Линии выскользнула из замка, затесавшись в небольшую компанию деревенских жителей, состоявшую из четырех крестьянок и шести-семи ребятишек. Она надела свой привычный наряд — нательную рубашку из грубой шерсти и старое, но крепкое платье серого цвета. Волосы перевязала простым кожаным шнурком, а в руки взяла холщовую торбу с самым необходимым. Хотя было тепло, Линии завернулась в выцветший суконный плащ с капюшоном и изменила походку — теперь она двигалась неровным, подпрыгивающим шагом, припадая на одну ногу. Со стороны ее можно было принять за крестьянку, служившую в замке по найму и возвращавшуюся домой после длинного трудового дня.

Оказавшись за пределами Мейденстонского замка, Линии намеренно замедлила шаг и постепенно стала все больше отставать от своих случайных спутников. Хотя они еще некоторое время с любопытством на нее оглядывались, но, благодарение богу, ждать ее не стали.

Когда они подошли к деревне, Линни свернула в сторону — к реке, берега которой поросли лесом. Только оказавшись как можно дальше от замка, она могла почувствовать себя в безопасности. Но вот почувствовать себя счастливой было значительно трудней, и Линни сомневалась, что ей когда-нибудь это удастся.

Куда идти и как добраться до места — два вопроса не давали ей покоя. Естественно было бы направиться в аббатство Рамсей, но Линни опасалась, что в случае если Экстон кинется ее разыскивать, ему в голову придет та же мысль и он с легкостью ее выследит.

Но главное — она просто-напросто не знала, где находится аббатство, а спрашивать дорогу у жителей деревушки Линни не осмелилась.

Она остановилась, чтобы передохнуть, под огромным раскидистым деревом, которое было таким старым, что кора на нем растрескалась и поросла мхом. Казалось, древний тис сник под бременем веков, и Линни тоже поникла головой, хотя и по другой причине. Где-то в ветвях жалобно выводила свою бесконечную песню сойка. Стая грачей поднялась с деревьев, потревоженная появлением молодой женщины. Потом птицы успокоились и снова расселись по веткам, не переставая при этом громко галдеть.

«Трусиха! Трусиха! Трусиха!» — казалось, выкрикивали они высокими резкими голосами, обвиняя Линии в малодушии. Она и в самом деле проявила трусость, сбежав из замка и бросив на произвол судьбы отца, бабку и любимую сестру. Да что там говорить — ей недоставало смелости даже напомнить себе о том, что в этом самом лесу они с Экстоном предавались любви.

Она отошла в сторону от памятного тиса и двинулась вперед, углубляясь в заросли. Теперь уже можно было не опасаться, что ее заметят, — деревья вокруг стояли сплошной стеной. Повинуясь внезапно возникшему чувству, Линни решила идти вдоль берега против течения реки. Рано или поздно она набредет на какую-нибудь деревеньку, а уж там обязательно найдется человек, который укажет ей дорогу к аббатству или расскажет, как добраться до близлежащего города.

В течение часа она двигалась без всяких происшествий. Солнце стало медленно клониться к горизонту, знаменуя начало бесконечного летнего вечера. По дороге ей не встретилось ни одной живой души — только один раз она услышала отдаленный свист, словно кто-то подзывал собаку.

Когда растительность на берегу редела, она прибавляла шаг, когда же дорогу преграждал бурелом, приходилось замедлять движение и с осторожностью пробираться через хитросплетения мертвых стволов и ветвей. Скоро ей сделалось жарко, и она скинула плащ. Чтобы юбка не цеплялась за ветки, ее пришлось подвернуть повыше.

Через какое-то время мелькнули первые проблески надежды, что побег, быть может, удаются. Сердце уже не колотилось, как прежде, в сумасшедшем ритме, а билось размеренно и ровно, хотя постепенно Линни начала уставать. При всем том она положила себе не останавливаться на отдых и идти всю ночь — или, по крайней мере, до тех пор, пока не достигнет какого-нибудь селения.

Появилось чувство голода, и Линни потянулась за краюшкой ржаного хлеба, которую предусмотрительно положила себе в торбу. Однако, прежде чем она успела поднести хлеб ко рту, послышалось ржание лошади, и она, словно громом пораженная, застыла на месте.

Когда замешательство прошло, она метнулась в сторону густых зарослей папоротника и там затаилась. На рукав ей вспрыгнул крупный кузнечик, расправил крылья и с шорохом спланировал в траву, исполненный негодования на то, что его потревожили. Линии боялась даже дохнуть — кто-то определенно двигался в ее сторону, но откуда и кто это был, она не смогла бы с точностью ответить. Поскольку друзей у нее не было — по крайней мере, здесь, в этой богом забытой глуши, — оставалось предположить, что к ней приближался враг.

Затаив дыхание, она прислушалась, пытаясь чутким ухом уловить и распознать сквозь неумолчный шум реки и другие лесные шумы знакомый с детства звук поступи тяжких конских копыт. Но лошадь, очевидно, стояла на месте, поскольку ни треска веток, ни шороха травы слышно не было.

Линни осторожно раздвинула заросли папоротника и огляделась. Где он, этот враг? И кто он? Или ржание ей просто послышалось? Возможно, никакой лошади здесь и не было вовсе, а по лесу пробирался олень или, к примеру, отбившаяся от стада овца. Но ведь мог быть и вепрь.

