— Вот-вот должен появиться герцог Генри — с твоей сестрой и с ее женишком, которого уже можно считать человеком конченым. Хотя результат тяжбы, таким образом предрешен, твоя судьба, Линни, все еще остается под вопросом.

Экстон замолчал. Что он такое говорит? Что имеет в виду? Неужто хочет предоставить ей возможность решить свою судьбу самостоятельно?

Экстон справился с неожиданно охватившей его слабостью и тыльной стороной ладони отер со лба холодный пот.

— Есть ли у тебя какие-нибудь пожелания, прежде чем твоя судьба исполнится?

Линни отрицательно помотала головой, но ее глаза, потемневшие, словно море в бурю, и наполнившиеся к его ужасу — слезами, неотрывно за ним наблюдали и были красноречивее любых слов. Экстон усилием воли постарался заставить себя быть жестоким — таким же, какой она была по отношению к нему.

— Только не пытайся обратить эти полные печали глаза на герцога Генри. И не тешь себя надеждой, что он предложит тебе свое покровительство или найдет тебе подходящего мужа среди тех, кто добивается его милостей. Ты теперь ничего не стоишь, — продолжал он, с каждым словом все больше наливаясь злобой. — Приданого у тебя нет, да и девственность — увы! — тоже потеряна безвозвратно. Для Генри — да и для любого из его окружения — ты представляешь ценность в одном-единственном смысле!

Он замолчал, поскольку ему в голову пришла совершенно сумасшедшая мысль. При всем том это было единственное решение, вполне совпадавшее с тем, что затеяла эта женщина.

Экстон пересек комнату и схватил лже-Беатрис за руки. Его хватка была такой сильной и жестокой, что слезы, которыми полнились глаза Линни, пролились и двумя серебристыми ручейками увлажнили ее щеки. Хотя в груди Экстона кипели гнев и злоба, он был не в силах долго созерцать ее искаженное страданием лицо.

— Я сохраню тебя, — пробормотал он, глядя сверху вниз в ее лучившиеся от слез глаза. — Я сберегу тебя для себя и буду держать в потаенном месте, где никто, кроме меня, не сможет тобой обладать.

Он прижал Линни к себе, чтобы лучше ощутить теплые, нежные округлости ее тела. Экстон жадно вдыхал аромат ее волос, наслаждался нежностью ее кожи. Желание затмило его разум, лишило воли, заставило уступить зову плоти. Экстон, словно перышко, поднял ее на руки. Кровать стояла рядом и так и манила к себе. Хотя Линии пыталась оказать ему сопротивление, разумеется, он не обратил на это внимания.

— Молчи, — прорычал он, швырнув ее на постель, обрушился на нее всей тяжестью своего тела.

— Нет, я не хочу… Я не стану твоей шлюхой, — последнее слово Линни едва выговорила.

Впрочем, сопротивление женщины только подхлестнуло Экстона

— А разве ты не обрекла себя на эту роль, когда приняла имя сестры? Ты, что называется, блудила с одобрения всего своего семейства — и, помнится, тебе это нравилось.

Он приподнялся, грозно навис над ней, раздвинул коленом ее ноги.

— Для тебя в этом мире нет больше возможности вести честную жизнь. Ты лишилась невинности, поэтому тебя никто не возьмет замуж. У тебя нет денег, поэтому ты не сможешь заплатить взнос в монастырь.

— Нет, ты врешь… ты все врешь!

— Тебе некуда идти, так что, хочешь не хочешь, придется оставаться со мной, — заключил Экстон.

Между тем ее сопротивление слабело. Ее тело невольно стало отзываться на близость Экстона. Воспоминания о прежде пережитых минутах наслаждения прочно жили в нем.

Экстон понимал, что ведет весьма неблагородную игру, но мысль о своей вине постарался запрятать подальше. Этот поединок характеров он намеревался выиграть любой ценой. Также — любой ценой — намеревался он сохранить эту женщину для своих услад — неважно, ненавидел он ее или любил.

Мысль, пришедшая ему в голову, показалась настолько невероятной, что он отчаянно затряс головой, стараясь от нее избавиться. Какие бы странные и извращенные чувства он ни испытывал по отношению к этой женщине, значения это не имело. Податься ей некуда, поэтому он спрячет ее и сохранит для себя.

Одну сестрицу — в жены, другую — в наложницы.

? У тебя нет выбора, — лихорадочно шептал он. — Если ты не согласишься с моим предложением, тебе придется сделаться шлюхой и отдавать свое тело любому за серебряную монету. Ты должна еще быть мне благодарна, что я хочу избавить тебя от такой судьбы.

Линии слышала каждое его слово и отлично все понимала. Она знала, что он прав. И, тем не менее, не в силах была заставить себя согласиться на его предложение, выбрать судьбу, на которую он ее обрекал. Она любила его. И не хотела причинять ему боль.

Не хотела, но причинила. А теперь он платит ей тем же. Экстон лег на бок и принялся развязывать завязки, стягивавшие его узкие штаны. Потом он задрал ей юбки, и их тела соединились — чресла с чреслами, плоть с плотью. Он был напряжен и готов к бою, а она… она… Помоги ей бог, но и она тоже была готова — ко всему. Она любила его вопреки всему, что их разделяло. Разве могла она себе позволить длить эту глупую борьбу?

