Яна Перепечина - Непридуманная сказка

Отец Пётр, хорошо знавший своих духовных детей и прекрасно понимавший их, не стал долго раздумывать и благословил Вадима и Ангелину на сбор документов для усыновления. Началась беготня.

Все справки, кроме медицинских, были действительны в течение года. А вот медицинские – только три месяца. Перед Ангелиной и Вадимом замелькали коридоры, кабинеты и приёмные. Справки о состоянии здоровья они решили делать в самом конце, а пока собирали документы с места работы, из районных отделов милиции и об отсутствии судимостей. Характеристики, выписки из домовой книги, копии финансово-лицевого счёта. Осложнялось дело ещё и тем, что прописаны они с Вадимом были в разных местах, и поэтому все бумаги требовались в двух экземплярах.

Несмотря на круговерть, Ангелина заметно помолодела, похорошела и повеселела. Она постаралась как можно больше взять на себя, чтобы муж, который вечно пропадал на работе, меньше уставал. Вадим только удивлялся, куда делись апатия и нежелание жить. Его собиравшаяся было чахнуть от тоски жена носилась со специальным пластиковым чемоданчиком для документов, в толчее учреждений нежно прижимая его к себе, будто в нём лежали какие-то невероятные ценности, и смеялась, и щебетала и сияла тем светом, какой он до этого видел в ней только во время венчания. Даже ещё сильнее.

- Я тебя такой никогда не видел. Вообще никогда, - однажды вечером, глядя на её радостное, словно предвкушающее невероятное счастье лицо, заметил Вадим.

Она в этот момен рассказывала ему о поездке на Новослободскую улицу, где заказывала справки об отсутствии судимостей, и хохотала заливисто и весело.

- А я никогда раньше не готовилась стать мамой, - сказала Ангелина дрогнувшим голосом. И тут же снова повеселела:

- Смотри, я уже напечатала наши заявления, автобиографии – ой, так смеялась, когда их набирала! – согласие твоих родителей…

- А это что ещё за зверь? В смысле, согласие, а не родители.

- Ну, они же прописаны с нами. То есть отец с тобой, а твоя мама со мной. Вот и получается у нас всё не как у людей: нужны два согласия. А то вдруг родители против того, чтобы жить вместе с малышом. Я напечатать-то напечатала, а вот тебе поговорить с ними надо.

Вадим потянулся за телефоном:

- Сейчас позвоню.

- Дим, да потом обсудишь. Я думаю, они против не будут?

- Да нет, конечно. Ты что?

Их родители идею с усыновлением восприняли неожиданно спокойно. Ангелина опасалась, что все будут против, начнут отговаривать, и готовилась принять бой. Но родные, насмотревшиеся на её страдания, идею взять отказничка приняли пусть и не горячо, но вполне тепло, с пониманием. Сомнения свои, которые у них, конечно, были, вслух не высказывали и нервы будущим родителям не трепали. Хотя бы с этим у Вадима и Ангелины проблем не было. За что они родным были очень благодарны.

Хоть Саша и пообещала Ангелине немедленно узнать о Мошкине, Корзине и Ванякине, но собралась с духом только в июле. Ангелина сначала ворчала и призывала немедленно приступить к действиям и порывалась отправиться вместе с подругой к её потенциальным недоброжелателям, потом махнула рукой. Тем более что всё было спокойно. Никто Саше не звонил, писем с угрозами не присылал и никакой другой подозрительной активности вокруг себя она не замечала, хотя и была поначалу настороже. Всё как обычно. Ничего пугающего.

В июле Ангелина с Вадимом, которые уже собрали почти все необходимые для усыновления документы, уехали в отпуск. И вот тут-то Саша, решив, что удобнее случая не будет, начала действовать. Она понимала: подруга потом будет кричать и топать ногами, но подвергать Ангелину, которая собиралась стать матерью, опасности Саша не могла. И поэтому, наплевав на обещания, на разговор с Мошкиным, который жил в пяти минутах неспешной ходьбы от её дома, отправилась одна.

Семь лет назад, после суда, мама предлагала Саше поменять квартиру и на всякий случай переехать в другой район. Но в девяносто пятом юная Саша зарабатывала совсем немного, а переезд требовал денег, которых у них не было. Да и не хотелось ей никуда переезжать. Она успокоила маму тем, что через семь лет – а именно столько дали насильникам «по совокупности деяний», как говорится – она уже выйдет замуж и будет жить в другом месте. И маму с собой заберёт.

Но прошли эти самые семь лет, и у Саши уже год как не было никакого мужа. Жили они с мамой по-прежнему в своей старой квартире. И это обстоятельство теперь, похоже, гарантировало Саше проблемы, если не сказать хуже.

Идти к Мошкину было страшно, но она всё равно шла, твердя про себя все известные ей молитвы и прокручивая в голове возможные варианты развития событий.

В грязном подъезде после уличной жары было прохладно. Саша зябко поёжилась и, минуя лифт, направилась к лестнице: Колька Мошкин жил на втором этаже.

Дверь открыла худенькая девушка лет двадцати. Саша вспомнила, что у Кольки была младшая сестрёнка Ника, которая когда-то тоже училась в их школе, но несколькими классами младше.

