Их мать, Абигайль, возведенная мужем в ранг святой, несомненно, выполнила свое женское предназначение, родив ему одну за другой двух дочерей. Но потом подхватила воспаление легких и скоропостижно скончалась. «Хорошая была жена, – со слезами на глазах и болью в сердце сокрушался он еще много лет после ее кончины. – Праведница».

Мэри Фрэнсис от рождения была предназначена роль мадонны, и, значит, у Брайаны не было иного выхода, чтобы не остаться в тени младшей сестры. Так что все объяснялось довольно просто, только вот теперь Брайаны не было, и в семейном «штатном расписании» Мэри Фрэнсис предстояло занять вакантное место проститутки.

Возможно, даже и к лучшему, что Майкл Бенжамин Мэрфи умер. Он крепко спал в своей рыбацкой лодке и не заметил, что она протекает и тонет, утверждал егерь. По крайней мере он уже никогда не узнает, что обе дочери осквернили его представление о порядочной женщине. Так утешала себя Мэри Фрэнсис. Потребность отца признавать только крайности – добро и зло, хорошо и плохо, – несомненно, помешала бы ему понять, что именно желание порадовать отца и заслужить его любовь определило их жизнь, Он, вероятно, заявил бы, что это проделки дьявола.

– Расскажи мне об агентстве, на которое работала Брайана, – Мэри Фрэнсис внимательно наблюдала за тем, как Блю вынимает последние заколки и волосы свободно рассыпаются по плечам.

– Оно называется «Вишенки»…

– «Вишенки»?

Блю, казалось, не удивило любопытство, прозвучавшее в голосе девушки. Взяв с полочки щетку для волос, она объяснила:

– У некоторых сопровождающих на внутренней стороне лодыжки даже сделана татуировка в виде грозди вишен. Понятия не имею, кто в агентстве решает, кому делать татуировку, и что эти вишни означают. У Брайаны была такая татуировка, у меня ее нет, но зато мне повезло в другом – я попала в их косметический салон. Это был настоящий праздник плоти.

– Праздник плоти? – На сей раз Мэри Фрэнсис чуть не свалилась с табуретки.

– Нет-нет, совсем не то, что ты думаешь. Но что они делают с твоим телом! Выходишь оттуда и вся светишься, даже поверить трудно.

– Словно заново рождаешься?

– Хочешь верь, хочешь нет, но именно так. Само место похоже на греческий храм; а уж как с тобой носятся – нет, это надо видеть своими глазами. Там такая красота, так просторно – настоящая сказка!

– Просторно? Сказка? – Мэри Фрэнсис украдкой оглядела свое жилище и улыбнулась.

Обстановка в ее маленькой двухкомнатной квартирке была давно вышедшей из моды и дряхлой; в крошечной ванной с потрескавшейся фаянсовой раковиной вечно протекали резные медные краны. Однако когда Мэри Фрэнсис снимала эту квартиру, она меньше всего думала о красоте. Просто ничего другого не могла себе позволить. Бывшие монастырские послушницы занимают далеко не самое высокое место в мирской табели о рангах.

– Должна сказать, требования в агентстве не уступают монастырским по строгости, – Блю старательно расчесывала волосы Мэри Фрэнсис. – Что касается культуры и этикета – здесь они настоящие фанаты.

Не дай Бог, чтобы их высокопоставленные клиенты попали в неловкое положение! Девушкам из сопровождения не разрешается принимать подарки, употреблять алкоголь и наркотики, носить на работе слишком вызывающую одежду.

Мэри Фрэнсис поежилась – щетка царапнула кожу. Либо Блю значительно сильнее, чем можно подумать, глядя на ее гибкую угловатую фигурку, либо очень взволнована.

– Мы говорим о службе сопровождения, я правильно понимаю?

– Да, только о такой ты еще не слыхала. – Блю рассмеялась. – Здесь не поощряют шпильки и накладной бюст, недопустима даже броская бижутерия, а уж браслет на ноге воспринимается как оскорбление вкуса.

От незажженных свечек в жестянках, разрисованных осенними листьями, нежно потянуло корицей.

Такие дарственные свечи своими руками делали монахини Святой Гертруды, чтобы поддержать орден но Мэри Фрэнсис пришло в голову добавлять в них ароматизаторы. Она обожала запах корицы и всегда носила пакетик у себя в сумочке.

– Да, в монастыре выпадали и хорошие деньки!.. – ностальгически вздохнула Мэри Фрэнсис. – Однажды, в праздник Всех Святых, мы так основательно приложились к вину из одуванчиков, что матушка показала нам свою коллекцию фаллосов, которую она собирала по всему свету, когда работала в миссиях. Трудно представить, чтобы она подняла шум из-за ножного браслета.

Уж, во всяком случае, такой, какой был, когда матушка обнаружила, что Мэри Фрэнсис и еще несколько послушниц «позаимствовали» один из этих фаллосов – самца бизона, – эбонитово-черный, огромный и окаменевший.

