Дэниел взял себя в руки и ничего не сказал. Господин Филберт был уже достаточно шокирован в это утро. Дэниел вернул документ адвокату, и они вышли на холодную улицу.

— Ты огорчен? — спросила Гэрри без предисловий.

— Очень, — сказал Дэниел. — Из-за себя не меньше, чем из-за тебя. Я должен был знать, что ты не сможешь вести себя как следует.

— Я не считаю, что вела себя неправильно, — решительно сказала Гэрри. — Почему я не могу прочитать письмо? Оно касается меня даже и большей степени, чем тебя.

— Ты моя жена, — тихо сказал Дэниел. — А раз так, все, что касается тебя, непосредственно касается и меня. Для тебя, возможно, является нормой вызывающее, легкомысленное поведение дома, но в общественном месте ты должна придерживаться установленных правил. Я не хочу испытывать стыд за поведение моей жены.

Генриетта искала слова в свою защиту, но так и не нашла их. Она знала, что жена должна быть кроткой, послушной и преклоняться перед умом и знаниями мужа. Жены не должны противоречить своим мужьям и оспаривать их решения или способы ведения дел. Жены вообще не должны вмешиваться в их дела, иначе они могут только опозорить своих мужей. Она прекрасно знала все эти правила, но это не означало, что она их принимала.

Дэниел покосился на Генриетту, шедшую рядом с поникшей головой. Его жена явно была необычной женщиной, и переделать ее казалось просто невозможным. Так или иначе, с этим приходилось считаться, но Генриетта, в свою очередь, должна соблюдать общепринятые нормы поведения.

Придя к такому выводу, он решил не проявлять мягкости, и обед, который приготовила Доркас, прошел в молчании. Закончив еду, Дэниел сказал жене, что у него есть дела и он вернется только в конце дня. Это вполне устраивало Генриетту. Когда Дэниел вернется домой, его будет ждать совсем другая жена, и он поймет, что она раскаивается, и забудет о ее неприличном поведении в адвокатской конторе.

От тех денег, что Дэниел дал ей на хозяйственные нужды перед отъездом из Кента, у нее остались две кроны. Вооружившись ими, Генриетта вышла из дома, плотно закутавшись в плащ. Доркас, казалось, не удивилась, когда Генриетта сказала ей о предстоящей прогулке, так как, вероятно, не знала, что Дэниел запретил ей выходить без сопровождения. Доркас даже не предостерегла ее, из чего Гэрри сделала вывод, что Дэниел проявил излишнее беспокойство. Во всяком случае, она не собиралась уходить далеко, только до магазина, мимо которого они проходили утром, где продавались духи, мыло и сушеные травы.

Генриетта вышла на узкую улочку и почти столкнулась с чумазым, одетым в лохмотья мальчишкой. Он держал в руках полбуханки хлеба. Сзади послышались шум и крики: «Держи вора!» Он споткнулся и рухнул к ногам Гэрри, с побелевшим лицом и полными ужаса глазами уставился на нее, ожидая, что она его схватит.

Гэрри быстро наклонилась и помогла мальчику подняться на ноги.

— Поторопись! — шепнула она, подтолкнув его в направлении другой улочки. Мальчишка помчался, не оглядываясь, лавируя между экипажами и телегами, и вскоре исчез в толпе.

— Клянусь, он побежал сюда! — В начале улицы появился раскрасневшийся от бега стражник, за ним следовал громадный детина, чей испачканный мукой фартук говорил о его профессии.

— Воровское отродье! — крикнул булочник, вытирая вспотевший лоб и оглядываясь вокруг. Взгляд его остановился на Генриетте, которая стояла, с явным равнодушием наблюдая за происходящим. — Эй, мисс, не видели вы здесь сопляка минуту назад?

Гэрри надменно подняла бровь, давая понять, что не привыкла к подобному обращению.

— Нет, не видела, — заявила она. — Сопляки меня не интересуют.

— Скажите пожалуйста! — проворчал булочник, однако стражник, который лучше отличал господ, отдал ей честь, пробормотал извинения и увлек своего спутника в противоположном направлении.

Довольно посмеиваясь, Генриетта продолжила свой путь и наконец нырнула в низкую дверь маленького магазинчика, воздух в котором был напоен крепким запахом сушеной лаванды, мускуса и пчелиного воска. Сельские жители сами заготавливали все это, и никто не думал это покупать, однако она, подавив чувство вины за то, что тратит деньги таким безрассудным образом, обратилась к женщине, сидящей на низком стуле возле горящего камина, и заказала сушеную лаванду, маленький кувшинчик розовой воды и самое ценное и важное — кусок мыла, не такого, каким они пользовались дома, из щелока и животного жира, а мягкого, нежного пахнущего вербеной и очень дорогого. Однако Дэниел не стал бы в этом случае думать о цене, решила она, сжимая жалкую шестипенсовую монету, которая осталась от ее двух крон.

Со своими покупками, глубоко спрятанными в кармане плаща, Генриетта поспешила назад по многолюдной Чипсайд-стрит, а затем по Патерностер-роуд. Вокруг лавки мясника собралась галдящая толпа, и, будучи очень любопытной, Генриетта подошла посмотреть, что вызвало такой шум. Она пролезла вперед, не обращая внимание на возмущенную ругань и толчки, и сразу захотела вернуться назад. Два парня привязали тлеющую головешку к хвосту тощего одноглазого кота. Толпа хохотала, бросая комья грязи, камни и все, что попадало под руку, в несчастное, измученное создание, пронзительно визжащее от боли и ярости и отчаянно пытавшееся спастись.

