– Ты думаешь, что герцог согласится с твоим предложением? Допустим, ему не захочется видеть постороннего человека в замке?

Илайа Мэй рассмеялась, откинув назад голову.

– Дорогая, он не заметит, если я пришлю ему армию студентов. Замок Рилл громадный. В нем работают, должно быть, сотни, если не тысячи людей – в доме, в конюшне, в поместье и в лесах. У них есть даже собственные пивоварня и столярные мастерские. Помню, я возила мистера Вандербилта в коляске смотреть производство, потому что он очень заинтересовался этим.

– Он не мог ходить? – спросила Вирджиния.

– о нет! Он был очень старым, когда нанял меня, – ответила Илайа Мэй, – и выбрал меня из многочисленных соискательниц, потому что я была молода. «Мне нравится видеть рядом с собой молодые лица, – говорил он, – они передают мне частичку своей молодости». – Илайа Мэй слегка вздохнула, как будто сожалея о давно минувших днях. Затем она продолжала: – Ничего из того, что тебе довелось увидеть в Америке, не подготовит тебя к Англии. Но не относись ко всему слишком предвзято. У всего есть как свои достоинства, так и недостатки, и показная пышность публичной жизни, хоть и не совсем реальна, сохраняет свое очарование.

– Расскажи мне еще, – потребовала Вирджиния. – Ты бывала на приемах?

– Нет, конечно, – ответила Илайа Мэй. – Я была всего лишь сиделкой, которую рассматривали во многом как служанку – служанку высшей категории, но все же служанку. Однако, поскольку я не страдала гордыней, я обычно подсматривала из-за перил балюстрады вместе с другой челядью, когда на обед приезжали принц и принцесса Уэльские. Дамы в вечерних туалетах с глубоким вырезом и с турнюром, с тиарами, изумительной работы бриллиантовыми ожерельями и браслетами, сверкающими поверх перчаток, напоминали прекрасных лебедей. Мужчины носили великолепные костюмы, и у них были такие высокие воротники, что оставалось только удивляться, как им удается наклонять голову. Все это действовало возбуждающе и смотрелось великолепно. Хотелось бы мне спуститься вниз и потанцевать под венский оркестр или пококетничать с одним из красивых молодых джентльменов в зимнем саду!

– Тетя, ты меня удивляешь! – всплеснула руками Вирджиния.

– Дорогая моя, я была очень романтична, иначе я не вышла бы замуж за твоего дядю. Потребовалось немало мужества, чтобы открыто не повиноваться всей семье и отвергнуть те приманки, которые предлагал мне твой отец в случае, если бы я отказала своему жениху.

– У тебя было больше мужества, чем у меня…

– Дорогая, ты не должна упрекать себя. Ты была больна, в самом деле, серьезно больна.

– Доктор Фрейзер говорит, что ты спасла мне жизнь, – сказала Вирджиния.

– Думаю, что если бы эти городские врачи продолжали лечить тебя тем ненормальным способом, то ты погибла бы, – согласилась ее тетя. – На них лежит значительная часть вины за твое заболевание, в остальном – вина твоей матери.

– Она делала все, что считала наилучшим, – возразила Вирджиния, инстинктивно становясь на защиту матери.

– Она делала то, что считала наилучшим для себя, – ответила Илайа Мэй. – Извини, Вирджиния, но мы с тобой привыкли разговаривать друг с другом откровенно, и я считаю, что ты доверяешь мне, потому что я всегда говорю тебе правду. Твоя мать была эгоисткой, и она заставила тебя совершить величайшую ошибку, какую только может совершить девушка: выйти замуж за человека, которого она не любит. Я не хочу, чтобы ты сейчас совершила еще одну ошибку.

– Ты хочешь сказать, что я не должна разводиться с герцогом?

– Я считаю, что тебе следует самой посмотреть, как лучше положить конец твоему браку, если это то, чего ты хочешь.

– Конечно, это то, чего я хочу, – повысила голос Вирджиния. – Не думаешь ли ты, что я останусь замужем за искателем богатого состояния? За мужчиной, который купил меня, как товар в магазине? Он продал маме свой титул, а она всегда управляла мной, пренебрегая теми чувствами, которые я могла испытывать…

– И она, конечно, сказала ему, что ты испытываешь отвращение к браку? – спросила Илайа Мэй.

Вирджиния задумалась.

– Нет, не могу представить, чтобы она так поступила.

– Тогда откуда тебе известно, что он не женился на тебе, совершенно искренне веря, что тебе так же нужен его титул, как ему твои деньги? Это могло быть дурно, это могло противоречить нашим представлениям о соблюдении приличий. Но как деловое соглашение это было вполне законно с его стороны. С точки зрения среднего американца он давал столько же, сколько получал.

– Я не подумала об этом! – призналась Вирджиния.

