Она внезапно встала.

— Пожалуйста, извините меня, джентльмены. Я оставлю вас, так как мне необходимо сделать кое-какие распоряжения по дому.

Дэниел поднялся и подошел, чтобы открыть для нее дверь.

— Мы вскоре все обсудим, — тихо сказал он. — Но одну вещь ты должна сделать незамедлительно.

— Да?

— Ты должна объяснить Лиззи: если она хочет узнать, что происходит по другую сторону двери, надо просто постучать в эту дверь.

На мгновение Генриетта забыла про Мадрид, и ее глаза озорно блеснули.

— Но это не так интересно, Дэниел.

Его лицо приняло суровое выражение.

— Подслушивать у замочной скважины бессовестно и неприлично, Гэрри.

— Но иногда очень полезно, — заметила она.

— И тем не менее, если я снова застану Лиззи за этим занятием с тобой или без тебя, у нее будут большие неприятности. Поэтому если ты хочешь уберечь ее от наказания, то, полагаю, сумеешь объяснить ей так, чтобы она поняла.

Генриетта нахмурилась:

— Почему я должна говорить ей об этом? Будет лучше, если это сделаешь ты.

Дэниел покачал головой, и в уголках его губ мелькнула улыбка.

— Я сильно подозреваю, что она уверена, будто ты не возражаешь против такого поведения. Поэтому я хочу, чтобы она незамедлительно избавилась от этого мнения. — Он понимающе посмотрел на жену и улыбнулся во весь рот. — Фея моя, просто ты должна объяснить Лиззи, что дети не должны проявлять сомнительного любопытства.

Генриетта кивнула:

— Ты, конечно, прав, а я рассматривала это как забаву. Разумеется, я поговорю с ней.

— А по другому вопросу, мы поговорим, как только уйдут гости, — пообещал Дэниел, коснувшись пальцем ее подбородка. — Нет причины беспокоиться.

— Нет, — неуверенно подтвердила Гэрри. — Я пошлю Хильду убрать со стола.

Полчаса спустя Генриетта сидела у окна в спальне, задумчиво глядя на прекрасный огороженный стенами сад, а Лиззи и Нэн играли у ее ног, мастеря люльку для котенка, когда вошел Дэниел.

— Детям уйти?

— Да, — согласился он, наклоняясь и разглядывая конструкцию, которую создали его дочери. — Возьми эту полоску, Нэн, она пригодится потом.

Нэн просияла и последовала его совету, а Лиззи из-под длинных ресниц бросила на отца быстрый понимающий взгляд. Все ясно, Генриетте нужно поговорить с ним. Дэниел ущипнул дочку за щеку и укоризненно покачал головой, а она нерешительно улыбнулась.

— Я хочу поговорить с Гэрри, — сказал он, забыв о своем давнем запрете девочкам пользоваться этим укороченным именем. — А вы отправляйтесь к госпоже Кирстон.

— Но, папа, если мы вернемся в классную комнату, она заставит нас пойти с ней в церковь, — запротестовала Лиззи. — Она всегда ходит к вечерней службе, а это так скучно.

— Мы ничего не понимаем, что там говорят, — пропищала Нэн.

— Но это полезно для души, — усмехнулся Дэниел. — А ваши души явно нуждаются в очищении. Идите.

Девочки вышли без дальнейших пререканий, но явно огорченные.

— Мы возьмем их с собой в Мадрид? — спросила Генриетта, перебирая пальцами бахрому своей шелковой шали.

Дэниел покачал головой:

— Нет, я не могу рисковать их здоровьем. Путешествие будет нелегким, к тому же еще перемена климата. — Он встал на одно колено перед ее креслом и положил ладонь на беспокойно двигающиеся пальцы. — Может быть, ты, моя фея, тоже не хочешь ехать?

— О, как ты мог подумать такое? — воскликнула Генриетта, вскакивая на ноги. — Хочешь оставить меня здесь, чтобы я ходила в церковь с госпожой Кирстон, тогда как ты будешь развлекаться с дамами при испанском дворе?

Дэниел, смеясь, поднялся с колен.

— Нет, я не собираюсь оставлять тебя. Но ты действительно хочешь поехать со мной?

— Я не поеду, если ты этого не хочешь, — заявила Гэрри, опустив голову. — Я думала, что супруги должны вместе преодолевать все опасности, но если ты считаешь по-другому… О! — Этот последний притворный, озорной, пронзительный возглас был вызван тем, что Дэниел схватил ее за талию и бесцеремонно бросил на кровать.

— Тебе предстоит плавание в очень опасных водах, — шутливо сказал Дэниел, оседлав жену и раскинув в стороны ее руки, в то время как она беспомощно извивалась под ним. — На твоем месте я бы подумал.

Генриетта затихла с выражением полной покорности на лице, за исключением глаз, которые призывно пылали, а язык облизывал пересохшие губы.

— Боже милосердный! — прошептал Дэниел. — Иногда я думаю, куда подевалась та юная невинная девушка, на которой я женился?

— В самом деле? — прошептала Генриетта в ответ. — Ты хочешь, чтобы она вернулась?

Он покачал головой:

— Это только игра, любовь моя.

— Так давай поиграем?

Его руки потянулись к ее корсажу и начали осторожно расшнуровывать его.

— Если ты имеешь в виду это.

