И тем не менее была бела, как первый снег.

Поздно вечером Сабрина, Скайлар и Шона поднялись к себе в комнаты, гости разошлись, а слуги удалились в людскую. Слоан остался с Дэвидом и Ястребом в зале. Сидя у камина, они потягивали бренди и задумчиво смотрели на огонь.

— Итак, свершилось, — пробормотал Ястреб. Слоан пожал плечами:

— Свершилось? Звучит так, словно мы успешно захватили в плен банду изменника Ребса или отряд кроу.

— Верно, — согласился Ястреб с усмешкой. — Майор Трелони, из нас троих ваш брак был наименее экстравагантным…

— Если учесть, что ты обзавелся женой по доверенности, а Дэвид женился после того, как чудом воскрес из мертвых, мой брак и вправду не назовешь необычным. Конечно, если обычные браки вообще существуют.

— Вы с Сабриной по крайней мере были знакомы, — возразил Ястреб. — А я, если ты помнишь, узнал от своего поверенного, что отец подыскал мне жену, лишь после того, как тот умер.

— Но теперь она любит тебя, — напомнил брату Дэвид.

— Да, вам повезло! — вздохнул Слоан.

— Ты хочешь сказать, что сожалеешь о женитьбе? — насторожился Дэвид.

Слоан помедлил.

— Нет, я хотел, чтобы Сабрина стала моей женой, и все-таки… в некотором смысле я сожалею о случившемся, когда вспоминаю о том, кто я такой и что нам предстоит после возвращения домой.

— Возвращаться в Америку тебе незачем, — напомнил Дэвид. — Ты исполнил свой долг солдата; нельзя требовать от человека убивать своих соплеменников. Тебе известно, что здесь ты — желанный гость. В наших краях можно купить неплохие земли, а от матери тебе досталось внушительное наследство.

— Соблазнительное предложение, — откликнулся Слоан, взглянув на Ястреба. — Пока Шерман и Шеридан возглавляют армии, мира на Западе ждать нечего. И тот и другой — талантливые военачальники, но… чертовски упрямые и ограниченные люди. Однажды, вскоре после убийства Линкольна, мне довелось побывать на одном званом вечере, и, как ни странно, почти половину этого вечера я провел в обществе миссис Шерман. Она с воодушевлением говорила о том, что теперь, после вступления в силу Гомстед-акта[1] и завершения войны, люди вновь потянутся на Запад. Столько солдат стало безработными, а южанам остались лишь сожженные поля и усадьбы! Она считала, что многие с радостью согласятся начать новую жизнь на Западе. Она гордилась мужем: еще в конце тридцатых — в начале сороковых годов, когда генерал Шерман участвовал в Семинольской войне, он писал своей будущей жене о том, как рад возможности исполнить свой долг во Флориде, потому что был уверен: индейцы — самый опасный противник, решающие сражения с которым еще только предстоят. Почему миссис Шерман заговорила об этом именно со мной — ведь мои индейские черты сразу бросаются в глаза! — я до сих пор не понимаю. А может, она просто пыталась быть любезной и давала мне понять, что не причисляет меня к свирепым дикарям, с которыми решил наскоро расправиться ее муж.

— Индейскому вопросу придают большое значение и Шерман, и Шеридан, — отозвался Ястреб. — Их политика известна нам обоим. Но вместе с тем мы знаем, что эти люди весьма умны и справедливы. Слоан кивнул:

— Не забывай: генерал Шерман уверен, что юг Америки — самое прекрасное место в мире. Но это не помешало ему уничтожать все на своем пути во время марша через Джорджию! Несмотря на то что Шерману известны многие обычаи сиу, что он восхищается воинами-индейцами, он не изменит ни своего решения, ни политики в целом.

— Тон в политике задает Вашингтон, — вставил Дэвид.

— А во всей полноте эта политика раскрывается на поле боя, — подхватил Ястреб и пожал плечами. — Поскольку я вышел в отставку, предстоящие события не касаются меня так, как Слоана. Но ясно одно: мы оба непременно вернемся на родину.

— Как мотыльки, которых манит пламя, — сухо подтвердил Слоан. — Я обязан вернуться, должен помогать поддерживать связь между враждебно настроенными сиу и белым правительством и молиться, чтобы воюющие стороны наконец пришли к мирному соглашению о резервациях, каким бы печальным оно ни было, потому что изменить американское «предопределение судьбы» (Доктрина «предопределения судьбы» о праве США распространить свое владычество на весь континент (1845 г).) немыслимо! Поток переселенцев, движущийся на Запад, не иссякнет; постепенно американцы завладеют всеми землями индейцев. Благодаря явному численному превосходству и смертоносному оружию американцы в конце концов победят, даже если бедняга фермер, пострадавший от рук разъяренных индейцев, придерживается иного мнения. Мне досадно втягивать жену в эту борьбу, вот и все.

Но в той же мере он сожалел и о том, что доставил Сабрине столько горя. До сих пор ей жилось нелегко — должно быть, именно поэтому она выросла такой упрямой и колючей, как дикобраз. Она вечно держалась настороже, никогда не забывала об осторожности и в любую секунду готовилась защищаться.

— Чем меньше прольется крови, тем лучше, — пробормотал Дэвид.

Они допили бренди, и Слоан поставил свой бокал на длинный стол.

