Торн рассмеялся, и этот смех не предвещал ничего хорошего.

– Слишком поздно, принцесса. Сначала я сделал тебя своей невестой, а теперь ты будешь моей женой, и в этом отношении и в любом другом.

Шана не могла увернуться, когда он раздвинул ее ноги. Горячий взгляд словно пронзил ее… точно так же, как и его плоть. Девушка закричала от того, с какой силой он вошел в нее, но этот крик был скорее от шока, чем от боли. От бессилия и унижения слезы катились из глаз. Шана чувствовала, что уже ничего не сможет сделать – он слишком глубоко проник в нее.

Казалось, время тянулось бесконечно долго. Торн лежал спокойно, не двигаясь. Ее тело скоро уступило, и он уже не был инородным предметом, разрывающим ее на части. Но дух ее не сдавался. Бежали секунды, и вместе с ними поднимался протест. Шана ненавидела его близость, ей было ненавистно, что он стал частью ее тела. Она ненавидела его за то, что он обладал ею так, как еще никому не удавалось, даже Барису. Но нет, он не найдет в ней отклика сегодня. Она будет равнодушна ко всему.

Торн понял ее замысел и решил преодолеть его. Он дотронулся до красивых грудей и языком проложил тоненькую дорожку к ее возбужденным соскам. Губами он припал к неистово пульсирующей артерии у основания ее шеи. Но Шана не давала ему насладиться поцелуем, ее нежным ртом, намеренно отворачивая голову в сторону.

Гнев Торна вспыхнул с новой силой. Ему захотелось оставить девушку неудовлетворенной, но бурное желание стало уже неуправляемым. Движимый животной страстью, граф вошел в нее сильно и глубоко, убыстряя темп.

Шана не сражалась с ним, но и не уступала. У Торна не оставалось другого выбора, как полностью отдаться своей страсти, в то время как она, не шевелясь, лежала под ним, отвернув в сторону лицо, зажмурив глаза.

Это стало последней каплей в чаше терпения Торна. Будь она проклята, подумал он. Она всегда была высокомерной и отчужденной, холодной до мозга костей! Но даже эта мысль вылетела у него из головы, когда он стиснул зубы. Казалось, мир взорвался вокруг него. Со стоном, который больше говорил о поражении, чем о победе, Торн задрожал и изверг свою плоть в тело Шаны.

Его грудь все еще вздымалась, когда он лег рядом с ней. Шана приоткрыла глаза, наполненные слезами. Эти глаза были немым проклятием графу. Полный боли взгляд пронзал его, словно ножом. Торн мысленно ругал ее за то, что она заставила его пойти на это, а себя бранил за то, что ему не хватило самообладания.

Их взгляды столкнулись, когда принцесса попыталась достать простыню, которая закрутилась у ее щиколоток, и быстро прикрыла ею свою наготу. Он привстал на локте.

– Неужели ты думаешь, что я так обольщен твоей красотой, что нужно от меня прятаться? Я уже успел рассмотреть все, что было нужно, и скажу, что ты не лучше любой другой. Да, – продолжал он, бросив в, ее сторону быстрый взгляд, – и не важно, принцесса ты или нет. Ты Шана, – такая же женщина, как и всякая другая, и любая другая женщина меня устроит.

– Я буду ежедневно молиться, чтобы ты оставил меня, – ответила Шана таким же холодным тоном, каким он разговаривал с ней.

Торн потемнел так, как будто над ним нависла туча.

– О, тебе не стоит беспокоиться по этому поводу. Ей-богу, клянусь, я не дотронусь до тебя, пока ты сама не скажешь, нет, не попросишь меня об этом! Действительно, толку от такой жены немного, а еще меньше, как от женщины. Ясно, что ты не успокоишь меня днем, не доставишь удовольствия в постели ночью. Мужчине нужна женщина, не боящаяся показать свою приветливость, да, даже страсть! А ты, принцесса, – при этом его губы искривились, – ты не вызываешь у меня ничего, кроме похоти! Но свой долг мужа я выполнил, и когда ты будешь, занята своими молитвами, помолись, чтобы зачала, чтобы выполнить свой долг жены, так как меня трясет от одной мысли о том, что мне еще раз придется лечь с такой хладнокровной ведьмой, которая думает только о себе!

Зачала! Шану охватил шок. Она вспомнила о тех содроганиях, которые сотрясали его тело. Только сейчас она поняла значение той влажной извергающейся теплоты, которая сопровождала его вздрагивания. Девушка быстро отбросила эту мысль, так как ей было невыносимо думать о зачатии ребенка с этим грубым, жестоким мужчиной. О, как немилосердно с его стороны так ее ударить, и это после того, что он только что совершил!

– Я заставлю вас пожалеть об этом, – сказала Шана глухим взволнованным голосом. Граф не беспокоился, высказывая свое презрение. Почему она должна думать об этом? – Запомните мои слова, милорд. Вы проклянете тот день, когда женились на мне!

– Принцесса, – холодно сказал он – я уже сделал это.

Торн задул свечу и снова забрался в постель. Шана лежала, сжавшись в комочек на своей половине, отвернувшись спиной, неподвижная, как стена. Кто, с горечью недоумевал он, выиграл эту битву? Не она. И конечно, не он.

