Кристина Кук - Непокорная жена

Нет, он не может жениться на ней. Она во всем слишком отличается от него, между ними не будет равенства. Она всем своим видом подчеркивает это. Но будь он проклят, если позволит ей обращаться с ним пренебрежительно. Он непременно поставит леди Элинор на место.

– Какого черта ты здесь делаешь?

Фредерик обернулся на суровый голос отца.

– Рад, что ты, как всегда, тепло встречаешь меня, отец. Кажется, меня позвали сюда по делу. Речь идет о брачном контракте, если мне не изменяет память.

– Тебя никто не ждал раньше двух недель. Мэндвилла нет сейчас в Ковингтон-Холле.

– Да, я знаю. Я только что оттуда и имел возможность вновь познакомиться со своей нареченной. Боюсь, по возвращении Мэндвилла тебе придется сказать ему, что я хочу отказаться от этого брака. Я передумал жениться.

Шея отца покраснела от гнева.

– Ты женишься. Я обо всем договорился с Мэндвиллом и не стану отказываться от сделки в угоду твоей изменчивой натуре. Тебе чертовски повезло, что он согласился на этот брак.

Фредерик подошел к буфету в углу комнаты и взял бутылку темно-синего стекла. Вытащив пробку, он налил себе приличную порцию превосходного отцовского бренди в стакан, после чего залпом осушил его.

Отец сузил глаза, внимательно изучая Фредерика, в то время как тот поставил пустой стакан на буфет.

– Полагаешь, у меня мало неприятностей без тебя? После того, что случилось с Марией…

– С Марией? – Внутри у Фредерика все сжалось.

– Надеюсь, ты помнишь свою сестру Марию? Я понимаю, что, ведя такой беспечный образ жизни, можно забыть обо всем на свете, но тем не менее…

– Что, черт возьми, случилось с Марией? – резко спросил Фредерик, теряя терпение.

– Подлец муж бросил ее, вот что. Сбежал со своей любовницей неизвестно куда, оставив Марию с ребенком без единого фартинга. Она приехала сюда неделю назад в ужасном состоянии. А теперь еще являешься ты и заявляешь, что не желаешь выполнять брачное соглашение. Видимо, леди Элинор недостаточно груба, недостаточно вульгарна, чтобы отвечать твоим вкусам?

Фредерик почти не слышал оскорблений отца. Экфорд бросил Марию? Каков негодяй! Кровь шумела в ушах Фредерика, почти лишая его слуха.

– Я убью его!

– Экфорда? Сначала найди его. Ходят слухи, что он скрывается где-то вблизи Плимута.

– О, я найду этого ублюдка и пристрелю его. – Фредерик сжал кулаки. – Где сейчас Мария?

– Наверху. Мне сказали, что она наконец благополучно уснула.

Кивнув, Фредерик повернулся и направился к двери.

– Куда, черт побери, ты идешь? – крикнул отец ему вслед. – Вернись, я еще не закончил разговор с тобой.

Игнорируя приказ отца, Фредерик продолжил движение к лестнице:

– Я собираюсь проведать сестру.

– Ты никуда не пойдешь, пока не выложишь мне свои дурацкие причины, по которым отказываешься от леди Элинор Эштон. Если ты уже видел ее, то, разумеется, не сможешь утверждать, что нашел в ней непреодолимые изъяны. Ты должен быть благодарен Мэндвиллу за то, что он счел тебя подходящим женихом для своей дочери.

Фредерик остановился и повернулся к отцу:

– Я сейчас не могу думать ни о чем другом, кроме благополучия моей сестры. Так что извини меня.

– Должно быть, ты пропадал последние шесть месяцев в Мейфэре среди таких же шлюх, как та, с которой встречаешься на Дьюк-стрит…

– На самом деле она живет на Джермин-стрит, – поправил отца Фредерик. – Эти улицы расположены довольно близко друг от друга. Полагаю, ты имеешь в виду что-то нехорошее…

– Я имею в виду пьянство, азартные игры и дуэли, – перечислял отец грехи Фредерика, загибая пальцы. – Не говоря уже о твоих мелких прегрешениях во время пребывания в Ирландии.

– У меня были неотложные дела в Ирландии.

– Не было там у тебя никаких неотложных дел. – Отец нахмурился еще больше. – Ты провел четыре года в Кембридже и все еще говоришь как один из них.

– Один из них? Я не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Фредерик, нарочито произнося каждый слог.

Отец попался на эту приманку.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Я надеялся, что они воспитают тебя как настоящего джентльмена, а не как ничтожного дикаря, который не научился говорить на правильном английском языке.

– Как ни странно, но твои нарекания нисколько не трогают меня. Ты отдаешь себе отчет в том, что моя мать – твоя жена – была одной из этих «ничтожных дикарей»?

Отец угрожающе приблизился к Фредерику, сузив глаза и тыча пальцем в его грудь.

– Как ты смеешь говорить такие вещи о своей матери! – выпалил он с побагровевшим лицом.

Фредерик сложил руки на груди.

– На самом деле это были твои слова, а не мои.

Игнорируя его ответ, отец продолжил сдавленным голосом:

– Фиона была ангелом здесь, на земле, и если бы не ты… – Он замолчал и поднес кулак к своему рту. Краска сошла с его лица, и он сделался мертвенно-бледным.