— Дэвид, благодарю тебя за гостеприимство и в особенности за то, что церемонию удалось быстро и успешно провести.

— Я был рад помочь тебе, — ответил Дэвид. — Ручаюсь, майор Трелони, что немногие лэрды могут похвалиться друзьями, готовыми пересечь Атлантику, лишь бы помочь товарищу, которого добрых пять лет считали погибшим.

Слоан улыбнулся:

— В свою очередь, скажу, что я был рад случаю оказать вам услугу, лэрд Даглас. Спокойной ночи, джентльмены.

Оставив Ястреба и Дэвида в зале, он поднялся в комнату Сабрины на второй этаж. Она в одиночестве сидела перед зеркалом. Несмотря на то что Сабрина ждала Слоана, его появление заставило ее вздрогнуть.

Она выглядела, как и подобало жене в первую брачную ночь. Ее роскошные темные волосы были распущены и волнами ниспадали на спину. Сабрина так усердно расчесывала их, что пряди блестели и переливались, как огонь в камине. Ночная рубашка, воздушное и элегантное одеяние из кружев и шелковых лент, скрывала фигуру от шеи до пят.

— Итак, свершилось, — пробормотала она, встретившись со взглядом Слоана в зеркале.

Он кивнул и нахмурился. И вправду свершилось то, без чего нельзя было обойтись.

Подойдя к туалетному столику, Слоан встал за спиной Сабрины, чувствуя, как та напряглась всем телом. Он коснулся ее волос; густые пряди были нежными, как шелк. Сабрина опустила ресницы, и Слоан ощутил, как взволнована жена. Она безмолвно умоляла его уйти, оставить ее в покое. И вместе с тем согласилась стать его женой и заранее знала, чего он ждет от этого брака.


Ей предстояло ни на минуту не забывать об осторожности. И умело играть роль изнеженной красавицы с Юга. Их глаза вновь встретились в зеркале.

— Слоан, клянусь, я… не хочу злить тебя, но чувствую себя ужасно.

— Успокойся, Сабрина: ты от природы наделена талантом вызывать у меня раздражение, и тебе это удается без малейшего труда. А теперь расслабься. Помнишь, что я сказал тебе, узнав, что ты ждешь ребенка? У меня нет никакого желания напоминать о своих правах мужа.

Вздох Сабрины прозвучал с таким облегчением, что Слоан чуть было не изменил своего решения, но сдержался. Ее ресницы вновь опустились, скрывая искры удовольствия и торжества в глазах; она быстро поднялась и отвернулась. Легкая, грациозная, как жаворонок, Сабрина сняла с постели покрывало, взбила подушки и положила их на середину кровати.

Слоан почувствовал, как в нем закипает гнев, но не сделал попытки приглушить его и, подойдя к кровати, переложил одну подушку на край.

— Надеюсь, ты не против, — предостерегающим тоном произнес он.

Глаза Сабрины расширились в удивлении.

— Но ведь ты сказал…

— Я сказал, что не намерен овладевать тобой силой, — резко перебил Слоан. — Но мне пришлось слишком долго спать на голой земле и на полу. Так что уж будь добра, уступи мне половину кровати.

Метнув на Слоана сердитый взгляд, Сабрина отвернулась.

— Прости, — притворно-невинным тоном произнесла она. — Я думала, раз ты вырос в типи, то любишь спать на полу. Я заблуждалась.

Он с трудом поборол желание встряхнуть ее.

— Да, я вырос в типи и провел полвойны в палатке. Удобства в них мало чем отличаются. Гораздо чаще мне приходилось спать на земле в роли белого солдата, нежели ребенка сиу. Впрочем, теперь это не важно, поскольку я обнаружил, что люблю спать в постели. Я готов даже делить ложе.

— Знаю, — пробормотала Сабрина.

— И не понаслышке, — добавил он с улыбкой. Сабрина стала еще бледнее, хотя казалось, что такое вряд ли возможно.

Слоан отвернулся и задул свечу на столике у кровати. Он начал раздеваться, по стенам комнаты заплясали тени. Сабрина стояла в полутьме, наблюдая, как Слоан снимает один предмет одежды за другим. На пол по очереди падали сапоги, носки, сюртук.

— Можешь ложиться, — вежливо предложил он Сабрине.

Та не сдвинулась с места.

— Ты же обещал…

— Я понимаю, что тебе нездоровится, поэтому не стану настаивать на исполнении супружеского долга. Но я не обещал тебе спать на полу или в одежде. — Он сбросил рубашку и бриджи и, не обращая внимания на Сабрину, удобно устроился под одеялом.

Она смотрела на него, недоверчиво раскрыв глаза.

— Прекрасно, тогда на полу буду спать я, — выпалила она.

— Нет, не будешь. Сабрина прикусила губу.

— Тогда я устроюсь в кресле у камина…

— И не мечтай.

— Черт побери, Слоан, я буду поступать так, как считаю нужным! Можешь приказывать своим солдатам, если тебе угодно, а меня оставь в покое. — Схватив подушку, она величественно прошествовала к мягкому креслу, стоящему у огня.

Слоан дал ей возможность усесться поудобнее, затем встал, подошел к креслу, подхватил Сабрину на руки и уставился на нее в упор, предостерегающе нахмурившись.

Сабрина хотела закричать, но вопль застрял у нее в горле. Она сцепила зубы, случайно задела обнаженную грудь Слоана рукой и отдернула ее.