков один, на котором его «наречённая» была изображена вместе с Натальей и Машей, которых он сразу узнал, Виталий с улыбкой, демонстративно не замечая её мрачневшего с каждым его словом лица, сказал:

- Какие славные девушки. У тебя очень красивые подруги, милая. Прямо и не скажешь, кто из вас краше. Бывает же такое! Ты пригласишь их к нам на свадьбу? Они придут с мужьями или и с детьми тоже?

- Они не замужем, - буркнула Олеся и начала собирать рассыпанные по дивану фотографии.

- Значит, ты в вашей компании первой станешь замужней дамой? А они пока одинокие?

- Ну да, - зарделась и сразу оттаяла «невеста».

- Тогда приглашай твоих подружек к нам в гости. Мне будет приятно с ними познакомиться. Буду, как в цветнике, среди вас. Я один, и три такие красавицы вокруг. Мечта любого мужчины…

- Они очень заняты, работы по горло, - отговорилась Олеся, не замечая, как Виталий-Василий спрятал довольную улыбку.

И дальше тоже всё шло по плану. Встречи их были довольно частыми, но не слишком, чтобы хватало сил изображать горячо влюблённого. Он умело разжигал в «подруге» страсть и поддерживал веру в счастливое будущее. И она уже полностью зависела от него и слушалась его беспрекословно.

Один только раз позволила себе пойти против Виталия-Василия, попытавшись его, спящего, сфотографировать. Он ей с самой первой их встречи рассказывал о том, как не любит фотографироваться. Позже стал обещать, что ради неё и в честь особого, торжественнейшего, случая, на свадьбу всё же пригласит фотографа… «Но это потом, потом, любимая. А пока не заставляй меня делать то, что я так не люблю»… И она соглашалась и ни на чём не настаивала.

Но как-то раз, когда он ехал к ней без сломавшейся в тот день, как на зло, машины, пошёл обильный мокрый мартовский снег. Продрогшего и насквозь промокшего Виталия-Василия Олеся уговорила принять горячий душ. Он с удовольствием согласился и так разнежился, что даже задремал на диване, укрывшись пледом, пока «невеста» болтала по телефону с позвонившей из санатория мамой.

Проснулся он от осторожных шагов и звука открывающегося объектива дешёвого фотоаппарата-мыльницы и успел закрыть лицо пледом. Ему ни к чему были материальные подтверждения их с Олесей «отношений». Он был так уверен, что на получившейся фотографии ничего толком не разберёшь, что даже не стал забирать её у Олеси… Как выяснилось, зря. Очень зря.

- Как она погибла? Это ты её убил? – еле выдавила из себя совершенно заледеневшая от холода и от услышанного Саша. Больше всего ей хотелось сейчас заткнуть уши и с плачем кинуться к Ангелине, чтобы больше никогда не видеть и не слышать этого человека… Этого страшного, несчастного, никогда не знавшего материнской любви одинокого человека, разбившего ей сердце.

- Формально я её не убивал. Но да. Это я её убил. Хотя я такого финала не ожидал.

- В милиции сказали, что это было самоубийство. Но я не верила, что она могла сама. Мне казалось, что не такой она человек… А теперь я ничего уже не понимаю… Она сама, да?

- Да.

В тот день они договорились праздновать месяц со дня их знакомства. Олесина мама, уже вернувшаяся из санатория, как раз уехала к младшей дочери в Санкт-Петербург. За несколько дней до назначенного праздника Виталий многозначительно намекнул «любимой» о большом сюрпризе, который ждёт её. Накануне Олеся по телефону отменила запланированный ими поход в кино и загадочно и томно прошептала в трубку:

- Не сердись, мне надо подготовиться к завтрашнему празднику.

Ему готовиться было не нужно. Всё уже давно было продумано и проиграно в голове. Первая часть его плана подходила к концу.

Когда назавтра он позвонил в домофон, Олеся весело прочирикала:

- Проходи, Васечка.

Она ждала его в дверях, разряженная и ярко накрашенная, смешная и даже трогательная в своём нелепом, безвкусном, усыпанном дешёвыми стразами платье с огромным вырезом. Ему на секунду стало чуть жаль Олесю. Но он вспомнил её же в больничном парке, равнодушную, вульгарную и жестокую. Вспомнил её маленького слабенького брошенного сына, которого видел несколько раз, когда его перевели из реанимации в отделение к Валентине Павловне. И жалость испарилась без следа. Из глубин памяти почему-то всплыли слова из детских стихов, и Виталий несколько раз повторил их про себя: «Поделом тебе, акула, поделом!»

Олеся, как только Виталий вышел из лифта, сделала попытку броситься в его объятья – он услышал запах алкоголя и дешёвых духов – наткнулась на полное равнодушие, недоумённо отстранилась и уставилась на него своими водянистыми сильно накрашенными глазами.

- Васечка, что случилось? Ты такой мрачный и без… - она осеклась, но он с ледяной усмешкой закончил:

- Без цветов и без подарка ты хочешь сказать?

- Ничего, ничего, Васечка. Не надо никакого подарка! – виновато засуетилась она. – Ты раздевайся, проходи. Я тут стол накрыла.

- Почему же не пройти, - согласился он холодно. И она снова замельтешила рядом, с тревогой всматриваясь в его непроницаемое лицо.