Мэри Патни - Неповторимая весна

Но замужество? Она даже не знала его полного имени! И все же эта уверенность была непоколебима, и слова удивительно походили на правду. За внешностью байкера скрывался умный, добрый и ответственный парень, обладавший, как и она, чувством юмора. Не говоря уже о его любви к детям и о том, что он был убийственно красив. Как раз то, что она хотела бы видеть в своем будущем муже – когда всерьез будет думать о создании семьи, лет через десять – двенадцать.

Но, может быть, ее жизнь сложится не по тому плану, что она сама составила? Кейт молча погладила Донована по щеке. Тепло и легкая соблазнительная щетина заставили ее затрепетать всем существом.

Он повернулся, прижавшись губами к ее ладони.

– Кейт, – прошептал он. – Кариссима.

Самая любимая. Она слышала это итальянское выражение с раннего детства. Страсть и нежность нахлынули на нее ослепляющей волной вместе с ясным пониманием того, что он не всегда будет таким милым и приятным, что в нем наряду с добротой есть и нечто темное.

Пытаясь не потерять голову окончательно, Кейт прошептала:

– Мне кажется, или действительно происходит что-то… особенное?

– Нет. Тебе не кажется.

Он снова поцеловал ее, одной рукой расстегивая пуговицы слишком большой для нее форменной куртки, пока не смог просунуть внутрь ладонь и обхватить ее обтянутую шелком грудь. Действительность исчезла в потоке новых ощущений и понимания того, что ее жизнь переменилась раз и навсегда.

– Тебе не обязательно решать все прямо сегодня.

Низкий голос Донована – более низкий, чем тогда, двенадцать лет назад, когда они встретились, и без малейшего восточнобалтиморского акцента – вернул Кейт в настоящее. Она прерывисто вздохнула, пытаясь понять, как волнение и чудо той первой встречи превратились в смертельную напряженность, существовавшую между ними сейчас.

– Не только я должна принимать решения, Донован. Ты бы согласился с таким безумным предложением?

Он резко выдохнул.

– Я… не знаю. Если ты решишь, что не против, то мне придется как следует все обдумать. Мне нужен «Феникс». Чертовски нужен. Но, может быть, если меня выставят, я смогу открыть собственное взрывное дело.

Кейт подумала о служащих фирмы. Некоторые из них уйдут следом за Донованом, но другие останутся работать на Марчетти, и семья, которая называлась «Феникс», распадется.

– Это будет не то же самое.

– Конечно. – Он потер затылок. – Вот почему я предлагаю хотя бы обдумать, насколько выполнимо условие этого безумного завещания Сэма.

Она вспомнила их общий дом и вздрогнула.

– Не могу себе представить, что мы снова станем жить в старом доме. Он такой маленький. Мы постоянно будем натыкаться друг на друга…

Едва выговорив эти слова, она покраснела. Все три года, прожитых на Бренди-лейн, они постоянно натыкались друг на друга. Порыв страсти мог охватить их в любой из комнат.

К счастью, Донован не заметил двойного смысла ее высказывания и без нажима продолжил:

– Я, кстати, произвел там некоторую перестройку. Стало больше места. Может, я заеду за тобой завтра утром и отвезу на Бренди-лейн? Это поможет тебе решить, выдержишь ли ты, когда придется опять пожить там.

Посетить дом, обустройством которого они с такой любовью занимались вместе? Встретиться лицом к лицу со своим прошлым? Зная, что у нее нет выбора, Кейт спросила:

– В десять?

Он кивнул, потом попрощался. С облегчением оставшись в одиночестве, Кейт расположилась на диване напротив камина. Долго она просто смотрела на языки пламени, ни о чем не думая.

Ей надо было поговорить с кем-то из нормальной, прежней жизни. Она набрала номер брата. Он поднял трубку на втором гудке.

– Том? Это я.

– Ну как ты, солнышко?

Слезы навернулись у нее на глаза при звуках его голоса и обращения их детства. Она скинула туфли и свернулась на диване калачиком.

– Господи, что это был за день!

Помолчав, он с болью произнес:

– Я должен был приехать.

Его сомнения и чувство вины заставили ее собраться. Брату было тяжело, а она позвонила не для того, чтобы сделать ему еще хуже.

– Забудь о том, что я сказала. Мы с мамой прекрасно держимся. Все были так добры, церковь оказалась битком набита. Много важных персон, включая мэра, губернатора, двух конгрессменов и одного сенатора. Сэму бы понравилось.

Кейт всегда обращалась к отцу по имени, когда сердилась на него, и поэтому он стал для нее Сэмом с тех пор, как она покинула Балтимор десять лет назад. Она рассказала все, что произошло за день, и перешла уже к добрым пожеланиям людей, которые просили передать привет Тому, когда он, почувствовав, что сестра чего-то недоговаривает, спросил:

– А Донован? Я полагаю, что он там был.

– Он нес покров. Мы немного поговорили при всех. Очень цивилизованно.

Ее брат много времени проводил в хосписе с неизлечимо больным другом, и это позволило ей переменить тему.

– Как там Рэнди?

