… Всё началось в самом начале весны. А ведь ничего, ровным счётом ничего, что называется «не предвещало». Просто в марте Саша в чудом выпавший выходной день возилась дома. Мама уехала к подруге, повидаться перед дачным сезоном, обещавшим быть затяжным, и обсудить тонкости выращивания рассады помидоров, перцев и баклажанов по методу Октябрины Ганичкиной.

В квартире было тихо, а в общем коридоре раздавались шаги, негромкие разговоры, и постоянно хлопала соседская дверь. Стало почему-то тревожно. Так тревожно, что вдруг совершенно непонятно откуда возникла неожиданная, страшная, дикая мысль: всё ли в порядке с Олеськой?

Олеська была соседкой и приятельницей с детства. Впрочем, как и Инга с Машкой. Когда-то их дом заселили преимущественно молодыми семьями с детьми. Вот так и оказались на одной лестничной клетке пять девчонок. Десятилетние Саша Катунина и Инга Овражкова, восьмилетние Машка, младшая сестра Инги, и Олеська Ермохина и, наконец, Олеськина сестрёнка Ленка, девица четырёх лет отроду. Старшие девочки пошли в одну и ту же школу, построенную во дворе. И закономерно оказались попарно в одних и тех же классах. Саша с Ингой – в четвёртом «гэ», Машка с Олеськой – во втором «бэ». А маленькая Ленка отправилась в детский сад, находившийся как раз за их школой.

Подружками в полном смысле этого слова они, может, и не стали. Но приятельствовали очень по-доброму, часто помогали друг другу и даже болели всей толпой, впятером. Их участковый педиатр сначала удивлялась, а потом привыкла и только смеялась, входя в общий, на четыре квартиры, коридор по очередному вызову:

- О! Я вижу тут лазарет в полном составе?!

После школы пути их хоть и не разошлись совсем, но порядком разветвились. Машка вышла замуж и переехала жить в соседний дом. Инга окончила институт и тоже стала замужней дамой. И сама Александра успела сходить замуж и развестись.. Даже маленькая Ленка выросла и уехала учиться в Питер. Не потому что в Москве ничего не нашла или везде завалилась, а потому что там готовился стать морским офицером её жених.

Сама Александра окончила Финансовую академию и стала работать бухгалтером. Инга выучилась на воспитателя детского сада, а Олеська в каком-то заштатном институте получила диплом юриста. Только в отличие от Александры и Инги ни дня по специальности не проработала, предпочитая торговать на их небольшом районном рыночке женским бельём.

Вышло так, что сначала остались жить на родном одиннадцатом этаже в пятом подъезде Александра с мамой Лидией Георгиевной, родители сестёр Овражковых, которые к тому времени развелись, но разъехаться не смогли, Инга с мужем и сыном и Олеська с мамой. В четвёртой квартире, однокомнатной, иногда, между дачей и больницей, появлялась старенькая Зоя Ивановна. Но через год жильцов на их этаже снова стало больше: после свадьбы Машка Овражкова рассталась с мужем и вернулась к родителям.

Так и жили. Хорошо зная друг друга много лет, тихо, мирно, дружно, почти по-семейному, без обид и потрясений. Пока зябким, промозглым мартовским днём, когда Александра надумала взять выходной, ей не пришла вдруг в голову дичайшая мысль: всё ли в порядке с Олеськой?

Нервно передёрнувшись всем телом, Саша недоброе это предчувствие прогнала. А прогнав, решительно набрала в белое пластиковое ведро тёплой воды, взяла швабру, веник и тряпку и энергично направилась мыть общий коридор.

Никакой строгой очередности у них установлено не было. Кто видел необходимость протереть полы, у кого было время, тот и драил. В тот день эту самую необходимость видела она, Саша. И, главное, время наконец-то у неё было.

Она уже заканчивала мыть скучный серый линолеум, когда дверь из лифтового холла открылась, и в коридор просочились две женщины. Они тихо прошли по мокрым полам, молча кивнув на удивлённое «здрасьте» Александры, и скрылись в квартире Ермохиных. И снова стало страшно. Вот так, практически на пустом месте.

А потом, буквально через полчаса к ней постучала тётя Настя Овражкова, мама Инги и Маши. Александра широко распахнула дверь, улыбнулась и посторонилась:

- Ой, тёть Насть, проходите, пожалуйста!

- Да я на секунду, Сань. Пришла… сообщить… У нас ведь горе – Олеська умерла.

Александра ахнула, прижав пальцы к губам. Хотя и не удивилась, потому что непонятно как, каким таким таинственным образом она уже об этом знала. Тем не менее, смерть двадцати восьмилетней здоровой женщины, подружки детства, стала страшным потрясением для них всех.

Тётя Валя Ермохина, мама Олеси и Ленки, от горя не почернела, но стала такой бледной, что казалось, будто и крови нет под её тонкой сухой кожей. Она очень похудела и тенью скользила в общем коридоре, отправляясь на работу или в магазин.

Соседи делали для неё всё, что могли. Всем этажом они старались поддержать тётю Валю, а та не замкнулась и благодарно откликалась на любое проявление их заботы.

