Сюзанна Форстер - Непорочность

Но Мэри Фрэнсис не могла вот так взять и уйти, оставив У эбба Кальдерона лежать на полу бездыханным. Она попыталась оживить его еще раз. Повторила все действия как автомат, прекрасно сознавая их безнадежность, и, когда он ничем не ответил на ее отчаянные усилия, была вынуждена признать, что потерпела поражение. Она склонилась над ним и дала выход своему горю. Ужасный крик вырвался у нее.

– Не умирай! Ты не можешь умереть!

Но он умер, и убила его она. Для Мэри Фрэнсис это было непостижимо. Она была просто не в состоянии уразуметь, как мог умереть человек, который существовал вне морали, за пределами человеческих слабостей, свойственных простым людям. Разве Уэбб Кальдерон не был неуязвим? Его невозможно убить. Он ведь даже не чувствовал боли.

Когда Мэри Фрэнсис ушла в монастырь, она решила посвятить жизнь излечению духа. Когда стала учиться на медсестру – приняла решение исцелять физические недуги. И вот – лишила человека жизни. Нет, невозможно! Ни в прошлом, ни в настоящем ничто не могло подготовить ее к этому. Она призвана не убивать людей, а спасать их. Разве сможет она когда-нибудь исправить содеянное?

Измученная этой пыткой, она сидела рядом с Кальдероном. Как ей казалось, долго-долго. На самом, деле прошли мгновения. Мэри Фрэнсис не могла заставить себя подняться И уйти. Тело ее словно налилось свинцом. Oнa чувствовала связь с этим человеком – связь, которая не поддавалась пониманию. Поистине насмешка судьбы; что она чувствует это, что она вообще испытывает какие-либо чувства к этому человеку, но так было с самого начала. Вполне вероятно, что Уэбб Кальдерон имел прямое отношение к убийству ее сестры, но совсем невероятно другое: она оплакивает его и не оплакивает смерть Брайаны. Однако это так она оплакивает его смерть. Океан наполнил комнату темными звуками и запахами. Первобытными, извечными, буйными. Тяжелые волны и крики одиноких чаек наводили на мысли о жизни и смерти, но не приносили утешения.

– Agnus dei, gui toIlis peccata mundi, miserere, – наполняла она молитву своей печалью. – Ты, кто прощает все мирские грехи, яви милосердие.

С этими словами она расстегнула цепочку с медальоном и сняла ее с шеи. Руки Уэбба лежали вдоль туловища. Она взяла ту, на которой был порез, и вложила в нее свой бесценный талисман. Будто в тумане, идела она сквозь слезы его лицо.

– Нет, – Судорожно прошептала она, – нет!

Ничто не облегчало ее страданий, даже то, что он лежал так мирно и спокойно. «Хотя бы в смерти он нашел покой», – подумала она. Смерть освободила его от демонов, но это было слабое утешение. Если бы она могла очистить его своими слезами, он бы освободился от яда. Если бы ее боль могла спасти его, он бы сейчас дышал.

Она все еще не верила, что его больше нет. Сейчас он откроет глаза и заговорит с ней своим приглушенным голосом. Должен. Никто и никогда не говорил ей еще, что она – воплощение непорочности. Никто не смотрел на нее так, как он, словно она была самой опасно соблазнительной женщиной в мире.

Она никоим образом никогда не считала себя опасной. Но Уэбб Кальдерон увидел в ней угрозу своему существованию И оказался прав. Она стремилась помешать ему осуществить задуманное, в чем бы оно ни заключалось, но убивать – нет! Она просто задумала выкрасть подлинную фигурку И предложить ее Кордесу в обмен на сведения о сестре. Теперь же она должна идти до конца. Должна выяснить, имеет ли Уэбб Кальдерон отношение к гибели сестры. Только тогда она обретет покой.

Стояла глубокая ночь. Уэбб Кальдерон лежал, вытянувшись, на полу в комнате для гостей, а в Офисе в это время заработал факс. В доме некому было принять сообщение, но он работал в автоматическом режиме. После четвертого сигнала сообщение пошло. Оно пришло из центральноамериканской республики Сан-Карлос. В левом верхнем углу стоял официальный правительственный логотип. Большая часть послания была зашифрована, и разгадать его было по силам лишь очень опытному шифровальщику, но последние две строки были написаны по-английски:

Подписи не было, а вместо адреса стояла кличка отправителя: «Шакал».

– Ты болван, Карузо! Не она, а ты давал обет целомудрия. Она делает только то, что велит природа… – Так ругал себя Рик.

Он стоял у себя в офисе босиком на деревянном полу. Посмотрев на свой заваленный бумагами письменный стол, он испытал жгучее желание разом очистить стол, одним махом сбросив все на пол. Наверное, он так бы и поступил, если бы знал, что это поможет. Но чтобы он ни сделал, что бы ни сказал, он был не в состоянии обуздать душившую его ярость.

Библия лежала открытой на тех страницах, где он надеялся найти слова утешения. На экране монитора как в калейдоскопе мелькали образы какой-то популярной видеоигры. Ничто не приносило Рику успокоения, все раздражало.

