Илайа Мэй всплеснула руками.

– О, моя дорогая, ты играешь сердцами! – предостерегла она. – Ты просишь слишком многого – возможно, больше, чем представляешь. Твой муж является сегодня частью общества, в котором его воспитывали и растили. Эти представления внедряли в него с раннего детства: он сам всего лишь звено в длинной цепи Риллов, протянувшейся в глубь истории. Его учили, что его предки приносили жертвы во имя тех идеалов, в которые верили. Они уходили воевать, когда могли остаться дома; они заключали глубоко продуманные браки, чтобы расширить свое поместье. Основной их целью являлось обеспечение продолжения рода, и всякий, кто не повиновался строгому кодексу, который они установили для себя, являлся не только отщепенцем или злодеем, но предателем всего того, во имя чего они приносили жертвы.

– Я знаю все это, – с горячностью согласилась Вирджиния. – Неужели ты думаешь, что я не находила этих слов на каждой странице семейной истории? Я видела это на лицах предков Себастьяна, глядевших на меня с портретов в картинной галерее и на лестнице. Возможно, ты права! Возможно, семья значит намного больше для Себастьяна, чем для другого человека. В таком случае, когда он приедет сюда искать меня, скажи ему, что я умерла, так как умрет мое сердце!

– И не жди, что я скажу так, – запротестовала Илайа Мэй.

– Ты и не солжешь, – возразила Вирджиния, – так как без него я не хочу жить. Если только ради этого ты вернула меня к жизни, дорогая тетя, тогда мое единственное желание, чтобы ты разрешила мне умереть!

В последующие дни Илайа Мэй имела возможность убедиться, как отчаянно страдает Вирджиния. Она почти совсем перестала есть, и ее тетя видела, как поздно ночью племянница бродит по комнате или спускается вниз с наступлением рассвета. Она садилась в кресло-качалку на веранде, глядя в сад, на поля, протянувшиеся до самого леса.

Казалось, что только в лесу, под прохладой зеленой листвы, которая защищала от полуденного солнца, находила Вирджиния какое-то успокоение. Как догадывалась Илайа Мэй, эти леса чем-то напоминали ей Англию.

Глядя сейчас на Вирджинию, бродившую по саду, Илайа Мэй отметила, что та страшно похудела после своего возвращения и уже напоминает ту еле живую девушку, которая лежала месяц за месяцем ни живая ни мертвая, находясь в сумеречном мире, куда никто не имел доступа.

– Проклятый мужчина! – вновь повторила Илайа Мэй, возвращаясь через дом в кухню.

В тот момент, когда она подняла скалку, чтобы продолжить работу, она услышала ржание лошадей и стук копыт. Выглянув из окна, она увидела каре– ту, запряженную двумя лошадьми, которая быстро приближалась к дому, поднимая при этом облако пыли.

Илайа Мэй поспешно сняла фартук и машинально подняла руки к голове, чтобы пригладить волосы. Затем, с плотно сжатыми губами и настороженным взглядом, она подошла к парадной двери и открыла ее как раз в тот момент, когда герцог вышел из кареты.

Секунду он нерешительно смотрел на хозяйку дома, как будто не был уверен, что узнает ее. Потом улыбнулся и протянул руку.

– Прошло много времени с тех пор, как мы встречались, – поклонился он.

– Как поживаете? – несколько натянуто осведомилась Илайа Мэй. – Не зайдете ли в дом?

Она провела его через прохладный холл в гостиную с деревянными балками, большим открытым очагом, где зимой ярко пылали поленья, удобным диваном и большими, просторными креслами.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – предложила Илайа Мэй. – Могу я предложить вам освежительный напиток?

– Благодарю вас, я ничего не хочу, – ответил герцог, – мне нужно только поговорить с вами.

Он говорил почти нетерпеливо, как будто боялся зря потратить время, и Илайа Мэй, усевшись напротив, испытующе посмотрела на него. Он выглядел удивительно красивым, подумала она, но худым и весьма напряженным. Что-то в его внешности подсказало ей, что этот человек довел себя почти до изнеможения.

– Наверное, вы удивились при виде меня, – начал герцог. – Мне следовало дать вам знать о моем прибытии, но я покинул Англию в страшной спешке.

– Вы знаете, что вас рады видеть в любое время, – спокойно возразила Илайа Мэй.

– Я приехал бы сюда быстрее, – продолжал герцог, не обратив внимания на ее слова, – но я задержался в Нью-Йорке, чтобы посетить «Чейз-Бэнк». Они, как вам, конечно, известно, являются банкирами… моей жены! – Последние два слова он произнес после секундной заминки. – Я хотел лично встретиться с управляющим, чтобы положить в его сейф четыреста тысяч фунтов, – в вашей валюте это два миллиона долларов.

После небольшой паузы Илайа Мэй спросила:

– Могу я поинтересоваться, почему вы сочли необходимым сделать это?

Впервые легкая улыбка промелькнула на губах герцога.

– Мне следовало сделать это намного раньше, будь это возможно, – ответил он. – Позволите мне объяснить вам? Ради этого я приехал сюда.

– Да, конечно, – ответила Илайа Мэй, не сводя глаз с его лица.