- Здравствуй, Ника, - наугад поздоровалась она и по появившейся на лице девушки улыбке поняла, что не ошиблась. Та доброжелательно посмотрела на Сашу и кивнула:

- Здравствуйте… Простите, не могу вспомнить, где мы с вами познакомились…

- Меня зовут Саша. Ты, наверное, не помнишь меня, Ника… - Александра глубоко вздохнула, будто собираясь нырнуть, и выпалила:

- Я была свидетелем на суде, тогда, семь лет назад...

Ника явно растерялась и раскрыла было рот, собираясь что-то сказать, но тут за её спиной, из комнаты кто-то хрипло велел:

- Никуш, пусти её ко мне!

Саша вопросительно посмотрела на девушку. Та ответила одновременно и ей, и тому, кто был в комнате:

- Хорошо! Саша, это Коля. Он болеет и встать не может. Вы не пройдёте к нему?

Было очень, очень страшно, но ничего не понимающая Александра решительно кивнула и пошла за Никой.

В залитой вечерним солнцем симпатичной и чистой комнате на кровати лежал Николай. Но в каком виде! Щёки его ввалились, глаза болезненно блестели на бледном, почти белом лице, худые настолько, что казались совершенно бесплотными, руки лежали на одеяле.

- Коля, - дрогнувшим голосом произнесла Саша, - здравствуй.

- Здравствуй, - кивнул тот и вдруг тепло улыбнулся и показал глазами на стул, - садись.

Саша села, не зная, как себя вести и что говорить. Теперь ей совсем не было страшно, зато было неловко. Она молчала, окончательно растерявшись. Николай долго смотрел на неё, потом начал сам:

- Хорошо, что ты пришла, Саша. Мне, признаться, очень хотелось тебя увидеть, поговорить с тобой… - голос его был слаб, но он улыбался и почти неотрывно смотрел на гостью. – И вот ты пришла… Я должен тебе кое-что рассказать. Чтобы ты дальше жила спокойно и девчонкам передала, что им нечего бояться…

- Олеся с Машей погибли этой весной, а Наталья пропала ещё в мае. И до сих пор о ней ничего неизвестно, - выпалила Саша, глядя в глаза Николаю.

Тот резко втянул в себя воздух и закашлялся, мучительно, страшно. Ника, которая до этого молча сидела у окна, вскочила, налила из термоса какой-то жидкости, приподняла голову брата – Саша кинулась помогать – и приложила чашку к его сухим губам. Коля в перерывах между приступами кашля сделал несколько шумных глотков и затих, устало откинувшись на подушки. Саша поправила их и вдруг, неожиданно для самой себя, взяла Николая за руку, погладила костлявые пальцы с выступающими суставами.

- Коля, прости. Я не хотела… Я не знала… - жалко залепетала она, не зная, что ещё можно сказать.

- Я понимаю, зачем ты пришла. Погибли девчонки, и ты решила, что это мы.

Саша кивнула:

- Да, я так подумала.

- Вполне логично. Но это не мы. Ты мне расскажи, что случилось, - он говорил прерывисто, тяжело, со свистом дыша. - А я расскажу тебе, что знаю.

- Олеся выбросилась с балкона в конце марта. Мы же с ней соседки… Были… У нас одиннадцатый этаж. Она погибла мгновенно. Маша попала под машину через два месяца. На следующий день исчезла Наталья.

- Ты думаешь, что это не несчастные случаи?

- А ты бы что подумал?

- То же самое. Но не всегда самая очевидная мысль верна. Во всяком случае, никто из нас не убивал девчонок. Тогда, семь лет назад, мы были очень злы на вас. Но… Это тогда. А сейчас… Поверь, это не мы. Деньку Ванякина убили ещё шесть лет назад в драке, там, в колонии. Он там неоднократно дрался, один раз пытался бежать. Ему даже срок прибавили. А потом его и вовсе убили.

Саша ахнула и прикрыла рот рукой:

- Я не знала.

- Откуда тебе? Вряд ли ты с кем-нибудь из наших друзей-приятелей общаешься… Гошка Корзин, наоборот, освободился по УДО, то есть условно-досрочно, женился, он с будущей женой по переписке познакомился. Смелая девчонка оказалась, ну, или безбашенная. Вышла замуж за насильника. Они вдвоём уехали на заработки в Лангепас. Там и живут. Ребёнок у них уже, девочка. Хорошо живут, дружно. Гошка и правда раскаялся, поверь. Мы же двумя идиотами были, Деньке в рот смотрели. Как же, сидел по малолетке. Авторитет…

Надо же быть такими кретинами! И ведь не в пятнадцать, а в двадцать с лишним лет нажраться, послушаться Деньку и девчонку изнасиловать… Два придурка… Нам и не хотелось этого совсем. Да Ванякин подначивал. И вот… Хорошо, она всё-таки жива осталась. Благодаря вам… Хоть этот грех на душу не взяли.

Он помолчал пару минут. Саша сидела, не шевелясь и ничего не говоря.

- Так что ты на Гошку не думай. Не он это. А я… Ну, ты видишь, что со мной. Я уже тоже давно освободился. По болезни. Умирать меня выпустили. Да и если бы не помирал, всё равно вас бы не тронул. Я там, на зоне, всё понял. У нас храм был, батюшка в нём хороший, он мне всё объяснил. Я ведь крещёный с детства, а вот что натворил со своей жизнью. Ну, да ничего, теперь уже больше не натворю… Прости меня, Саша. И живи спокойно.