Второе, что поразило Алису, – это уникальная суровая красота этих мест: просто глаз не отвести! Такая мощь и первобытность вокруг, что в душе что-то переворачивается и звучит по-другому, словно звенит тонким хрусталем от захватывающего восторга.

А уж как Алису поразил сам поселок, открывшийся перед ними как на ладони, когда они въехали на пригорок, с которого спускалась дорога в низину. Возникло странное ощущение, будто это запрятанное в тайге поселение, построенное подальше от трактов, цивилизации, больших городов, людского любопытства и государственного ока.

А бог знает, ведь наверняка так и было, когда этот поселок только образовывался, ведь говорила краевед, что создавали его беглые разных мастей.

И сам собой напрашивался вывод: раз он такой затерянный, то и жить в нем могут только какие-то совсем уж замшелые, заброшенные и забытые всеми старики, которых и вывезти-то в город некому.

Ну такая вот глушь глухая непроходимая, что дальше некуда!

А вот фиг вам с вашими московскими понтами и примитивным стандартным мышлением горожанина, оторванного от настоящей жизни. Привыкли слышать, что в российских деревнях, гораздо более доступных для цивилизации, по паре-тройке стариков живет, а тут, казалось бы, где до городов и других людей, как до Луны…

Большой поселок, в основном состоявший из деревянных, вполне добротных изб и парочки двухэтажных каменных зданий в центре деревни, был многолюден, на улицах прогуливалась молодежь и гомонили, бегали-играли дети.

Много детей и с якутскими личиками, и русскими, и перемешанных национальностей, и много молодежи.

– У нас люди свои места любят, – с удовольствием объяснил Костя, когда Алиса спросила про жителей. – По-настоящему любят и редко уезжают. Коренные народности стараются сохранять свою самобытность и передавать по наследству, но с этим есть специфичные проблемы, это отдельная история. Но, в общем, у нас по всей Якутии деревни и поселки плотно заселены. Молодежь не бежит повально в города.

Это здорово. На самом деле здорово!

Когда они подъехали к высоким воротам крепкого большого дома, хозяин самолично встречал гостей незваных у калитки, будто знал об их приезде.

А может, и знал, поди разбери. Алиса не удивилась бы.

Не удивилась она и тому, что, когда вышла из машины, Василий Силантьевич, крепкий мужчина лет за семьдесят, среднего роста, сухощавый, с абсолютно седыми волосами, присмотревшись к ней, коротко кивнул приветливо и распорядился:

– В дом пошли, малышку уложить надо, а то намаялись-то в дороге и она, и ты.

И Алиса, подойдя ближе и заглянув ему в глаза, увидела знакомый взгляд мудреца, постигшего многое, что не досягаемо простым людям, и жалевшего их, как маленьких детей, взгляд, так напоминавший проницательный взор ее папы, и почувствовала теплое, приятное спокойствие, разливавшееся в груди.

Вот откуда он узнал, что младенец девочка?

Подавляющее большинство людей удивилось бы – Алиса нет.

А хозяин, уже поворачиваясь к калитке, и остальных членов «экспедиции» не забыл, пригласил:

– И вы проходите, гости дорогие.

Дом был большой. Добротный большой дом под высокой скатной крышей, с просторным двором и хозяйством – успела рассмотреть Алиса, пока шла от калитки к крыльцу. На пороге их поджидала немолодая женщина с удивительно добрым лицом, от которой исходила аура тепла, уюта и материнской заботы, а подойдя ближе, Алиса увидела и поняла, какой силой, волей и знаниями обладает эта женщина.

– Вот хозяйка моя, – из-за спины Алисы представил всем с явным уважением и особым чувством Василий Силантьевич. – Мария Федоровна, с великим почтением.

– Здравствуйте, гости дорогие, – улыбнулась женщина и поспешила с заботой, обратившись к Алисе: – Пойдем, пойдем, милая, маленькую устроим, намыкалось, поди, дитя в дороге-то.

А дом внутри бы-ы-ыл… У-ди-ви-тель-ный! Расписной! Дверь выкрашена красной краской и разрисована крупными сине-черно-золотистыми цветами, и большая русская печь – понизу опечье красной краской, поверх которой расцветали сказочные цветы, как и на большой деревянной заслонке, стоявшей сейчас прислоненной сбоку печки. Расписными были и стены избы, и оконные рамы в большой просторной комнате, куда они вошли из сеней.

Красота потрясающая! Создающая удивительную атмосферу перемещения во времени, словно проваливаешься в старину, где все ладно и все идет по заведенному еще предками порядку, где ничего не делается попусту, а имеет глубинный смысл во всем.

– Какая красота, – зачарованно произнесла Алиса, рассматривая рисунки на печи и стенах.

– Благодарствуйте, – поблагодарила хозяйка и пояснила: – Это у нас заведено от предков далеких.

– У кого у вас? – заинтересовалась необычайно Алиса.

– А у старообрядцев, – пояснила хозяйка и пообещала: – Я тебе потом расскажу, если интерес имеешь. Времени для бесед у нас вдосталь будет.

И, подхватив под локоток гостью, повела через большую комнату в другую, отгороженную занавеской от общего зала. Небольшая комнатка тоже имела рисунки на стенах и на старинном комоде, но попроще. У одной из стен пристроилась старинная железная сетчатая кровать с пышным убранством из вышитого покрывала и наволочек многочисленных подушек, выложенных горкой.

