Шеннон Дрейк - Неповторимая

— Значит ли это, лорд, что я — то, что вы хотите иметь и сохранить?

Он повернулся на бок, навивая на палец прядь ее волос.

— Я вернулся, чтобы потребовать все, что принадлежит мне, — сообщил он. — И ты, должно быть, уже поняла: ради этого я готов сражаться. Больше я не стану жертвой предательства. Я верю в твою невиновность, но клянусь, что убью любого человека, который стал причиной моих бед, а если виновницей окажется женщина, то можешь поверить мне, дорогая: ей придется расплатиться сполна.

— Но…

— Шона, — перебил он, взяв ее за подбородок и глядя в глаза, — я же сказал, что верю тебе. Ты уверяла, что говоришь мне правду, что больше ты ничего не знаешь о прошлом и не можешь рассказать мне. Значит, мне остается только верить тебе.

Шоне вдруг стало трудно дышать. Ей хотелось всю жизнь быть с ним рядом, ощущать его тепло, силу и нежность. Видеть мягкую, но серьезную улыбку. Чувствовать прикосновения. И жар, сохранившийся в ней даже после того, как прошла минута страсти.

— Клянусь тебе… Он коснулся ее губ.

— Я тебе верю.

— Я люблю тебя, Дэвид.

— Боже милостивый! Как долго я добивался от тебя этих слов! — воскликнул он.

Шона вспыхнула, отталкиваясь от его груди.

— Вам не пришлось бы столько трудиться, лорд Даглас, если бы вы додумались сами произнести эти слова!

— Я же несколько раз повторил, что хотел тебя всю жизнь.

— Хотеть и любить — не одно и то же.

— Ладно, я хотел тебя потому, что любил.

Шона просияла, опустив ресницы. Ей казалось, что еще никогда в жизни она не была такой счастливой. Но радость отравляла странная тревога. Она так и не услышала от него никаких обещаний. Возможно, когда-нибудь она разделит с ним потерянные годы, а он узнает, какую боль вытерпела она в прошлом. Когда-нибудь, но не теперь.

— Ты говоришь о том, что хотел меня раньше, много лет назад, — негромко возразила она.

— Да.

— Но это было в прошлом, — бесстрастно заметила Шона, вновь встречая его взгляд. — А что же сейчас?

— Господи, чем ты еще недовольна? — раздраженно воскликнул Дэвид.

— Я довольна, но…

Она осеклась, когда Дэвид вновь придавил ее к земле, впиваясь в нее взглядом, вспыхнувшим страстью.

— Ты была красивым ребенком, умным, порывистым, даже чересчур, и я не раз думал, что тебе не повредит хорошая порка.

— Если это признание в любви, то… — начала возражать она.

— Выслушай меня. О чем я говорил? Ах да! Но детство кончилось. Ты выросла прекрасной, умной, порывистой и надменной женщиной.

— Но постой, я…

— И я хотел тебя. Ты была юной леди Мак-Гиннис, и я был неравнодушен к тебе. Потом ты стала прекрасной молодой женщиной, которую я знал и любил всю жизнь, но ты изменилась, я повзрослел и хотел тебя, восхищался тобой, твоей решимостью, смелостью и, конечно, беззаветной преданностью своей семье. Но в глубине души я знал: наступит день, когда больше не смогу держаться на безопасном расстоянии, когда ты зайдешь слишком далеко, и я получу все, о чем мечтал, разумеется, подобающим образом. В конце концов я решил просить у Гоуэйна и Лоуэлла — и, конечно, у тебя — твоей руки. Ты вызывала у меня желание, но своей гордостью, чувством долга, преданностью, энергией и многим другим заставила полюбить тебя. Пять лет ничего не изменили. Я обрел тебя и теперь желаю еще сильнее. Я и прежде был влюблен в тебя, но теперь влюблен глубоко и страстно, как никогда. Ну, миледи, такое объяснение подойдет?

Уставившись на него широко раскрытыми глазами, Шона улыбнулась.

— Вполне! — прошептала она.

— Вот и хорошо, потому что эта страстная речь возбудила во мне другую страсть. Миледи, разрешаю вам снова прошептать — конечно, с соответствующим пылом, — что вы любите меня, а затем доказать мне эту любовь и пыл.

Не отрываясь, Шона смотрела ему в глаза.

— Ну так что же?

— Да, я люблю тебя, Дэвид! Ты даже представить себе не можешь, как безумно, как страстно…

— Можешь объяснить, — прошептал он и поцеловал ее. То, что завершилось совсем недавно, повторилось вновь.

На каменных стенах плясали отблески огня. Наконец, костер угас, и пещеру наполнил розовый свет. Начался отлив. Близился рассвет.

Шоне не хотелось покидать пещеру, но Дэвид утверждал, что ей пора вернуться в замок.

— Не понимаю, почему бы тебе не заявить о своем возвращении сегодня же.

— Кое-что еще осталось невыясненным, — ответил он.

— Но как же я вернусь в замок? Не могу же я просто войти через дверь в таком виде…

— Только попробуй! — заявил Дэвид. — У меня в сундуке найдутся рубашки и шотландка. Ты доберешься до замка лесом, одетая в килт Дагласов. Я провожу тебя в башню.

Сам Дэвид оделся в черную рубашку и бриджи, затем помог Шоне облачиться в одну из его рубашек и килтов. Вода отхлынула из устья пещеры, и Дэвид вынес Шону из пещеры на берег озера, пройдя несколько футов по неглубокой воде. Держа Шону за руку, он быстро провел ее вокруг озера в глубину леса, по подземному ходу доставил в замок, а там потайными лестницами и коридорами вывел в башню.

