Когда Лана наконец расписалась с Юрой, им удалось уговорить Любу Михалкову обменяться квартирами. Люба с семьей поехала в ту, которая принадлежала Чесноковым, а Лана с детьми стала соседкой Майоровых. Евгений никаких препятствий этому не чинил, а Юра сделал дверь между квартирами, пробив стену, и они зажили одной многодетной семьей.

Юрины дети выглядели такими испуганными и несчастными, что Ланины как-то сразу взяли их под свое покровительство и никаких сцен ревности не устраивали. А Светочка с Сашей были рады тому, что у них снова полная семья: с мамой, папой и даже с новыми сестрами и братиком. Они, конечно, называли Светлану Николаевну тетей Ланой, но очень скоро стали относиться к ней, как к настоящей матери, потому что чувствовали, что она искренне их любит. Иногда Лане делалось нестерпимо стыдно перед погибшей Юриной женой, которую даже собственные ее дети вспоминают все реже и реже. Ирина Викторовна будто освободила в этом мире место для Ланы, на котором одном она только и могла быть счастлива. Юра говорил ей на это стандартную фразу «живым живое», а потом они вместе ехали на могилу к Ирине с большим букетом цветов, и Лана как-то успокаивалась. В конце концов, мучайся не мучайся виной перед ней, изменить уже все равно ничего нельзя.

Конечно, Лана мучилась и виной перед Евгением. Выбросить его из своей жизни она не могла. Не было дня, чтобы женщина не вспомнила его, не упомянула в разговоре. Он будто просто уехал от нее куда-то на время, чтобы потом обязательно вернуться. Лана часто ловила себя на том, что какие-то события словно откладывает в памяти, чтобы потом рассказать мужу. Через пару минут поправляла себя: бывшему мужу… у нее теперь другой муж – Юра… А потом снова, забывшись, представляла, как Евгений прочтет вслед за ней книгу, которую они потом обсудят. Это вовсе не значило, что она не была счастлива с Юрой. Была! Еще как была! Но Евгений будто бы оставался с ней рядом.

А потом Чесноков вдруг куда-то пропал, перестал заходить в гости. На вопросы Ланы его мать, Антонина Кузьминична, сквозь зубы отвечала, что он уехал устраивать свою судьбу, поскольку является живым человеком, мужчиной, которому нужны женская забота и ласка. Не его вина в том, что женщина, которую он любил, оказалась предательницей, а потому лучше ей – этой самой предательнице – вообще забыть дорогу в дом бывшего мужа и даже не думать мозолить ему глаза в том случае, если он вдруг вернется из поездки не один.

Лана и не стала бы мозолить, если бы Евгений вернулся с другой женщиной, она ему не враг. Но через пару месяцев предстоит свадьба Виталика и Светы, и хотелось бы, чтобы Чесноков на ней присутствовал. Свадьба детей – это счастье, и Евгений – отец – должен им насладиться в полной мере. Конечно, лучше бы первой выдать замуж Риту, которой уже двадцать шесть, но над этим нет их родительской власти.

* * *

Татьяна Ермакова удовлетворенно оглядела сына, облаченного в строгий костюм-тройку цвета маренго, и сказала:

– Ну что ж… Если будешь держать спину, то, пожалуй, и сгодишься…

– Ты же знаешь, что спина у меня больная, – отозвался Владимир Чесноков, который с годами становился все более и более похожим на Евгения, если не считать несколько косоватой сколиозной сутулости, вылечить которую так и не удалось. Да и разве вылечишь ее на зоне, где он побывал уже дважды, оба раза попавшись на квартирных кражах. В тех местах все болезни только усугубляются. После второй отсидки Владимир решил завязать с криминалом и даже устроился на Дольский механический завод фрезеровщиком, как когда-то мечтала его бабушка Антонина Кузьминична. В двадцать девять лет он не был женат, что Татьяне очень хотелось исправить. Хорошо бы он еще и съехал от нее к жене, но для этого сначала надо эту самую жену ему отыскать. Именно с матримониальными целями Татьяна и собирала сына на свадьбу к Майоровым, у которых обязательно соберется самый девичий цвет Дольска – подружки со стороны невесты и незамужние дочери Ланы и Женьки, Ольга с Маргаритой.

– Только умоляю тебя, напьешься – не лезь к Ритке! – увещевала своего Володю Татьяна. – Она тебе сестра! Заруби это еще раз на носу, если до сих пор не зарубил!

– Но ведь не единоутробная! – отозвался он и неприятно расхохотался.

– Ну и что! По отцу она тебе самая настоящая сестра! Понял?!

– Да давно уже понял! – Володя вырвался из рук матери, которая поправляла ему узел галстука, и направился к дверям.

– И вообще Ритка тебе не пара! – крикнула ему в спину мать. – Она кто?! Красавица и умница, о которой парни всего Дольска мечтают. А ты кто? Недоучка и бывший зэк в квадрате!

