А жар продолжал заполнять ее всю. Закипала кровь. В ней бежали, переплетаясь и свиваясь, струйки пузырьков, и от этого дрожал каждый сосудик. Вслед ему сотрясалось все тело. Женщине казалось, что она на пределе, на самом верху параболы, будто это конец жизни, и больше ничего не будет. Потом можно лететь только вниз, в бездну, в черную бессмысленную пустоту. Она закусила губы. Ей хотелось остаться рядом со своим мужчиной в этом горячечном сумасшествии, внутри немыслимой чувственной ярости, но она понимала, что нельзя… не получится… невозможно… Вот перекрыло дыхание… пузырьки в крови начали лопаться… Женщина оказалась внутри пульсирующего светового сгустка. Да она уже вовсе и не женщина! Она сама сгусток света и есть! И это невозможно больше терпеть! Сделай же что-нибудь, милый! Да! Так! Это даже лучше, чем так!.. И женщина, протяжно вскрикнув, выпала на несколько мгновений из жизни, полностью растворившись в наслаждении…

Когда она вновь обрела себя и даже снова назвалась Ланой, ей захотелось отдать долг любви тому, кто только что подарил чувственное счастье. Она провела кончиком пальцев по Юриным губам. Они были чуть шершавыми даже во влажности своей, будто покрытые запекшейся корочкой страсти, отслаивающимися чешуйками поцелуев. Лана улыбнулась. Пусть отслаиваются. Она подарит любимому другие. Столько, сколько он захочет, сколько сможет вынести… А теперь вот так: сквозь легкую шершавость – к твердой скользкости зубов и к сладкой мякоти языка.

Оказывается, внутри поцелуя можно жить. Время будто искривляется, обтекает, а они вдвоем остаются в прозрачном коконе безвременья. Губами к губам. Телом к телу. Проникая друг в друга душами и перетекая сутью, мужской и женской, срастаясь, слепляясь, оплетая друг друга нитями взаимной приязни и желания. Лана уже не чувствовала шершавости Юриных губ. Да разве поймешь, где его губы, где ее? Есть только горячая, щемящая и беззащитная общность. Легко нарушить… Невозможно повторить с другими…

Пальцы Ланы соскользнули с мужских губ и побежали вниз, осторожно, нежно, самыми подушечками, чуть щекоча невесомыми прикосновениями. Подбородок слегка колюч… Дальше мелкие складочки кожи на шее, впадинка меж ключиц. В ней сгустился аромат мужчины, только для нее рожденного. А дальше – гладкая кожа, тоже ждущая ее поцелуев, зовущая, влекущая. Губами к ней. И своей кожей. От соприкосновения – трепет в унисон.

Юра лежал перед Ланой, слегка согнув руки в локтях и забросив их на подушку. Она опять улыбнулась. Так спят совсем маленькие дети… Но ее любимый не спал. Он находился в предвкушении. Он ждал. И ее губы отправились в путешествие по его телу. Поцелуй за поцелуем, поцелуй за поцелуем… А теперь языком – восьмерка вокруг сосков. Знак бесконечности любви, чуть горящее тавро…

Его кожа была слегка солоноватой от испарины… Вкус любимого человека… А после все ниже и ниже… Дар ему. Единственному… Одному ему такое… Никому и никогда больше… и трепещущими пальцами, и прикосновением собственной повлажневшей кожи, и жаркими губами, и дрожащим языком. Лана удивлялась тому, что для нее нет в этот момент ничего более важного, чем Юрины ощущения. Она хотела доставить ему такую чувственную радость, такое незабываемое наслаждение, чтобы оно было связано только с ней, чтобы ласки другой никогда не смогли бы даже сравниться.

И он откликнулся. Все его тело подалось к Ланиным губам, а с губ сорвался стон. Вот он, оказывается, каков – пик счастья женской сущности, которого Лана никогда не знала ранее. Любимому хорошо с ней! Что еще можно желать от жизни? Ничего… У нее есть самое главное – Юрина бесценная любовь и ее собственная, нежная и самозабвенная, – к нему.

Через несколько минут, окончательно придя в себя от того чувственного потрясения, которое испытала, Лана смогла рассуждать более здраво. Может быть, то, что произошло, не имеет никакого отношения к любви? В любом случае эпитеты вроде «бесценная», «нежная» и «самозабвенная», безусловно, употреблять еще рановато… Да и вообще, скорее всего, между ней и Майоровым случилось то, что называется коротеньким, но емким иностранным словечком – секс… С другой стороны, секс с ней случался уже неоднократно… с мужем… Но ничего подобного сегодняшнему по силе ощущений и эмоций она никогда не испытывала. Никогда! Да и вообще, она уже давно всякими правдами и неправдами уклонялась от секса с мужем. Как Евгений еще терпит, непонятно… А о постели с Майоровым она мечтала… Да… Но мечтала лишь о тесной близости, теплом соприкосновении тел. То, как это происходило, превзошло все ее ожидания. Лана будто вошла в костер, но не сгорела, а зажглась такой огненной страстью, которой в себе даже не подозревала.

– О чем задумалась? – прервал ее размышления Юра.

– О том, что сейчас произошло… – ответила она и коснулась губами его плеча, на котором в этот момент покоилась ее голова.

– Ну, и в каком же свете тебе все это видится?

– Трудно определить… То, что я сейчас лежу в постели… твоей жены – это безобразно… Но мне было хорошо с тобой… очень хорошо… – Лана приподнялась на локте, заглянула Майорову в глаза и добавила: – Мне никогда не было так хорошо… Веришь?

– Да… – после минутного раздумья ответил он. – Я тоже никогда не был так счастлив…

– И что же нам теперь делать? – уже с надрывом спросила она.

