Этот приговор был произнесен с таким видом, словно мужчина был наделен всеми правами судьи и сюзерена. Заметив, что Джулиана вжала голову в плечи, незнакомец подлил ей еще вина и мрачно пообещал:

— Ничего, я об этом позабочусь.

— О чем?

Он сунул ей кружку прямо под нос.

— Ради Бога, не говорите сэру Джозефу, что я на него жаловалась, — испугалась Джулиана. — Если он об этом узнает…

Она не договорила.

— Что тогда? — поинтересовался мужчина.

— Сэр Джозеф весьма неприятен в гневе, — пробормотала она и, уже в который раз, мысленно пожелала злобному старику, чтобы он сгорел в адском пламени. Нехорошая, не христианская мысль. Рука Джулианы непроизвольно коснулась отметины на щеке, потом стала теребить короткую косу. Чуть ниже уха был еще один шрам, длинный, с неровными краями.

— Залезайте на постель и допивайте вино, — сказал мужчина.

— Вы шутите?

Он молча откинул с кровати меховую шкуру.

— Ни за что!

Ведь он так и не объяснил ей, кто он такой и зачем притащил ее сюда. Вроде бы проявляет заботу о ее безопасности, однако не такая она дура, чтобы ему верить.

Мужчина нетерпеливо ждал, но от вина Джулиана осмелела.

— Я с вами в постель не лягу! Я знаю, что похищать женщину, а потом жениться на ней — это самый верный путь к богатству и могуществу, но у вас ничего не выйдет. Со мной уже пытались поступить подобным образом, но я все равно отказала. Откажу я и тебе, мерзкий червяк!

Он двинулся на нее с таким устрашающим видом, что Джулиана в ужасе закрыла лицо руками.

Однако удара не последовало.

— Сядьте на кровать, — процедил он с холодной яростью.

Она медленно опустила руки, все еще ожидая удара. Он был таким высоким, могучим, но в его глазах уже не было гнева — лишь отвращение. Должно быть, моя трусость ему омерзительна, подумала Джулиана и послушно уселась на постель.

Мужчина молча укутал ее меховой полстью, а вместо подушки положил гладкое полено, накрыв его ворохом тряпья.

Джулиана сама не понимала, откуда в ней столько упорства, однако, несмотря на страх, сдаваться не собиралась. Она боялась и этого чужака, и саму себя, и той странной власти, которую он над ней приобрел. Силы ее были на исходе. Но она все же посмотрела с вызовом в его ледяные глаза и прошептала:

— Не буду я с вами спать! Лучше уж броситься в пламя или жить на цепи, как последний раб.

Его зеленые глаза вспыхнули пламенем, он грубо уложил ее в постель и пробурчал:

— Не говорите таких слов, миледи. Не желайте подобного ни себе, ни другому. Вряд ли цепь будет вам к лицу.

— Зато она будет в самый раз негодяю, который надеется поживиться за счет моего состояния и титула.

Он отдернул руки, словно обжегшись.

— Если мне когда-нибудь доведется встретиться с Жоффруа-Жаном-Луи-Раймондом, графом Авраше, я посоветую ему привязать вас покрепче к брачной постели и как следует поучить вежливости. Ваш язычок достоин лучшего применения.

2

Жоффруа-Жан-Луи-Рай-монд, граф Авраше, был собой недоволен. Казалось бы, простая вещь — похитить женщину, а он устроил из этого какой-то балаган.

Леди Джулиана — богатая наследница, владеющая двумя приличными замками и завидными угодьями. Король Генрих отдал ее Раймонду в жены, но она под всякими надуманными предлогами тянула время и сделала графа Авраше посмешищем.

Однако злость его сразу же прошла, когда он увидел свою непокорную невесту. Сначала Раймонд хотел как следует наказать ее за строптивость. Однако она, несмотря на страх, защищалась так храбро, что гнев его поутих. К тому же не к лицу рыцарю воевать со слабой женщиной, даже если она ловко орудует поленом.

Теперь, когда она лежала в постели, беспомощная и притихшая, Раймонд впервые обратил внимание, какая она тонкая и хрупкая. Избавленная от нескольких слоев верхней одежды, леди Джулиана оказалась изящной и почти невесомой. Раймонд снимал все ее бесчисленные одежды со сладостным предвкушением паши, любующегося новой наложницей. Теперь на леди Джулиане осталось только нижнее платье, такое же грубое, как куртки и балахоны, однако уже не скрывавшее стройной талии, а также прелестных округлостей груди и бедер. Лицо у леди Лофтс было не узкое, что считалось модным при королевском дворе, а округлое, но нежный рот и огромные глаза, казалось, так и упрашивали: поцелуй и приласкай меня. Любопытно было бы посмотреть, как упрямство этой недотроги растает, уступив место страсти.

Порывшись в седельной сумке, Раймонд достал печатку со своим фамильным гербом. Пальцы нащупали знакомый рельеф: вздыбленный медведь с угрожающе занесенной лапой. Где уж слабой женщине справиться с этим чудищем? И все же Раймонд понял, что не воспользуется предоставленной возможностью.

Он сердито спрятал печатку обратно. Легендарный основатель их рода повел бы себя иначе — он был безжалостным, сильным, отчаянно храбрым. Такой в два счета справился бы с женщиной, как медведица с расшалившимся медвежонком.