– Вот пока сюда клади маленькую, а потом хозяин мой достанет люльку, поставим рядом, – распорядилась Мария Федоровна.

– Да мы только спросить приехали, – предупредила излишнюю заботу Алиса.

– Спрос он разный бывает, – непонятно ответила хозяйка и, загадочно улыбнувшись, вышла из комнаты.

Действительно, разный, как чуть позже предоставилось убедиться Алисе.

Лялька сразу же заснула, как только она ее покормила, перепеленала и устроила на мягкой чудной кровати, обложив подушками для страховки, чтоб не свалилась, а сама присоединилась к уже собравшимся за большим деревянным столом гостям и хозяевам в горнице.

Хозяева потчевали незамысловатым обедом, но и гости не с пустыми руками приехали: привезли угощения разного, не забыв и про насущные нужды людей, живущих в далекой дали от больших городов, о которых Светлана специально наводила справки и самолично покупала необходимое целыми упаковками.

За обедом почти не говорили: не принято это в старообрядческих семьях – еда уважения требует, почтения к труду, с которым она добывается и делается. А вот за чаем и «прикусом» сладким – пожалуйста, что ж не поговорить, сладкая еда веселье да разговор дельный любит.

Только Василий Силантьевич расспрашивать гостей, по какой нужде пожаловали, за общим разговором легким не стал, а попив чаю, поднялся из-за стола и махнул Алисе:

– Пойдем, потолкуем.

Они вышли из горницы в просторные сени, Василий Силантьевич распахнул перед ней дверку и пропустил в совсем небольшую комнатку без окон, пристроившуюся сбоку от входа, которую Алиса и не приметила, когда входила в дом, что-то вроде кабинета для приема. В комнатке расположились обычная больничная кушетка, письменный стол с ящиками и пара стульев.

– Кладовка бывшая, закромная, – пояснил хозяин, заметив, как гостья с любопытством оглядывается вокруг. – Пришлось переделать, где-то ж с людьми беседовать надо, а в дом нести чужие беды нельзя.

– А если тяжелый больной, вы его тут и селите?

– Нет, – разъяснял хозяин, указав ей на один из стульев, а сам усаживаясь за стол. – Для этого мы специально домик гостевой построили за участком, да и люди помогли обустроить. Нельзя в доме обжитом, семейном чужие хвори приваживать и лечить. А помогать людям обязан, раз дар такой даден, но и свою семью оградить и сберечь должен. Вот и лечу на отшибе, – и спросил, проницательно глянув Алисе в глаза: – За мужа приехала хлопотать?

– За него, – вздохнула Алиса.

И подробно рассказала, что за болезнь такая приключилась с Алексеем и про падение с Верхоянского хребта, отвечая на многочисленные вопросы лекаря, которые он задавал по ходу ее повествования.

– Горы те непростые, – помолчав, сказал вдруг Василий Силантьевич. – С древности охранниками девы чистой реки Лены считаются и не любят праздношатающихся людей беспутных. Твоего, видать, пожалели, проучили только маленько, чтоб задумался о жизни своей крепко. – И снова помолчал, посмотрел на Алису и вдруг так хитро прищурился и усмехнулся: – А видал я фильмы Алексея твоего.

– Как это? Где? – поразилась Алиса.

– А вы нас совсем за таежных лешаков держите? – хохотнул хозяин. – Темными, дикими людьми почитаете? Раз в глуши, то аборигены? У нас и телевизоры имеются, и телефоны. Вон, даже сотовые трубки у старших-то моих у всех.

– А у вас дети есть? – снова поразилась Алиса.

– А как не быть, – посмеивался над ней хозяин. – Семеро душ. Старшие уж своими семьями живут. Двое в нашем поселке, дочь и сын, две дочери и сын в соседних селе и городе с семьями осели. Работают, ремесленничают. А двое младших в городе – дочка учится в колледже, а младший сынишка в этом году школу окончил и тоже в колледж поступил. У нас с Марией Федоровной уж внуков четверо. Вот так вот, милая.

– Простите, я не спросила про детей, про семью. Неудобно как-то получилось, – повинилась Алиса.

– Пустое, – отмахнулся хозяин. – А пару фильмов мужа твоего я действительно видел, хоть телевизор в нашей семье и не в чести, но смотрим иногда просветительские передачи, концерты классические и фильмы хорошие, не совсем одичали, – и, перестав посмеиваться, твердо сказал: – Достойные фильмы твой муж снимает. Очень достойные. Сильные и чистые. И нужное дело делает: о стране с любовью великой людям рассказывает.

– Вот и поплатился, – вздохнула Алиса.

– Вряд ли, – возразил Василий Силантьевич и вдруг посмотрел ей в глаза так проницательно остро, с прищуром и спросил неожиданно: – Ты сама-то девонька не простая, кое-что понимаешь и знаешь о течении жизни, жизненной силе и энергиях, должна разуметь, что иногда на другой уровень постижения высшие силы и подтолкнуть могут, коль сам человек либо не способен, либо не хочет, либо игнорирует необходимость подняться, а ему уж и разрешение даровано постичь этот самый уровень. Могут и так подтолкнуть, что костей не соберешь.