Вот именно потому, что я считаю тебя беспристрастным созданием и такой же поборницей справедливости и личной свободы, как я, тебе следует поехать в Англию и самой разобраться во всем. Разузнай немного о прошлом своего мужа. В конце концов, никто из нас ничего не знает лично о нем. Твоя мать заявила, что была подругой старой герцогини. На самом деле это означает, что та выманивала у твоей матери сотни долларов на благотворительность всякий раз, как герцогиня просила ее об этом. И между прочим, герцогиня выманила у нее уйму денег. Адвокаты переслали мне сюда личную переписку твоей матери, чтобы разобрать ее и показать тебе, когда ты поправишься. А герцогиня, ты убедишься, неотступно просила. Деньги для больных детей и брошенных животных, для бедных – или кем там они являлись – и обитателей трущоб… деньги на реконструкцию церквей с высокими колокольнями, чтобы понизить их; была даже просьба дать денег для «поддержки моряков». Меня это действительно поражает, тем более что речь шла о функционировании английской национальной благотворительности, но твоя мать всякий раз помогала.

– Она ни за что не отказала бы герцогине, – рассмеялась Вирджиния.

– Это очевидно, – сухо заметила Илайа Мэй, – и отважусь сказать, что немало твоих денег и теперь уходит на поддержку этих самых категорий.

– Что ты имеешь в виду? – с возрастающим интересом спросила Вирджиния.

– Я хочу сказать, что твой муж может управлять твоим состоянием, как ему заблагорассудится.

Вирджиния сжала губы.

– В таком случае, – процедила она, – я тем более считаю вполне разумным отправиться за море и посмотреть, на что тратятся мои деньги.

– Именно этого я и ожидаю от тебя, – согласилась ее тетя.

С легким сердцем и веселым оживлением начала Вирджиния свои сборы в Англию. Забавно было поехать с тетей в Нью-Йорк выбирать одежду для путешествия; забавно было впервые в жизни довериться своему собственному вкусу и выяснить, что все, что она ни надевала, казалось, делало ее более привлекательной, чем можно было представить.

Ее тонкая талия, ее стройная фигура позволяли Вирджинии носить платья, которые она всегда мечтала носить: мягкий струящийся шифон, прилегающие корсажи, элегантно скроенные маленькие болеро, пышные, развевающиеся юбки…

У Вирджинии хватило ума не покупать одежду, бросающуюся в глаза. Она сказала своей тете:

– Если мне предстоит стать усердной студенткой, изучающей историю, я не должна выглядеть слишком привлекательной.

Илайа Мэй промолчала, но ее проницательный взгляд отметил, что, как бы ни оделась Вирджиния, одежда только подчеркивала выгодные стороны ее внешности. Элегантный вид, стройная, точеная фигурка; она также оказалась намного выше, чем была прежде.

– Я очень выросла, – заметила Вирджиния, когда впервые увидела себя в высоком зеркале в простенке между окнами.

– На два с половиной дюйма, – подтвердила ее тетя. – Это часто случается с теми, кто долго пролежал в постели.

– Трудно в это поверить, – пробормотала Вирджиния слова, которые так часто повторяла, глядя на свое отражение.

Ее волосы также стали терять свой мертвенно-белый цвет, поскольку она много времени проводила на воздухе, под солнцем. Они приобрели приятный пепельный оттенок, так что иногда ее волосы выглядели серебристыми, а иной раз приобретали цвет лучей восходящего солнца.

Ежедневно тетя обучала Вирджинию правилам этикета английских домов.

– Конечно, мне не приходилось бывать в роскошных салонах или же в парадных залах, – задумчиво говорила Илайа Мэй. – Но я многое узнала о нормах поведения от мистера Вандербилта и из разговоров в его семье. К примеру, самая важная дама всегда первой покидает комнату после обеда, а за ней следуют другие, в соответствии со своим положением в обществе.

– А если тебе неизвестно, насколько важны другие? – спросила Вирджиния.

– Тогда ты выйдешь последней, – со смехом ответила ее тетя. – Намного предпочтительнее считаться скромницей, а не нахальной.

Оказалось, что запомнить следует очень многое, в результате чего через некоторое время Вирджиния подытожила:

– Полагаю, что лучше всего мне оставаться самой собой. Они поймут, что я американка и по-другому вести себя не умею. Между прочим, ты ведь сказала, что я буду находиться не в парадных покоях дома, так какое это имеет значение?

– Тебя могут пригласить на обед, когда за столом не окажется важных гостей, – с надеждой произнесла Илайа Мэй, но Вирджиния поняла, что её тетя просто пытается утешить племянницу.

– Они самодовольные снобы, – пробормотала Вирджиния себе под нос, оставшись одна. – Я поеду посмотреть на них, так что, когда вернусь домой, буду благодарна, если мои ожидания не оправдаются.

Все шло хорошо, но, когда наступила минута отъезда, она испугалась.

– Я не хочу ехать, тетя, я передумала. Позволь мне остаться с тобой.

– Трусишка! – упрекнула ее тетя. – На мой взгляд, это совсем не по-американски.

– Зачем мне отправляться в Англию и находиться под покровительством людей, которых я ненавижу и презираю?

Не позволяй им опекать тебя! Вздерни повыше подбородок, свой прелестный маленький подбородок. Я заметила, что ты делаешь это весьма мило, когда хочешь добиться своего! Вирджиния прыснула.

– Ты смеешься надо мной!

– Знаешь ли ты, что я помню, как совсем маленькой ты свалилась с пони? В то время тебе было около восьми, и, когда твой отец подбежал, чтобы успокоить тебя, ты сказала: «Посади меня снова на пони. Ему не одолеть меня – пусть он меня сбросит хоть дюжину раз!»