ГЛАВА 14

ТОЛКУ ОТ ТАКОЙ ЖЕНЫ НЕ МНОГО, А ЕЩЕ МЕНЬШЕ, КАК ОТ ЖЕНЩИНЫ! ЯСНО, ЧТО ТЫ НЕ УСПОКОИШЬ МЕНЯ ДНЕМ, НЕ ДОСТАВИШЬ УДОВОЛЬСТВИЯ В ПОСТЕЛЕ НОЧЬЮ. МУЖЧИНЕ НУЖНА ЖЕНЩИНА, НЕ БОЯЩАЯСЯ ПОКАЗАТЬ СВОЮ ПРИВЕТЛИВОСТЬ, ДА, ДАЖЕ СТРАСТЬ!.. МЕНЯ ТРЯСЕТ ОТ ОДНОЙ МЫСЛИ О ТОМ, ЧТО МНЕ ЕЩЕ РАЗ ПРИДЕТСЯ ЛЕЧЬ С ТАКОЙ ХЛАДНОКРОВНОЙ ВЕДЬМОЙ, КОТОРАЯ ДУМАЕТ ТОЛЬКО О СЕБЕ!

Было странно, что эти вырвавшиеся в гневе слова причиняли Шане боль. О, говорила она себе, эта злоба входила в словесную атаку Торна. Его единственным намерением было отыграться, сделать ей больно за то, что она отказалась заниматься с ним любовью. И он добился своего.

Неужели она была такой холодной и бесчувственной, какой он ее назвал? Правда, граф открыл в ней сторону, которую еще никому не приходилось видеть, так как еще никто ее не тревожил так часто и с такой готовностью, как это продолжалось последние несколько недель. Но он получил то, что заслужил! Нет, с негодованием подумала Шана, ни милосердия, ни сочувствия она не лишена. Не была она и жадной, как, кажется, думает Торн.

Но одновременно он заставил ее почувствовать себя самой настоящей каргой. Шана никогда не считала себя большой красавицей, но, тем не менее, на следующее утро она нашла зеркало, чтобы посмотреть, не произошло ли с ее лицом каких-нибудь страшных изменений. Девушка ничего не смогла обнаружить, хотя и решила, что ее кожа на щеках стала более натянутой. Позже она с волнением спросила Вилла и сэра Грифина, не находят ли они, что на нее неприятно смотреть. Старый рыцарь зорко и внимательно ее осмотрел, а Вилл проявил непростительную невнимательность и сказал, что принцесса ничуть не изменилась.

Но семена сомнения были посеяны. Торн заставил Шану усомниться в себе, чувствовать себя не отвечающей требованиям двора. И каким образом он добился этого, девушка не понимала.

Не понимала она и того, почему его слова для нее имели такое значение. Но, тем не менее, она понимала, что имели…

Вилл и Грифин стали для Шаны единственным спасением на протяжении последних нескольких дней. Но в то время как Вилл становился все более открытым и доверчивым, ее муж все более отдалялся.

Де Уайлд поздно возвращался в супружескую постель и почти не замечал Шаны. Принцесса не спала, когда он приходил, но делала вид, что спит. Они лежали молча, их объединяла только вражда. Шана говорила себе, что искренне рада безразличию к ней со стороны графа.

Но самым удивительным было то, что хотя она и испытывала к нему неприязнь как к человеку, его ласки не вызывали в ней ненависти…

Шана старалась сделать все, чтобы зачеркнуть, забыть тот восторг, который она испытала в объятиях Торна в их первую брачную ночь, но не могла стереть их с памяти. И эти ласки постоянно напоминали о себе. Стоило ей только взглянуть на него, чтобы вспомнить до мельчайших подробностей то, что он сделал с ней. Те места, к которым он прикасался и ласкал, то сильное томление, которое он разбудил – в ней, запретное волнение… И даже во вторую ночь, когда вызвал в душе не проходящую боль, тем что, решив быть пассивной и отчужденной, она не удержалась от того, чтобы не обвить его шею руками и не закричать от наслаждения.

Если Торн не уезжал со своими рыцарями, он был с леди Элис, во всяком случае, так казалось Шане. Девушка сказала себе, что Элис была ему желанна. Какой же неверной скотиной он был! Но если это правда, то почему, когда она видела их вместе, у нее все холодело внутри и сжималось в комок? Она с трудом могла дышать, не могла ни есть, ни пить из-за странной тяжести, которая наваливалась на сердце. И почему, хотя она быстро отводила в сторону взор, они вместе еще долго стояли перед глазами?

Однажды Шана видела, как они гуляли за крепостной стеной. Девушка смотрела на графа, хотя и не хотела этого. Он был дьявольски красив, а Элис была чувственна и грациозна с великолепными возбуждающими формами. Эта женщина обладала экзотической чарующей красотой, с которой Шана и не надеялась сравниться. Действительно, говорил ей слабый внутренний голос, леди Элис и Торн, оба такие смуглые, такие неотразимые, были потрясающей парой. Какое-то странное, незнакомое Шане чувство пронзило ей сердце.

Никто не испытывал большего облегчения, чем принцесса, когда на следующий день наконец прибыл брат леди Элис. Во дворе крепости Элис обняла Торна за шею и поцеловала его в губы. Шана начала закипать, хотя она должна была доверять там, где доверие оправдывалось. И, несмотря на то, что Торн ничего не сделал в ответ, принимая пассивное участие, принцессу всю словно обожгло, она вспыхнула. Ее поразило то, как открыто Торн позорил ее. Кто бы посмел позволить себе этот долгий интимный поцелуй на глазах своей жены?!

Шана смотрела на башню, уходящую высоко в небо, лишь бы не видеть этих воркующих голубков. Она не могла вспомнить, чтобы чувствовала когда-нибудь себя такой униженной. Одно дело – бессердечное отношение к ней, но совсем другое – игнорировать ее присутствие, словно жены здесь и не было! Что могло быть хуже? Шана с горечью недоумевала. Быть презираемой женой, или женой, которая ничего не значила, словно даже не существовала?