— Спаси меня, святой Иуда! — тихонько проговорила она. Вепрь — очень опасное животное: он хитер и агрессивен. Ей случалось перевязывать раны дровосеку, на которого в зарослях напал вепрь. Помнится, врачевание не помогло и дровосек умер.

Неожиданно птичий щебет стих. Когда у нее за спиной зашуршала трава, она в панике мотнулась вон из папоротника. Заприметив ближайшее высокое дерево, она без оглядки помчалась к нему.

Линни упрямо лезла по стволу вверх, оставив на земле тяжелый плащ и торбу с хлебом. Добравшись до толстой прочной ветки, она сразу же подтянула ноги, за что-то зацепилась подолом, с силой дернула его и порвала платье. Устроившись поудобнее, она с замирающим сердцем посмотрела вниз, проверяя, достаточно ли высоко она забралась и не допрыгнет ли до нее вепрь.

Ухватившись за ветку над головой, она встала ногами на шершавую поверхность своего насеста и огляделась. Прежде всего, она заприметила свою торбу, которая лежала в густой траве неподалеку. Но вот плаща нигде не было видно. И вепря тоже.

Потом внизу послышался подозрительный звук, и она замерла в напряжении. Неизвестное животное скрывалось поблизости за толстым стволом и, судя по всему, только и дожидалось того момента, когда она спустится с дерева.

— Святой Иуда! — в страхе выдохнула Линни. Как и куда, спрашивается, ей теперь податься, если рядом затаился дикий зверь?

Желая, тем не менее, рассмотреть преследовавшее ее чудовище, она изогнулась всем телом и выглянула из-за ствола. Если бы ее взору предстал огнедышащий дракон, то и тогда, наверное, она не испугалась бы больше. Руки у нее затряслись, и она едва не свалилась с дерева: на нее в упор смотрел Экстон.

Он сидел в высоком седле своего боевого коня и был необыкновенно мрачен. Его голова достигала нижних ветвей, и было ясно, что ему ничего не стоило поднять руки и снять Линни с ее насеста, словно спелое яблоко или персик. Все-таки Экстон догнал ее!

Линни не знала, то ли ей смеяться от радости, то ли проливать от горя слезы. Поэтому было выбрано компромиссное решение — подоткнув юбки, она полезла наверх.

Коротким и точным движением он тронул поводья и, объехав вокруг дерева, встал так, чтобы видеть, как она карабкается по стволу.

— Ты что же — собираешься лезть на самую верхушку, чтобы там от меня спрятаться? — спросил он с явной насмешкой. — Думаешь, тебе это поможет?

— Убирайся! — крикнула она, втайне надеясь, что ее повеление прозвучало достаточно грозно. На самом же деле оно скорее напоминало вопль о помощи.

Как бы то ни было, желаемого эффекта не последовало, и Экстон остался на месте.

— Слезай, Линни, очень тебя прошу. Ты можешь упасть и сломать себе руку или ногу.

— Я же сказала тебе — убирайся! — с еще большим запалом крикнула Линни.

— Черт бы тебя побрал, женщина! Это ради твоей же пользы. Спускайся вниз, поговорим…

— Поговорим, поговорим… Так, стало быть, ты теперь это называешь? — Ей удалось вскарабкаться уже довольно высоко и найти удобную для сидения развилку. Устроившись там весьма основательно, она посмотрела на Экстона сверху вниз. — Хочешь говорить со мной — говори. Что же касается меня, то я с удовольствием послушаю тебя отсюда.

Она увидела, как у него заходили желваки на скулах, но тут же, к ее большому удивлению, он сменил гнев на милость и даже изобразил на губах улыбку.

— Как скажешь, Линни, как скажешь. Будем вести разговор каждый со своего места, если тебе так больше нравится. Дело в том, что я принес тебе кое-какие известия о твоей сестре.

При этих его словах у Линни словно что-то сломалось внутри. Хотя она всем сердцем любила Беатрис и очень за нее тревожилась, ей не хотелось говорить о ней с Экстоном. Особенно с Экстоном.

Поскольку она молчала, Экстон заговорил снова:

— Я хотел поставить тебя в известность, что ее бракосочетание откладывается.

Линни при этом известии заморгала глазами. Нагнувшись вперед, чтобы как следуют его видеть — ей мешала густая зеленая крона дерева, — она для пущей уверенности решила переспросить:

— Ты говоришь, венчание откладывается?

Он пожал плечами.

— Разумеется. До тех пор, пока Питера не посвятят в рыцари.

— Посвятят в рыцари? — снова эхом отозвалась она, отказываясь что-либо понимать. Что общего могло быть между посвящением в рыцари Питера и предстоящим браком Беатрис?

— Они переедут в наш замок в Каене. Нормандия больше ему по нраву, нежели Англия. Впрочем, Каена не так уж далеко — всего день пути по морю и два — по суше. Ты сможешь ездить к ней в гости, когда тебе вздумается. Ну, и конечно, она может приезжать к тебе.

Линни нахмурилась и помотала головой. Все, о чем говорил Экстон, не имело никакого смысла. Получалось, что он женится на Беатрис после того, как Питера посвятят в рыцари. Отлично, но зачем же ему в таком случае отсылать свою жену с Питером в Каену?