– Если бы я знал… Одно понятно: мы действительно больше не сможем расстаться… Ведь не сможем, да? – Майоров осторожным движением опустил Лану на спину и навис над ней, жадно оглядывая ее лицо.

– Я… не знаю… Юра… – честно ответила Лана. – Когда мы с тобой… ну… словом… только что я находилась в таком состоянии чувственного восторга, что мне казалось, любовь моя к тебе не имеет границ…

Она замолчала, и он вынужден был спросить:

– А сейчас уже что-то изменилось?

– Не знаю… не понимаю… Ведь радости интимных отношений – это одно, а любовь… это не только… секс… Может быть, мы с тобой сейчас здесь… вместе… только потому, что в юности нам не удалось… не получилось… И это своего рода реванш… некая сатисфакция… И завтра мы забудем друг о друге, потому что уже сделали то, чего не смогли тогда…

Майоров опустился рядом с ней на спину и, напряженно глядя в потолок, задумался. Молчание затягивалось, и Лана почувствовала, что опять хочет заплакать. Да что же это такое?!! Только что она была счастлива так, как только возможно в этом мире. И вот это счастье уже съеживается, сжимается и ускользает прямо сквозь пальцы, как песок. Не удержать… Неужели им с Юрой и отпущено одно лишь это свидание, чтобы дать понять: жить надо настоящим, а прошлое на то и прошлое, чтобы только вспоминать о нем, но никоим образом не возвращать?

Лана села на постели, оглядела комнату. Взгляд наткнулся на фотографию Юриной жены, стоящую на книжной полке. Женщина на ней беззаботно улыбалась. Она не знала, что ее ждет. Она свято верила в то, что все в ее жизни хорошо, что они всегда будут вместе: она, муж и двое детей. Лану передернуло от омерзения к себе. Как она могла залезть в чужую супружескую постель?! Какое имела право на это?! Впрочем, и право тут ни при чем… Она не должна была делать этого – и все!

Лана дернулась, чтобы спустить ноги с дивана, и в этот момент Юра обнял ее, прижался к ее обнаженной спине своей грудью и тихо сказал на ухо:

– Да, то что мы сейчас сделали, выглядит отвратительно по отношению к моей жене, но… Словом… у нас не было выбора, и ты это знаешь… Я никогда не изменял Ирине раньше, а потому у меня нет мест, где я мог бы прятаться от нее…

– Может быть, и не стоило ей изменять… – глухо проговорила Лана.

Майоров отпустил ее плечи, сел рядом и сказал:

– В отличие от тебя у меня нет сомнений в том, что я по-прежнему люблю тебя. Как влюбился в школе, так и… Если бы ты не вышла замуж, я после армии опять попытался бы вымолить у тебя прощение, но… ты вышла… Тогда я не смог влезть в чужую семью…

– А сейчас?

– А сейчас смог… Потому что… ну… словом, я никогда не был счастлив, Лана… при всем том, что у меня очень хорошая жена… любимые дети… Но ты ведь не могла не понять, почему я дочку назвал Светланой. Мы, конечно, зовем ее Светой, потому что имя Лана… я не смог бы выговорить по отношению к другой… даже пусть и дочери… Да и не похожа она на тебя, что, в общем-то, хорошо… Иринина дочка… Вылитая мама… во всех смыслах… Возможно, если бы не встретил тебя снова, так и прожил бы до конца своих дней добропорядочным мужем и отцом. Но мы встретились. Думаю, это не случайно.

– Не случайно… – эхом повторила Лана.

– Но если ты со своим мужем счастлива, и то, что ты сегодня здесь… со мной… лишь порыв под воздействием минуты и… воспоминаний… то ты скажи, и я опять уйду из твоей жизни. Мне будет теперь чем жить. Мы были вместе… едины… и счастливы… мне так кажется…

Лана уронила лицо в ладони и разрыдалась. Юра опять обнял ее, прижал к себе, поцеловал в висок и, проведя рукой по волосам, сказал:

– Не плачь, пожалуйста… все у тебя будет хорошо, как прежде… Я не буду тебе докучать… мешать… Ты больше не увидишь меня, Лана, клянусь! Я не собираюсь ломать тебе жизнь!

И тут женщина поняла, что если он уйдет от нее опять, то ей ничего больше в этой жизни не будет нужно. Для нее она закончится. И Лана крикнула, громко и душераздирающе:

– Не-э-э-эт! Только не уходи!!! Я не жила без тебя, Юра! Я будто проспала все это время… будто во сне выходила замуж, рожала детей, воспитывала их, заботилась о своей семье. Меня самой будто и не существовало вовсе! Я, наверно, и выжила только потому, что должна была с тобой снова встретиться! Я люблю тебя, Юра! Только тебя одного!!!

И он прижался к ее губам, а потом осторожно опустил на постель, и между ними снова произошло то, что, пожалуй, стоит называть все же не сексом, а любовью…

* * *

Татьяна Ермакова в ярости металась по квартире, которую ей купил богатый любовник. Ей, правда, казалось, что этот весьма недешевый подарок она уже отработала в постели с ним сполна. Возможно, что Виктор Михайлович считает по-другому, но ей на это наплевать. Не отберет же он квартиру, если вдруг что. Как-то будет не по-джентльменски, а он ведь именно джентльмена из себя и корчит. В конце концов, она пока не собирается отказывать ему в определенных услугах. Она нормальная женщина, которой нужен мужчина. Не ее вина в том, что мужской экземпляр ей попался очень состоятельный. Каждая на ее месте воспользовалась бы его состоятельностью! Да и вообще, показали бы ей ту, которая не воспользовалась бы мужчиной, к которому влечет.