– Сегодня утром впал в кому. Вряд ли проживет больше, чем день или два. – Том вздохнул. – Он так боялся умереть в одиночестве, бедняга. Этого по крайней мере не произойдет. Нас, добровольцев, с полдюжины, и мы по очереди сидим с ним.

Кейт слышала в голосе брата не только горе, но и смирение. Годы добровольной работы в больнице для умирающих углубили его духовность, сделав для него возможным принять тот факт, что смерть является неотъемлемой частью жизни. И все же она эгоистично пожалела, что Тома нет рядом и она не может успокоиться, обняв его, как было всегда со времени их раннего детства. Она проговорила:

– Сегодня Чарлз Гамильтон зачитал нам завещание, которое оставил Сэм, и у меня есть для тебя сюрприз. Ты – один из главных наследников.

– Боже мой, Сэм внес меня в завещание?

– Мама сказала, что он никогда не переставал любить тебя.

– Ты даже не представляешь, как много это значит для меня. – Его голос сорвался. – Нет, неправда. Только ты можешь понять, что это такое.

– Сэм не мог признаться в своей неправоте, пока был жив, – тихо отозвалась Кейт. – Я думаю, это запоздалое извинение за то, что когда-то он так плохо обошелся с тобой.

– Он был самим собой, Кейт. Я рад, что он все-таки смог как-то принять меня. Только жаль, что этого не произошло, пока он был жив…

Она немного помолчала, потом подошла к трудному моменту вступления в права наследования.

– Хоть Сэм и поступил так, не начинай пока тратить свою часть. Мы с тобой получим деньги, а к Доновану перейдет компания, только если будет выполнено некое весьма странное условие.

– Какое условие?

– Он пожелал, чтобы мы с Донованом год прожили в доме на Бренди-лейн. Иначе мы не получим ни цента, а «Феникс» будет продан другой фирме, занимающейся взрывными работами.

– Господи Иисусе! – Через три секунды полного шока Том произнес: – Это невозможно. Ты не можешь жить с Донованом. Уверен, ты сразу так и сказала.

– Еще нет. Я… обдумываю это.

– Ради Бога, Кейт! Это всего-навсего деньги. Мы с тобой и так прекрасно обеспечены и ничем, черт побери, не обязаны Доновану!

Тревога Тома была ей приятна, но защищавшему ее старшему брату не хватало объективности. Ситуация была слишком сложной.

– Мама считает, что проживание под одной крышей может помочь нам обоим.

– Она не сказала бы этого, если бы знала всю правду! Даже и не думай об этом, Кейт. Пожалуйста.

Тома не очень волновали деньги, но она знала, что наследство пришлось бы ему кстати. Будучи первоклассным консультантом по компьютерам, он тем не менее работал только для того, чтобы оплатить свои счета. Большую часть его времени занимала добровольная работа в хосписе и занятия с детьми из группы риска. На деньги Сэма Том смог бы купить себе жилье.

Сэм прекрасно знал, что ради Тома Кейт может согласиться на такое, на что никогда бы не пошла ради себя.

– Надо многое взвесить, Том. Если я приму условия Сэма, то мы с Донованом будем всего лишь соседями.

– Теоретически – да. Но где гарантия, что на практике все окажется так же?

– Жизнь не дает нам никаких гарантий, кроме налогов и смерти.

– Хорошо. Обдумай все. Взвесь все плюсы и минусы. А потом скажи «нет», ладно?

– Посмотрим. – Кейт подавила зевок. – Начнем с того, что утро вечера мудренее.

– Это точно. Передавай привет маме. Я позвоню ей завтра.

– Ладно. Всего хорошего.

Кейт повесила трубку, буквально засыпая. Но сможет ли она спать спокойно?

Преимущество старых друзей в том, что с ними не обязательно о чем-то говорить. Джулия была благодарна Чарлзу за его нетребовательное молчание. Даже просто поддерживать беседу для нее было бы сейчас тяжело.

Кейт зашла в комнату, чтобы пожелать матери спокойной ночи. Под глазами у нее темнели круги. Когда она появилась босиком, с туфлями в одной руке, Джулия подумала, как хорошо было бы, если бы дочь жила с ней в одном городе или хотя бы в одном часовом поясе.

После того как Кейт ушла, Джулия проговорила:

– Бармен, повторить.

Чарлз поднялся и долил ей шардоне.

– Если хочешь по-настоящему напиться, пора перейти на что-нибудь более крепкое.

– Тогда меня стошнит.

Зазвонил телефон. Она не стала брать трубку.

– Автоответчик включен. Я в таком состоянии, что еще одно сердечное соболезнование – и я закричу.

– Нет, не закричишь. Ты будешь сама любезность. – Он долил вина себе в бокал и снова сел. – Как, бывало, говорила Барбара, ты похожа на магнолию, но только сделанную из стали.

Она печально подумала о жене Чарлза, которая была одной из самых близких ее подруг.

– Барбара меня переоценивала. Не из стали. Из железа, и быстро ржавеющего.

– Немного ржавчины не означает, что внутренняя структура потеряла прочность, – возразил Чарлз. – Ты собираешься сказать Кейт о своих подозрениях насчет смерти Сэма?

– Пока нет. Ей и без этого хватает, о чем думать.