Блю продолжала рассказывать об агентстве, и тут Мэри Фрэнсис внезапно осенило: Блю и не подозревает, что она до сих пор ни разу не спала с мужчиной, но желание просветить подругу у нее не возникло. Мэри Фрэнсис еще и сама не до конца понимала почему, но ей уже хотелось согласиться на авантюру, которую предложила Блю. Лгать себе не имело смысла – она с нетерпением предвкушала перемены в собственной судьбе, остальное отошло на второй план. И потом, по словам Блю, она вовсе не была обречена на секс в определенное, заранее назначенное время, предполагалось взаимное желание клиента и сопровождающей его девушки. Если девушка соглашалась на секс, оплата ее услуг резко возрастала. Мэри Фрэнсис была уверена, что ввязывается в эту историю не ради денег, и надеялась, что сумеет избежать того, о чем так горячо молилась в ордене Святой Гертруды.

Мэри Фрэнсис вдруг заметила, что приглушенный звук капающего крана задает ее мыслям жесткий ритм, будто запуская обратный отсчет времени в ожидании неведомого. Возможно, самой жизни. Она могла бы протянуть руку и потуже завернуть кран, но это уже ничего не меняло.

– Расскажи мне лучше о дневнике Брайаны, предложила она. – Где ты его нашла? Что в нем было?

– Тебя интересуют подробности? – Блю, казалось, испугалась.

– Ну да, подробности. Вряд ли Кальдерон нанимал девушек стирать себе белье. Думаю, будет неплохо, если я узнаю, что мне предстоит.

За деловым тоном явственно слышалось сжигавшее ее любопытство. Иначе и быть не могло: ведь она собиралась сдаться силам зла. Но дело не только в этом. Если ее впечатление от живого, во плоти Кальдерона будет хотя бы отдаленно напоминать то, которое он произвел на нее с телеэкрана, тогда ее ждут приключения, какие и не снились. А ведь Мэри Фрэнсис всегда обладала богатым воображением.

Внезапно помрачнев, Блю положила на место щетку, вынула из своей косметички электрические щипцы для завивки волос и принялась ловко, прядь за прядью, накручивать волосы Мэри Фрэнсис, рассказывая ей бесчисленные истории о запретных удовольствиях любви.

– Кальдерон – плохой человек. – Она оторвалась от своего занятия и заговорщически посмотрела на отражение Мэри Фрэнсис в зеркале. – Ты видела его глаза. Они раздевают женщину с тои же легкостью, с какой острый нож снимает шкурку с яблока. У него серые глаза, а должны быть желтые. Он – дьявол, поверь мне.

Да, она видела его глаза. Когда Кальдерон вошел в зал суда, атмосфера мгновенно изменилась. Он словно разгневанный полубог, принес с собой дождь. Первое впечатление Мэри Фрэнсис – она повстречала белокурого бессмертного обитателя римского Пантеона. Теперь она понимала: что несколько переборщила. Но он буквально излучал надменность и властность. И еще холодность. Даже сейчас она кожей ощущала холод. Полярный лед. Телеоператор показал Кальдерона крупным планом, и облик его навсегда запечатлелся в памяти Мэри Фрэнсис. Казалось, он уставился прямо на нее. Мраморно-серые глаза не смотрели на вас, – они буравили насквозь. Мэри Фрэнсис показалось тогда, что ее пронзили острые сосульки. Холодная, жестокая красота. Эти расхожие слова никогда еще не были так точны. Хотя у него был большой чувственный рот, в лице Кальдерона никто бы не отыскал ни малейшего намека на мягкость. Об острые скулы, казалось, можно порезаться.

Тогда она буквально приросла к месту, как прикованная. Даже заморгала, пытаясь убедиться, что глаза ее не обманывают. Перед ней был человек, который, уж точно, никому не добавлял уверенности в себе. С Уэббом Кальдероном невозможно чувствовать себя в безопасности. Никогда, ни на секунду… Но Мэри Фрэнсис итак слишком долго была в безопасности.

– А Брайана бывала с ним? – спросила она.

– Если верить ее дневнику – много раз. Похоже, он сводил ее с ума. Она встречалась с ним до той самой ночи, когда ее убили, но последние записи в электронном дневнике сделаны за много месяцев до гибели. Мне кажется, их стерли – она сама или кто-то другой.

Капель из крана звучала очень мелодично.

– Он сводил ее с ума? – Мэри Фрэнсис заметила, что произнесла эти слова так мягко и тихо, будто пыталась приуменьшить свое удивление.

Блю только равнодушно пожала плечами.

– Она что-то говорила о возбуждающих средствах, любовных эликсирах, об эрогенных зонах, о которых раньше и не подозревала. Где-то на стопе, насколько я помню. Были еще всякие извращения – повязки на глазах, порка, от которой она кричала в экстазе.

– Порка? Да что ты!..

Блю усмехнулась и подмигнула.

– Повезло тебе! Жаль, меня там не будет.

Но Мэри Фрэнсис не могла постигнуть услышанное.

– Неужели он действительно, по-настоящему…

– Гм – м-м, он пользовался восточной тростью, сплетенной из тонких веток и шелка, и, видимо, делал это весьма искусно. Она говорила, что никогда не испытывала подобного наслаждения, что в глазах ее стояли слезы радости.

– Господи… – Хотя, зная Брайану, не стоило удивляться, Мэри Фрэнсис совершенно растерялась. Странные ощущения нахлынули на нее, голова шла кругом, и не только от удивления. Мэри Фрэнсис чувствовала: Блю недоговаривает. – Ты ведь не все рассказала, верно? Раз уж начала – договаривай, Блю, – потребовала она.

– Ну, девушки, которые его сопровождали, клянутся, что он не из плоти и крови, – продолжила Блю. – Говорят, что для него не существует ни боли, ни наслаждения.