– Из всех людей, окружавших меня во время моего последнего визита в Нью-Йорк, – начал герцог, – вы были единственным человеком, которого я хорошо запомнил. Когда разом произошли все эти ужасные события: моя жена потеряла сознание, а чуть позднее с миссис Клей случился удар, вы были настолько спокойны, здравомыслящи и полезны, что только вы остались в моей памяти человеком, которому я смогу все объяснить.

– С радостью выслушаю вас, – кивнула Илайа Мэй.

– Я надеялся, что именно это вы и скажете, – подтвердил герцог. – Итак, если не возражаете, я начну с самого начала. – Он несколько мгновений помолчал, как бы подбирая слова, а затем продолжал: – Мой отец был превосходнейшим человеком. Все восхищались им и уважали его, и с самого раннего детства он являлся для меня идеалом. Я любил свою мать, она была красива и всегда казалась мне волшебной принцессой. Но, став старше, я понял, что она доставляла немало волнений отцу, который, хотя и любил ее, вынужден был часто на нее сердиться. – Мельком взглянув на собеседницу, герцог обронил: – Конечно, я рассказываю вам все это конфиденциально. Не нужно предупреждать вас, верно?

– Безусловно, – согласилась Илайа Мэй.

Полагаю, мне было лет четырнадцать-пятнадцать, – продолжал герцог, – когда я понял, что так оскорбляло отца. Непрекращающаяся игра в азартные игры матери. Это было у нее в крови, она не могла остановиться. По-настоящему она была счастлива только тогда, когда в ее руках оказывалась колода карт. Каждый день своей жизни она хотела делать дюжины ставок на бегах. И каждый вечер после обеда ее глаза загорались, когда выпадал случай сесть за карточный стол или сыграть в рулетку, chemin de fer7 или в любую другую азартную игру, которую ей удавалось найти.

Позднее я узнал – не могу припомнить как, но думаю, что через слуг, – что отец не раз выплачивал ее долги. После каждого такого случая она клялась, что не станет больше играть по-крупному, только по небольшим ставкам, но всегда нарушала свое слово, и каждый раз, как это случалось, отец все больше и больше расстраивался.

Наконец, два года назад, отец очень серьезно заболел, и доктора сказали, что любое волнение, любой шок, все, что может расстроить его, приведет к фатальному исходу. Именно тогда моя мать стала скрывать от него свои азартные игры. Она любила его и хотела, чтобы он был счастлив, поэтому утаивала от него, что происходило на самом деле, пока не стало слишком поздно.

Тяжело вздохнув, герцог поднялся. Говорил он все время очень тихо и, казалось, совершенно без эмоций. Илайа Мэй, глядя на него, понимала, что за этим признанием скрывается боль сдержанного человека, вынужденного говорить о сугубо личных предметах, которые он предпочел бы хранить в себе.

– Весной прошлого года мать пришла ко мне, находясь в состоянии отчаяния, – заговорил герцог. – Она сказала мне, что у нее возникли серьезные финансовые затруднения и она не могла, не осмеливалась обратиться к моему отцу за помощью. Она была так расстроена, что поначалу я готов был пойти на все, лишь бы успокоить ее. Я заверил ее, что помогу ей и что нет причин волновать моего отца. Потом, узнав о сумме, которую она задолжала, я ужаснулся.

Герцог посмотрел на Илайю Мэй и с внезапной горечью сказал:

– Думаю, вы уже догадываетесь, сколько была должна моя мать: полмиллиона фунтов! Как вы знаете, в то время отец был еще жив и у меня, на самом деле, было очень немного собственных денег. Я сразу понял, что, даже если продам все, что имею, мне не собрать требуемой суммы. И даже если бы я отправился к ростовщикам, это было бы бесполезно: они не приняли бы моих гарантий, если бы те не были подтверждены моим отцом.

Герцог снова прошелся по комнате.

– Моя мать нашла выход. Она, как выяснилось, много лет поддерживала отношения с миссис Стьювизант Клей, и миссис Клей, у которой была дочь на выданье, готова была найти именно эту сумму денег, если бы я согласился жениться на девушке.

Герцог подошел к окну и остановился спиной к Илайе Мэй.

– Я точно знаю, что вы должны думать обо мне даже теперь, – произнес он, – и я понимаю, что выгляжу просто скотиной, человеком, который использовал женщину исключительно для своих целей. Я не ожидаю, что вы поймете, что в тот момент у меня не было другого выхода, если я не хотел рисковать жизнью отца.

Я приехал в Америку, ненавидя роль, которую мне предстояло сыграть в этой жалкой драме. Я решил, что расскажу своей невесте, прежде чем жениться на ней, правду о том, почему я просил ее руки. Вы знаете, что это оказалось невозможным из-за задержки корабля при входе в нью-йоркскую гавань. Я буду также честен с вами и скажу, что, презирая себя, я также презираю девушку, которая готова была продать себя таким образом, чтобы получить мой титул. На самом деле я подумал, что из нас получится хорошенькая пара!

Герцог умолк и, вернувшись, вновь уселся напротив Илайи Мэй.

– Увидев подведенное ко мне несчастное создание, я понял, что случившееся произошло не по ее воле. Мне достаточно было поговорить с миссис Клей, чтобы понять, кто был движущей силой всего этого плана.