– Заткнись! – бросил ей из-за плеча сын, и Татьяна мгновенно его послушалась. Вовку сердить – себе вредить. В конце концов, что ей в этой Ритке? Даже если пьяный Вовка затащит ее куда-нибудь и кое к чему принудит, так пусть Юрочка с Ланочкой и кусают локотки. Давно пора ответить за то, что они сделали с ее жизнью. А если после содеянного Юрка сможет упрятать Вовку на третий срок, то она, его несчастная мамаша, только обрадуется. Достал уж сынок, сил нет. Так что при любом раскладе она останется в выигрыше. Другие ей что-то давно не выпадают. Впрочем, что перед собой-то пыжиться? Выигрыш в ее жизни был только один – квартира, которую ей купил Виктор Михайлович, бывший главный инженер Дольского механического завода. Возможно, он, прикипевший к ее здоровому и крепкому телу, подарил бы ей еще что-нибудь приличное и дорогое, вроде машины или бриллиантового колье, но однажды скоропостижно умер от инфаркта. В одном из цехов завода погибли двое рабочих, которые во время второй смены трудились не над промышленным заказом, а над затейливым заборчиком, который должен был в самом скором времени окружить дачу главного инженера. Следствие по делу установило, что два здоровых мужика траванулись испарениями дюже некачественной краски, которой покрывали уже совсем готовый заборчик в маленьком, непроветриваемом помещении одной из цеховых подсобок. Виктор винил себя во всем и пережить такой удар судьбы не смог.

Татьяне не было жаль главного инженера. Ну разве что так… чуть-чуть, самую малость, живой ведь человек. Не любила она его, как не любила ни одного из своих многочисленных мужчин. Любила она по-прежнему лишь одного Юру Майорова, который все же умудрился соединиться с проклятой Ланкой. Заманивая Юру с бывшей подругой на собственную дачу, Татьяна даже не могла предположить, что все сложится так удачно: Майоров освободился от жены, а Ланка при своем Чеснокове и осталась. Но, конечно, не могла она ожидать и того, как поведет себя при этом идиот Чесноков. Ему бы начистить рыло Майорову так, чтобы тот не посмел больше даже приблизиться к его жене, а он взял да и самоустранился: любите друг друга, сколько хотите. Они тут же и сделали то, что он им милостиво разрешил. Татьяна после похорон Ирины опять подстроила встречу с Юрой, чтобы объясниться на предмет происшедшего на даче, но он даже слушать ее не стал, шуганул, как кошку шелудивую. А у нее, между прочим, такая история была заготовлена в свое оправдание, мертвый бы прослезился!

После того как ее постигла очередная неудача с Майоровым, Татьяна решила поговорить с Женькой. В конце концов, если сбросить со счетов Юру, Чесноков тоже мужчина хоть куда! Только фамилия слегка подкачала. Ну да не в ней дело. Одно время Татьяна даже жалела, что не заставила его жениться на себе. Антонина, их школьная математичка и одновременно Женькина мамаша, явно была на ее стороне, и если бы им вдвоем тогда поднажать, то… Впрочем, чего уж кусать на этот счет локти. Теперь надо думать о следующем захвате Чеснокова. Да! Чеснокова! С Майоровым наверняка ничего не выйдет, как ни старайся, а одинокого Женьку можно и пригреть. Он неделю назад как раз возвратился в Дольск. Говорят, жил в Питере и вроде даже был второй раз женат, но что-то, видать, не сложилось. Не к Ланке же ему возвращаться! Занята та на веки вечные! А она, Татьяна, – самая видная дольская невеста для тех, кому глубоко за сорок. Себя держит в строгости, лишнего не ест: сладкого там или жирного, а потому тело у нее крепкое, нерасплывшееся. Прическа всегда в порядке, ногти ухожены: на руках – маникюр, на ногах – педикюр. На ночь всегда делает маску из кислого молока, а потому кожа у нее чистая и белая. Лицо – моложавое, всегда при косметике. И вкус у нее хороший, одежда тщательно подобрана к лицу и фигуре, кое-что она даже по собственным эскизам шьет у Машки, одной из самых дорогих дольских портних. А уж как любить будет, если Женька ее в жены возьмет! Уж поднаторела, ублажая главного инженера… ну и прочих… неплохих мужчин… Майорова из головы сразу, пожалуй, и выкинет. На что ей эта синица в небе?

Татьяна оглядела диван, где были разбросаны Володины рубашки, из которых он долго выбирал лучшую, и сообразила, что Чесноков не может не знать про свадьбу собственного сына. Наверняка приглашен и обязательно придет поздравить. Пожалуй, прямо на свадебном пиршестве его и надо хватать тепленьким.

Женщина бросила взгляд на часы. До регистрации пятнадцать минут. Хорошо, что она даже по дому никогда не ходит распустехой. Собраться – это сменить домашний брючный костюм на нарядное платье, только и всего. Оно у нее немнущееся, гладить не надо, так что успеть вполне можно. Даже если и не к началу процесса, так к выходу новобрачных из загса. Прогнать ее никто не посмеет. Вовка Ланкиным детям – сводный брат, а она, Татьяна, – его мать, а значит, почти родственница.

Поскольку пришлось все же потратить некоторое время на добавочный вечерний макияж, Татьяна Ермакова действительно успела только к выходу новобрачных из загса. Цепким взглядом сразу выхватила из толпы гостей Юру. Он, сильно поседевший после смерти жены, все равно казался очень моложавым и был по-прежнему красив и статен. Приодетая и накрашенная Ланка тоже выглядела неплохо, но Татьяна не сомневалась, что до нее она никак не дотягивает. И платье-то у бывшей подруги простоватое, из какого-то древнего финлена, и помада явно не в тон. Невеста, конечно, хороша. Но что с нее взять? На то и невеста. А вот Маргарита Чеснокова – красавица редкая! Даже в простеньком кремовом костюмчике как королева! Конечно, Вовка станет возле нее тереться. Да вон он и трется уже, даже под локоток свою сводную сестрицу поддерживает. А Ритка ничего, не противится. Слава богу, уже давно совершеннолетняя. А где ж Женька-то? Может, не пригласили? Или не захотел на Ланкино счастье смотреть?