Он задержался лишь настолько, чтобы успеть обнять ее и крепко поцеловать на прощание.

— Никуда не ходи без моего брата, слышишь, Шона?

— А Ястребу известен твой приказ?

— Он узнает о нем. Но ты должна слушаться меня, Шона. Ты понимаешь?

— Да, но не понимаю, что…

— Шона, ради Бога, просто верь мне!

— Я верю, — тихо отозвалась она.

Она и вправду верила ему. Она любила Дэвида — любила всю жизнь. И он прошептал ей те же слова — Дэвид, высокий, смуглый, стройный, неистовый, приковывающий взгляд своими бронзовыми мускулами, блестящими зелеными глазами, пепельными волосами. Он не просто испытывал влечение — он сказал, что любит ее. Об этом Шона не осмеливалась даже мечтать.

И вместе с тем ее не покидали страх и тревога. Шона не знала почему.

— Дэвид…

— Мне пора.

Он улыбнулся, вновь коснулся ее губ и скрылся за каменной плитой, закрывающей темное отверстие потайного хода.

Шона смотрела ему вслед. Внезапно она ощутила ужас и отчаяние. Нельзя, чтобы его снова предали. Она не предаст его! И все-таки… боялась. Что-то должно случиться. И предотвратить это не в ее силах.

Брат Дамиан стоял у стойки в таверне, медленно потягивая эль и прислушиваясь, как углекопы и крестьяне сплетничают и перешептываются, сидя за дощатыми столами. Кое-кто из них поглощал тушеную баранину, которую в таверне предлагали на обед, остальные пили эль, стремясь насытить не желудок, а любопытство.

— Спросите меня, так это одно к одному, — негромко заявил один из стариков, склонив голову так низко, что его слышали только соседи по столу. Его лицо рассекали глубокие морщины, волосы и густая борода выглядели скорее белыми, чем седыми. Но синие глаза живо поблескивали, и, несмотря на семьдесят с лишком лет, он по-прежнему был прямым и крепким, словно дуб. Старика звали Иойн Мензис — он был отцом Марка Мензиса, управляющего шахтой. — Странные дела творятся в замке на холме, иначе не скажешь.

— Каша заварилась еще до смерти старого лорда Дагласа, — возразил его сосед Хэмел, молодой парень, один из старших сыновей Фергюса Эндерсона.

Брату Дамиану, стоящему у стойки с кружкой эля, показалось, что парень опасливо огляделся, проверяя, нет ли в таверне его отца. Наконец, он склонился вперед и прошептал старику Иойну:

— Все началось в ночь пожара!

— Думаешь, тут не обошлось без ведьм? — спросил Иойн.

— Ты шутишь? — изумился Хэмел.

— Но ведь девчонка из Америки пропала, верно?

— Да.

— А завтра — Ночь лунной девы. Должно быть, ее прикончат на алтаре.

— Ну, старик, ты и впрямь выжил из ума!

— Может быть. Только странные дела здесь творятся.

— Еще бы! Взять хотя бы мальчишку.

— Мальчишку? — Старик Иойн удивленно приподнял бровь. — А, ты про своего брата Дэнни, того, что завалило в шахте?

— Да, про Дэнни, — подтвердил Хэмел. Он уставился в стол, стараясь не встречаться взглядом с Иойном. — Дэнни помог выбраться из шахты… зверь.

— Стало быть, в шахте и впрямь есть призраки — слышал я об этом от сына, — мрачно заключил Иойн.

— Да, но кому взбредет в голову убивать девчонку на камне друидов? Этого мы не позволим, — решительно высказался Хэмел. — Ты смотри, не смей портить нам праздник! Я уже припас костюм и маску, а слуги из замка со вчерашнего вечера готовят бочки с вином и элем. Славно будет помериться силами, побросать бревно, да и потанцевать со своей девчонкой я не прочь! Так что ты лучше молчи, не мешай веселиться!

— За какой это девчонкой ты ухлестываешь, парень?

— Я хочу жениться на ней! — возмущенно отозвался Хэмел.

— После… гм, праздника? — осведомился Иойн.

— Слушай, Иойн, я…

— Я не стану портить праздника, не бойся. К чему мне лишние хлопоты? А вот за ведьм я не поручусь, — заявил Иойн.

— За каких ведьм?

— Эдвину и ее подружек, тех самых, что толкуют про мать-природу, лечат травами, снадобьями и все такое прочее! Берегись, парень, — от ведьм можно ждать чего угодно!

— Как ты смеешь болтать такую чепуху! — послышался от двери резкий женский возглас.

Брат Дамиан, внимательно прислушивавшийся к беседе мужчин, с удивлением повернулся и увидел, что в таверну вошла Эдвина. Стоял прохладный ноябрьский день, и Эдвина закуталась в плащ. Глядя на нее, брат Дамиан прищурился.

— Ну полно тебе, Эдвина… — покраснев, пробормотал Иойн.

— Я не сделала тебе ничего, кроме добра, Иойн Мензис! — заявила Эдвина, направляясь прямо к столу. — Своими травами я сколько раз лечила нарывы у тебя на спине, а снадобьями — твои старые ноги!

— Ну зачем ты, Эдвина…

— И не смей упрекать меня, Мензис! — сердито выпалила Эдвина, круто развернулась, взмахнув полой плаща, и поспешила принести со стойки кувшин эля крестьянину, сидящему в противоположном углу таверны.