Он вошел в нее, и она закрыла глаза, но не настолько быстро, чтобы не заметить, как смягчились в этот момент черты его лица. Он должен, должен был понять, что она все еще хочет его, и дело тут не только в желании физической близости.

Экстон начал двигаться в привычном ритме, который всегда приводил их к вершине наслаждения. Он завладел ее телом, ее помыслами, ее душой. Темп все нарастал, и постепенно Линии забыла обо всем на свете. Он обладал ею, и она с радостью принимала то, что он предлагал ей. Наконец он застонал и содрогнулся всем телом.

А потом все кончилось, и вместо существ, воспаривших к вершинам наслаждения, на постели остались лежать мужчина и женщина, только что составлявшие единое целое, а теперь разделенные пропастью лжи. У Линии на глазах снова появились слезы, так как реальность, к которой они с Экстоном вернулись, была слишком жестокой, и она отказывалась ее принять. Экстон, заметив ее повлажневшие глаза, чуть отстранился.

? Я причинил тебе боль?

Она отрицательно покачала головой. Экстон имел в виду, конечно же, боль физическую, но у нее болело не тело, а душа. Экстон перекатился на спину и некоторое время лежал без движения, созерцая балдахин, украшавший кровать его матери.

— Плачь — не плачь, своей судьбы тебе избежать не удастся. Уж лучше прибереги слезы для другого случая. Хотя, как я уже говорил, герцог Генри влагу такого рода не ставит ни во что.

Линии отодвинулась к краю постели, как можно дальше от него. То, что говорил Экстон, слушать было непереносимо.

Она потянулась к юбке, чтобы прикрыть свои обнаженные бедра. Одновременно с ней зашевелился Экстон. Он приподнялся на кровати, коротко выругался и резким движением задрал ее юбки чуть не до головы. Потом, схватив ее за запястье, он приблизил к ней лицо и зловещим шепотом осведомился:

— А где мои цепочки с рубинами?

Глава двадцатая

Он потащил ее за собой вниз по лестнице, потом — через зал, через внутренний дворик. Экстон и раньше временами устраивал из их отношений род театрального действа, но то, что происходило сейчас… Для Линии, по крайней мере, это было самое худшее.

Ее протесты не произвели на него ни малейшего впечатления. Они выглядели просто смешными. Ее тащили за руку, словно напроказившее дитя, под взглядами солдат, домашней челяди и дворни до самых дверей кладовки, где прежде она сидела под замком. Схватив фонарь и зап его от горевшего рядом с дверью факела, Экстон втолкнул ее в эту импровизированную темницу и вошел следом.

— Ищи!

От толчка Экстона Линии потеряла равновесие и оказалась на груде мешков с мукой, подняв при падении облако мучной пыли.

— Ищи! — заревел Экстон.

Он наступал на нее, воздев над головой фонарь, а поскольку рука у него тряслась от возбуждения, освещение в кладовке было зыбким, и по выбеленным стенам метались длинные черные тени.

— Ищи цепочки, черт тебя побери! Пока ты их не найдешь и не наденешь, путь отсюда тебе заказан. Клянусь тебе в том богом, Линни!

Хотя в эту минуту Экстон выглядел устрашающе — походил на злобного демона, и в глазах его не было и намека на милосердие, — Линии не выдержала подобного насилия над собой и с криком отчаяния набросилась на него с кулаками.

Это было все равно, что ударить каменную стену. Он не подался назад ни на дюйм. Тем не менее, преимущество внезапного нападения было на ее стороне, и, неожиданно для себя, ей удалось выбить из его рук фонарь. Он упал на пол и разбился, но Линии это не остановило. Ее целью был Экстон. Экстон и все то дурное, что скрывалось у него в душе.

Она колотила его в живот обеими руками, хотя, кажется, эти удары причиняли больше вреда ей, чем ему. Во всяком случае, руки у нее до самых плеч мгновенно свело от боли. Но и это не остановило разъяренную женщину. Она продолжала наносить ему удары до тех пор, пока он не стиснул ее кулаки мертвой хваткой, лишив Линии всякой возможности двигаться.

— Черт бы тебя побрал, Линни! Прекрати сейчас же. Прекрати, я сказал!

Линни оставила бесполезные попытки освободиться, когда совершенно выбилась из сил.

Она снова оказалась в объятиях у Экстона. В темнице царила темнота, поскольку ему как-то удалось затоптать пламя, вырвавшееся из разбитого фонаря, прежде, чем оно успело перекинуться на окружающие предметы. Увы, на этот раз в его объятиях не было ни тепла, ни доброты. Но и слезы, которые текли у Линни из глаз, были злыми слезами, слезами ярости.

Она еще раз сделала бесполезную попытку оттолкнуть его.

— Если тебе нужны эти проклятые цепочки, отпусти меня, — сердито сказала Линни, едва не касаясь губами грубой туники у него на груди, к которой он ее прижимал.

Экстон шевельнулся, и Линни овладела паника. Он все еще был возбужден! Хуже того, Линни почувствовала, как в ней разгорается пламя страсти.

Нет! Ни за что! Мысленно она возносила к небу эти полные отчаяния слова, тело же ее при этом — в который уже раз — делало отчаянные попытки освободиться. К ее удивлению и облегчению, Экстон наконец выпустил ее из кольца своих рук.