Потихоньку жизнь стала входить в привычное русло. И стало казаться, что ничего, горе у них, конечно, но понемногу всё налаживается и скоро станет полегче. И только Александра постоянно вспоминала Олесю и никак не могла ответить себе на главный вопрос: что же произошло в тот мартовский день?


А вот теперь, через два месяца, попала под машину их Машка Овражкова. И сразу после её гибели пропала ещё одна довольно близкая подружка Олеси и Машка, Наталья Пасечкина, толстая весёлая девица. Они с Олеськой даже внешне были похожи. Только Ермохина была химически кудрявой блондинкой, а Наташка – жгучей коротко стриженной брюнеткой. Три девушки за два месяца...

Москва, май 2002 года. Александра Катунина (2)

Когда Саша с головой погрузилась в раздумья, зазвонил телефон. К счастью, негромко, а то она, глядишь, и инфаркт бы схлопотала от неожиданности – в таком плачевном состоянии были её несчастные нервы. Александра потянулась и, стараясь успокоить колотящееся в горле сердце, взяла со стола трубку и еле слышно выдавила из себя:

- Алё!

- Сань! Ляксандра! – весело пропела трубка. – Ты ли это, мой милый друг?

- Я, - выдохнула Саша и снова заплакала. В трубке недолго растерянно помолчали, потом витиевато, так, что сразу и не поймёшь – то ли сказали доброе, то ли обругали – выразились, следом что-то грохнуло, и пошли короткие гудки.

Саша, мучительно поморщившись, отнесла монотонно гудящую трубку подальше от уха и заплакала ещё горше. Оттого, что поняла: помощь идёт. Та самая помощь, которая сейчас была ей нужна больше всего на свете, без которой осталось бы только ложиться и помирать. А теперь ничего, может, всё ещё и утрясётся. Может, и помирать не придётся. Во всяком случае, пока. Потому что, как поётся в чудесной детской песенке, которую Александра обожала с детства и которая сейчас, несмотря на пережитый ужас, вдруг жизнерадостно зазвучала у неё в голове: «на медведя я, друзья, на медведя я, друзья, выйду без испуга, если с другом буду я, если с другом буду я, а медведь без друга».

У Александры, по счастью, такой друг, вернее, подруга был, то есть, была… И сейчас эта самая подруга – Саша знала точно – мчится к ней во весь опор, наверняка забыв переобуться, в домашних тапочках, зато прихватив чего-нибудь вкусненького для поднятия боевого духа. И Александра начала вслух, чтобы хоть немного успокоиться и скрасить ожидание, медленно считать.

На четырёхстах пятидесяти одном в дверь энергично заколотили. Одновременно со стуком повернулся ключ в замке и в маленькую их прихожую ввалился Ангел. Точнее, ввалилась. Потому что Ангел был очаровательной женщиной тридцати трёх лет отроду. Ангелиной Нарышкиной, по мужу Валдайцевой. Учительницей начальных классов. Лучшей подругой Александры Катуниной. Единственным человеком, которого Александра могла и хотела бы видеть сейчас.

Саша из-под горящих от долгих слёз век посмотрела на всклокоченные непокорные каштановые кудри Ангела, на полиэтиленовые пакеты с лоточками и баночками в руках подруги, на смешные тапочки в виде рыжих вислоухих такс (и это Саша угадала) на её точёных ногах и вслух сказала:

- Слава Богу, что ты у меня есть!

- Я у тебя есть. Это точно. Так же точно, как и то, что ты у меня сейчас будешь есть! А ну, марш мыть руки!

Ангелина всему многообразию интонационных конструкций предпочитала такую, которую её коллега и подруга Злата Рябинина шутя называла командно-приказной. Почему уж так происходило, от характера ли, от профессии – неизвестно. Но это было фактом. Тем не менее, сердиться на Ангелину за это было совершенно невозможно, поскольку была она особой невероятного обаяния. Во всяком случае, так казалось Александре, мужу Ангелины Вадиму и многочисленным друзьям, знакомым, ученикам и их родителям. Поэтому Саша лишь устало кивнула и пошлёпала босыми ногами в ванную – мыть руки, как и было приказано.

Когда она, умытая, с чистыми руками, но всё равно невыносимо несчастная, явилась на кухню, то обнаружила на столе несколько пластиковых контейнеров с салатиками, отбивными, свежим пловом и кусками многослойного сметанного тортика Ангелининого производства.

- Ты что, весь холодильник выгребла? – шмыгнула Саша носом и уселась за стол, поджав ноги под себя.

- Ага, - радостно кивнула Ангелина. Буйные кудри при этом тугими пружинками упали на лицо, сделав его моложе и трогательнее.

- А как же Вадим?

- А Вадим укатил в командировку аж на две недели. Как всегда. Бросил меня, сиротинушку, помирать от тоски. А это, - она обеими руками, будто собираясь танцевать русский народный танец, широко развела в стороны, - остатки былой роскоши. Я мужа вчера кормила в дорогу. Сегодня он улетел, а ко мне тётя Нина моя обожаемая приехала, собирается с Полинкой сидеть. Говорит, что мне развеяться надо, пока мужа дома нет… Так что лопай и докладай, сердобольная ты моя, не объешь ты своего ненаглядного Вадима и ребёнка без пригляду не оставишь… Ешь, я тебе говорю! Всё равно выбрасывать!