– Продолжай, пожалуйста, – медленно произнес Фредерик, махнув рукой. – Если бы не я, она была бы жива. Именно это ты хотел сказать, не так ли? – Внезапно горло Фредерика сжалось, и он почувствовал, что ему не хватает воздуха.

– Нет, не это, – сказал наконец отец, и его обвисшие щеки вновь порозовели. – Я только имел в виду…

– Не надо оправдываться, отец. Я знаю, что ты имел и виду. А теперь извини, я хочу повидать Марию.

Фредерик поклонился, с удовольствием отметив явное раздражение на холодном, жестком лице отца. Ему всегда нравилось, когда последнее слово в разговоре с отцом оставалось за ним.

Он подождет, когда Мария окончательно придет в себя после перенесенного испытания, а потом он займется поисками ее подлого мужа, чтобы покончить с ним раз и навсегда. Только после этого он сможет спокойно вернуться в Лондон, в небольшой дом, который делил со своей любовницей и где было его место.

Подальше от отца и еще дальше от леди Элинор Эштон, представляющей собой образец аристократки.

– Каков наглец, – пробормотала Элинор, приподнимая юбки и переступая через упавшую ветку на дорожке. Она решила все-таки отправиться в Марблтон пешком, надеясь таким образом успокоить бушевавшие эмоции.

Однако прогулка не возымела должного действия. Элинор прошла уже целую милю по пыльной дороге, но чувства несправедливости и возмущения не покидали её.

Все эти годы образ Фредерика невольно преследовал ее, а он совершенно забыл о ней. Он стоял в трех шагах от нее и не узнал. Есть некоторое сходство? Ха!

Потом он нагло оглядел ее с головы до ног и заявил, что не желает жениться на ней. Тогда какого черта он дал согласие на брак? Может быть, ему доставило удовольствие вновь унизить ее, как несколько лет назад? Неужели он действительно такой жестокий и бессердечный, как говорят о нем? Неужели он решил поиздеваться над ней, сначала сделав предложение, а потом отказавшись от него?

Хорошо еще, что это произошло не публично, чтобы насладиться в полной мере ее унижением.

Огорченно вздохнув, Элинор нырнула под деревянную поперечину изгороди и наконец оказалась в ухоженном парке Марблтона. Она остановилась, восхищаясь прекрасным видом и стараясь отбросить навязчивые мысли. «Забудь о нем, – твердила она себе. – Не позволяй ему портить такой чудесный день».

В то время как она любовалась зеленым, слегка холмистым ландшафтом, морщины на ее лбу разгладились и хмурое выражение лица исчезло. В ее памяти хранились приятные воспоминания о Марблтоне и его обитателях как в прошлом, так и в настоящем, и она не должна позволить мыслям о Фредерике Стоунеме заслонить их.

Много лет назад Марблтон принадлежал сэру Грегори Брэдстриту – баронету с ограниченными средствами, но добрейшей души человеку. Его жена, леди Брэдстрит, также отличалась добротой и великодушием. У них было четверо детей, младший из которых являлся ровесником Элинор и ее брата-близнеца.

Она проводила здесь, в парке, много летних дней, резвясь с детьми Брэдстритов, угощаясь лимонадом и сандвичами на лужайке вместе с Генри, который радостно улыбался, что редко делал в своем доме.

Дома он чувствовал себя подавленным критическими замечаниями матери, которая к тому же заставляла его проводить время в помещении из страха, что он, обладая слабым здоровьем, может истощить свои силы, играя на природе. Однако здесь, в Марблтоне, Генри расцветал, окруженный нежной заботой леди Брэдстрит. Ее дети всегда с радостью принимали и искренне любили Генри, несмотря на его физическую слабость.

Однако когда Элинор и Генри шел десятый год, для сэра Грегори наступили тяжелые времена. Он был вынужден продать Марблтон, и Брэдстриты, упаковав вещи, уехали, чтобы уже никогда не вернуться на прежнее место. Элинор плакала несколько дней не столько из-за потери партнеров по играм, сколько из-за того, что Генри лишился теплого приема, поддержки и заботы. Всего этого он не получал в своем доме, если не считать ее детских попыток как-то скрасить его существование.

Элинор закрыла глаза и сделала глубокий вдох, воскрешая в памяти радостные крики детей, бегавших когда-то по этим самым лужайкам. Она представила Генри, сидящего на траве, и его сияющие от радости темно-синие глаза, лишенные печали, которая обычно омрачала их.

О, Генри. Дорогой, любимый Генри. Как ей хотелось, чтобы ее брат был сейчас с ней, а не в университете. Она ужасно скучала по нему, когда он уехал в Итон. Правда, тогда Генри по крайней мере приезжал домой во время каникул, а теперь, находясь в Оксфорде, он ни разу не появлялся в Ковингтон-Холле.

Он, конечно, часто писал: не проходило и недели, чтобы они не получали его писем, в которых он подробно рассказывал о своих занятиях. Однако это было совсем не то же, что его присутствие рядом. С кем, кроме Генри, она могла поделиться своими надеждами и мечтами и даже глупыми стихами без опасения быть осмеянной? Разумеется, не с матерью и даже не с Селиной, своей ближайшей подругой.