Генриетта знала о жестокости деревенских жителей, но она была совсем другого рода по сравнению с этим злобным наслаждением толпы муками животного. Здесь жестокость была бесцельной и бессмысленной, только для того, чтобы позабавиться. Она выскочила в круг и попыталась схватить кота, но тот увернулся, и толпа захохотала еще громче, наслаждаясь этим новым зрелищем. Плача от гнева и обиды, Генриетта бросала в толпу все известные ей ругательства. Вдруг совершенно неожиданно из окна на кота вылили ведро воды, отчего огонь сразу погас, а юбка и ботинки Генриетты забрызгало грязью. Окно резко захлопнулось, и толпа заворчала.

— Леди Драммонд, как вы здесь оказались? Вам надо уходить отсюда. — Неизвестно откуда появился муж Доркас, лицо его было озабоченным, обычная молчаливость исчезла. Он взял ее за руку и вытащил из толпы, возмущение которой нарастало. — Они могут обвинить вас в том, что вы испортили им удовольствие, — пробормотал он, — и тогда неизвестно, что может случиться.

Генриетта дрожала, ее мутило. Наверное, Дэниел был все-таки прав, предостерегая ее. Настроение толпы было таким, что она не стала бы обращать внимание ни на ее возраст, ни на пол, ни на социальное положение. Хозяин проводил Генриетту до дверей дома и, увидев, что она вошла внутрь, снова отправился по своим делам. Из кухни прибежала Доркас и, увидев ее бледное лицо, всплеснула руками.

— Эти негодяи мучили кота, — пояснила Гэрри. — Меня чуть не стошнило.

— В этом городе происходит кое-что и похуже, — мрачно сказала Доркас. — Помяните мое слово, скоро они убьют и короля.

Генриетта расстегнула плащ и начала понемногу приходить в себя, вспомнив о цели своей прогулки.

— Я хотела бы помыться, Доркас. У вас есть чан, который можно перенести в спальню и наполнить водой?

Доркас немного удивилась, но с готовностью согласилась снабдить ее чаном и горячей водой, и Гэрри поспешила наверх, надеясь, что Дэниел будет отсутствовать еще достаточно долго. Она выложила покупки на туалетный столик, и все уличные неприятности были забыты, когда она начала приводить в исполнение свой план. Может быть, наивно думать, что это подействует? Нет! Махнув рукой, Генриетта отбросила свои сомнения. Когда Дэниел придет домой, его будет ждать приятный, возбуждающий сюрприз.

Десять минут спустя Генриетта стояла обнаженной перед дымящимся деревянным чаном. Она вылила в него содержимое маленького кувшинчика и начала энергично перемешивать воду. Комнату наполнил приятный запах роз, усиленный теплом камина. Сверху она насыпала лаванду, затем ступила в воду и погрузилась в горячее, успокаивающее благоухание. Драгоценный, гладкий, как бархат, кусочек мыла не был похож на то, каким она пользовалась раньше, и, когда она потерла его между ладоней, он тотчас взмылился пеной с запахом вербены.

Генриетта вылила кувшин горячей воды себе на голову и тщательно намылила волосы, после чего ополоснула водой из другого кувшина. Затем легла на спину, опершись головой о край чана, подняла кверху колени, закрыла глаза и погрузилась в приятные, чувственные грезы.

— О Боже! Все аравийские благовония здесь, в нашей спальне! — Дэниел вошел в комнату и остановился, закрыв глаза и наслаждаясь теплом и ароматом после холода заснеженных вечерних улиц. Спальня была окутана душистым паром, клубившимся в теплом воздухе.

Генриетта лениво повернула голову к двери и улыбнулась:

— Ты пришел раньше, чем я ожидала.

— Что здесь происходит, черт побери? — Дэниел подошел к чану, привлеченный ее улыбкой, хотя сам этого не сознавал.

Он остановился, глядя на жену. Лицо Генриетты раскраснелось от теплой воды… и от чего-то еще. Это что-то таилось в ее мечтательном взгляде и в изгибе улыбающихся губ. Он скользнул взглядом по ее розовому телу, по груди с напряженными сосками, и внезапно у него перехватило дыхание. Казалось, он видел свою жену впервые, а ее худенькое тело, так хорошо ему знакомое, стало вдруг загадкой, которую он должен был разгадать. И в глазах, устремленных на него, явно чувствовалось приглашение раскрыть тайну.

Дэниел покачал головой, как бы отгоняя это странное чувство, но оно не ушло, и он подумал, что его либо околдовали, либо на месте его по-детски наивной жены оказалась другая женщина. Генриетта медленно встала, с ее тела стекала вода. Заложив руки за голову, она собрала в пучок волосы и отжала их, неотрывно глядя ему в лицо. Где, черт побери, она научилась так соблазнительно двигаться и так призывно улыбаться? Генриетта протянула к нему руки, и он безвольно взял их. Она вышла из воды и вплотную подошла к нему, окутав смешанным ароматом лаванды, розы и вербены.

— Если хочешь тоже помыться, я потру тебе спину, — прошептала она, встав на цыпочки, и, прежде чем расстегнуть ему плащ, слегка коснулась губами его губ.