– Неверный шаг, – с горечью проговорил он вслух. – Это был неверный шаг, а значит, ты – всего лишь человек.

Да, он всего лишь человек, и время от времени иметь право на ошибку, даже с женщиной. Он может сознаться в этом грехе на исповеди, искупить его и с утроенным рвением вернуться к работе. К обычной жизни, к свои прихожанам, многим из которых он так нужен.

– Нет ничего, что бы ты не преодолел, – сказал он себе, повторяя совет, который часто давал другим, всегда можно начать сначала, заново. – Он сделал глубокий вдох, решительно подавляя в себе зов плоти, используя для этого все средства, имеющиеся в его распоряжении.

Немного веры, брат, – сказал он себе с полустоном-полуугрозой. – Ты справишься. Ты сможешь.

Но отчаяние в груди свидетельствовало о противоположном. В его голове проносились извращенные фантазии, много более страстные, чем то, что случилось на самом деле между ним и Блю. Фантазии начинались с того места, на котором он прогнал Блю. В своем воображении он остановил ее у двери, и они проделали все, чего так отчаянно жаждала его плоть, и даже больше. Для них не было ничего невозможного, ничего постыдного. Они не могли насытиться друг другом, их желание было очищающим, как пламя.

Рик запрокинул голову, подавляя рыдания. Его тело превратилось в поле битвы, и эта битва в конце концов – уничтожит его. Первые признаки разрушения уже очевидны. Губы его все никак не могли забыть ее вкус. Он хотел Блю больше всего на свете, больше, чем сдержать все данные обеты. Он пропал.

Чувство, которое он старался всеми силами подавить, вырвалось из-под контроля. Рик ударил по краю стола так, что тот перевернулся. Стекло разбилось, бумаги рассыпались по полу. Карандаши, как стрелы, полетели В разные стороны.

Он дал выход своим чувствам, но почему-то легче не стало. На стенах висели благодарности и фотографии, каждая из которых олицетворяла его преданность делу и его маленькие победы. Это была часть его жизни, кусочек сердца.

Он срывал их со стен и разбивал одну за другой, а когда все, что можно, было разбито и разломано, обессилено рухнул на руины своей жизни и зарыдал.

У Алехандро Кордеса было лицо ангела и душа чудовища из фильма ужасов. Женщин влекло к нему неодолимо, они были не в силах устоять перед его смуглым обаянием, не замечая расставленных ловушек О его доблестях ходили легенды. В постели ему не было равных. Он покорял женщин, предупреждая их тайные желания. И хотя он был не прочь время от времени Воспользоваться услугами шлюх, все же предпочитал женщин вполне целомудренных. Кордес находил удовлетворение в том, чтобы заставить их порвать с условностями и полюбить Плотские удовольствия, которые их приучали всю жизнь считать постыдными, ввергая бедняжек в состояние полнейшего хаоса, чтобы вскоре покинуть.

Достаточно было женщине однажды оказаться в его власти, и она уже не принадлежала себе, так, во всяком случае, говорили.

Еще одним подтверждением обаяния Кордеса служило то, что пристрастие к половым извращениям ничуть не замутило блеска его репутации. В отличие от отца ему удавалось ловко избегать разоблачительных публикаций. Кордес-младший постоянно подчеркивал, что не согласен с отцом в вопросе о гражданских свободах, правах рабочих и политических реформах. Столь либеральная позиция свидетельствовала о его политической корректности и делала привлекательным в глазах общественности.

Бульварные газетенки связывали его имя с именами фотомоделей и голливудских звезд. Он постоянно сопровождал именитых дам в благотворительные собрания и получал столько приглашений на приемы, что при всем желании был не в состоянии принять их все. Обычно доступ к нему имели только богатые и пользующиеся дурной славой люди, но этим утром В библиотеке роскошного номера отеля «Билтмор» Алекс принял неожиданную посетительницу, которая заинтриговала его своей изобретательностью.

По ее утверждению, она убила У эбба Кальдерона.

– Это была смертельная доза, – сказала она, будто в молитве сложив руки над красным кожаным рюкзачком у нее на коленях. – Китайское растение называется «Цин Куэй»… Я хотела только, чтобы он потерял сознание.

Она сидела у двери в кресле с веерообразной спинкой. Алекс признал рюкзачок – такие были у всех сопровождающих из агентства «Вишенки», но саму женщину он не узнавал. Если ее вообще можно было назвать женщиной. Черная мини-юбка, коротенький верх, высоченные тонкие шпильки должны были бы придать ей необычайно сексуальный вид, однако она больше напоминала младшую сестру, которая позаимствовала вещи старшей.

От веснушек, усеявших ее нос, кожа, казалось, светилась изнутри, а взгляд изумрудно-зеленых глаз, напоминающих цветом папоротники, в изобилии растущие в лесах его страны, поражал своей силой. Она оставлял впечатление ребенка, которому поручили выполнить опасное задание.

Алекс не знал, верить ей или нет. Он не мог представить, что она в состоянии убить букашку, не говоря уже о таком хладнокровном негодяе, как Кальдерон. Тем не менее он порадовался, что предварительно избавился от присутствия помощника и личного секретаря.