— Что мы будем представлять? — Она лежала не шевелясь, пока он медленно обнажал ее груди, нежно касаясь прохладными пальцами возвышающихся холмиков, лаская твердые, возбужденные соски.

— У меня в постели испанская цыганка, — сказал Дэниел, распуская ей волосы и осторожно расчесывая их пальцами. Затем он разбросал густые шелковистые локоны по подушке вокруг ее личика. — Испанская цыганка с обнаженной грудью и спутанными волосами, которая чарует игрой на гитаре.

— И околдовывает танцами. — Карие глаза Генриетты мечтательно заблестели, руки нежно поглаживали груди.

Дэниел отодвинулся и сосредоточил все свое внимание на ее руках, на великолепной чувственной плоти, которую она предлагала ему. Генриетта медленно встала, ее платье спустилось до талии, волосы разметались по плечам, глаза призывно блестели, губы приоткрылись.

Генриетта взяла пятиструнную гитару, лежащую в кресле у окна, и обняла ее, ощутив обнаженной грудью гладкую прохладную древесину, словно что-то живое, настолько были обострены ее чувства. Наклонив голову, она взяла первый аккорд, затем второй. Из-под пальцев полилась мелодия. Она была поистине волшебной, порой страстно призывной, порой тоскующей о чем-то неведомом, рождающем смутное томление души и тела. Вдруг пальцы Генриетты быстро забегали по струнам, наполнив комнату легкой, переливчатой мелодией, заставившей Дэниела притопывать и непроизвольно посмеиваться от удовольствия. Гэрри откинула голову назад и тоже радостно засмеялась. Отложив в сторону инструмент, она сбросила туфли и закружилась в вихре юбок и разметавшихся волос, озорно и чувственно играя грудями. Мотив, который Генриетта только что наигрывала на гитаре, теперь звучал из ее уст, и она танцевала буйный, экзотический, многообещающий танец, двигаясь все быстрее, пока не превратилась в сплошной золотисто-бирюзовый вихрь, так что Дэниелу показалось, будто она полностью растворилась в движении. Но наконец Генриетта остановилась и изящно опустилась на пол, протягивая к нему руки.

— Боже милостивый! — пробормотал Дэниел, беря жену за руки и поднимая с пола. Он положил руку ей на грудь, почувствовав бешеное биение сердца, и поцеловал ее в губы. Генриетта тихо застонала, прижимаясь к нему и желая, чтобы страсть, рожденная танцем, теперь нашла другой выход. Она начала стягивать платье, и Дэниел медленно отпустил жену.

— Да, — сказал он хриплым голосом, — сними всю свою одежду для меня.

Она раздевалась, продолжая изображать танцующую цыганку, но теперь ее движения были плавными, манящими и чувственными. У Дэниела перехватило дыхание, и кровь горячо забурлила в жилах. Когда Генриетта была полностью обнажена, он протянул к ней руки, упиваясь ее наготой, а она безумно желала его, неспособная противиться страсти, которую разожгла в нем и рабой которой стала сама. Генриетта прильнула к мужу, чувствуя животом твердость возбужденной мужской плоти.

Дэниел наслаждался ее раскованностью, чувственным откликом на легкие прикосновения его пальцев и языка. Теперь настала его очередь показать свое мастерство, и он играл свою партию с той же страстью, с какой она играла на гитаре, заставляя Генриетту снова и снова содрогаться от наслаждения. Он сдерживался, чтобы доставить ей удовольствие, но настал момент, когда терпеть уже не было сил, и Дэниел повалил ее на край кровати. Генриетта обвила ногами его бедра, радостно принимая его внутрь себя.

Глядя на ее распростертое чувственное тело, руки, закинутые за голову, груди, касающиеся его ребер, бедра, ритмично движущиеся в такт его движениям, Дэниел чувствовал удивительную нежность. Глаза ее были закрыты, губы улыбались, кожа тускло поблескивала от пота. Затем веки Генриетты затрепетали, глаза широко открылись. Дэниел упал на нее, содрогаясь от обрушившейся на него мощной волны наслаждения.


— Я завидую тебе, Гэрри, — мечтательно сказала Джулия Моррис на следующее утро.


Девушки были полной противоположностью друг другу. Генриетта — небольшого роста, а Джулия — высокая, с пышными формами, как Юнона. Одна светловолосая и белокожая, другая темноволосая и смуглая, но обе были одного возраста и недавно стали лучшими подругами.

— Чему же ты завидуешь? — спросила Генриетта, подходя к окну.

С моря неожиданно подул резкий ветер, небо потемнело, и на землю упали крупные капли дождя. Раньше у нее никогда не было подруги, и она не делилась своими секретами ни с кем, кроме Уилла, но мужчины — это совсем другое дело. Быстрое расположение, возникшее между ней и Джулией, стало еще одним источником радости Генриетты и получило одобрение как со стороны Дэниела, так и со стороны лорда и леди Моррис, которые, подобно многим, предпочли изгнание и бедность, последовав за своим королем.

— Я бы хотела стать замужней женщиной, — сказала Джулия, склоняясь над пяльцами. — У тебя столько свободы, Гэрри. Ты сама можешь распоряжаться своей жизнью, как пожелаешь, и никто ничего тебе не говорит.

Генриетта слегка улыбнулась.

— Это не совсем так. Но ты права, Джулия. Быть замужней женщиной приятно во многих отношениях. — В ее памяти еще жили воспоминания о прошлом вечере, но этим она не хотела делиться даже с Джулией.