Сняв отсыревшие чулки, Раймонд повесил их к огню сушиться. Запасную пару он отдал леди Джулиане. Одно слово — слюнтяй…

Итак, выясняется, что кто-то уже ее похищал.

И она все-таки отказалась выйти за этого человека замуж? Может быть, этим и объясняется происхождение шрама на щеке. Похоже на след удара кованой рыцарской рукавицей.

Раймонд опустился на колени возле огня, подбросил дров. Угли пылали так же жарко, как пламень у него в груди.

Отныне леди Джулиана никогда и никуда без вооруженной охраны не отправится. Какое безрассудство! Ведь любой проходимец мог ее похитить, насильно жениться на ней. Ведь это так просто — женщину можно избить, посадить на цепь, изнасиловать.

А он, Раймонд, ее, можно сказать, и пальцем не тронул.

Какой же он после этого воин? А ведь было время, когда Раймонд несся по жизни огненным смерчем, сметая все на своем пути. Ристалища, сражения, убийство были его хлебом и водой. Он жил за счет боевых трофеев и не задумывался о том, сколько горя причиняет людям. Побывал он и в аду, о чем леди Джулиана уже знает. Побывал — и вернулся, Да только старая его оболочка сгорела в адском пламени.

Он действительно участвовал в крестовом походе, попал в плен, бежал, прихватив с собой сарацинский корабль.

Все это так, но леди Джулиана не знает, сколь жалкое существование влачил он в годы плена.

А может быть, знает? Уж не поэтому ли она так упорно противилась воле короля? Вдруг весь христианский мир знает, какому унижению подвергся Раймонд Авраше? Не исключено, что по королевству ходят слухи о проявленном им малодушии…

Должно быть, именно поэтому она назвала его «червем».

Раймонд грел руки над огнем, от мокрых рукавов поднимался пар. На кровати спала молодая женщина, и рыцарь мог разглядывать ее сколько заблагорассудится. Наверно, у нее страстная натура. Добрая, щедрая, готовая допустить будущего супруга и к своему очагу, и к своему телу. Так воспользуйся своим правом, сказал он себе. Еще не поздно. Залезай к ней на кровать, раздвинь ей ноги, пока она еще не пробудилась, и сделай ей ребенка. Раз королевский приказ тебе не помог, помоги себе сам.

Он встал и накрыл спящую женщину шерстяным плащом, чтобы она не мерзла. Затем, не удержавшись, сунул руку под мех и коснулся ледяными пальцами мягкого тела. Отблески огня придавали белоснежной коже фарфоровый блеск. Эта нежная леди определенно волновала ему кровь…

Раймонд принюхался. Пахло паленым. Что такое? Может быть, загорелись его чулки, сушившиеся над пламенем? Вроде бы нет. Что тогда? Он вскочил и увидел, что на нем тлеют штаны. Рыцарь запрыгал и заскакал самым неподобающим образом, гася огонь на столь важном предмете своего туалета.

Джулиана вздрогнула и села на постели. В хижине было темно, лишь ярко алели угли в очаге. За окном завывала метель, сквозь все щели тянуло холодом, и тщетны были жалкие потуги костра обогреть убогую избушку.

Мужчина спал на скамье, положив голову на руку. Колени он подогнул к груди, укрывшись драным одеялом. Конь, стоявший у двери, тоже был накрыт одеялом, но поплотнее, чем у хозяина.

Даже во сне мужчина выглядел собранным и решительным. И тем не менее он не воспользовался беззащитностью своей пленницы. Выспавшись и отдохнув, Джулиана подумала, что, пожалуй, отнеслась к своему похитителю чересчур уж сурово. Сейчас голова у нее работала лучше, и она попыталась понять, что это за человек.

Речь у него грамотная, по всем повадкам он похож на дворянина. Однако отпрыск знатного семейства не стал бы в ненастный зимний день подстерегать благородную леди с целью похищения. Правда, сапоги у него потрепанные, а плащ, хоть и из тонкой материи, но сильно обветшал. Возможно, на нее напал обедневший аристократ, решивший таким отчаянным способом поправить свое положение. Возможно и другое: это рыцарь, одевшийся победнее, чтобы одурачить разбойников, которыми кишели леса и дороги.

Итак, если он не злодей и не бродяга, что он делает на ее земле? Может быть, это странствующий рыцарь или вольный человек, ищущий службы? Не исключено также, что его постигло какое-то несчастье, он лишился всего своего состояния, но стесняется об этом говорить. Нужно проявить обычную женскую изобретательность (не забыла же она, в самом деле, как обвести вокруг пальца мужчину), и тогда он сам все ей расскажет, а не расскажет напрямую, так она выведает у него все обиняком, постепенно.

Нужно будет как следует его разговорить, расспросить, а главное — установить такие отношения, в которых не будет и тени игривости. Это вполне возможно. Ведь три года назад были мужчины, которых она считала своими друзьями, принимала дома, шутила с ними, доверялась им. Теперь Джулиана предпочитала не общаться с лицами противоположного пола. Однако, если этого требует ее безопасность, можно сделать исключение. Самое главное, что незнакомец не попытался учинить над ней насилия.

Они провели целую ночь под одной крышей, а он ни разу не подступился к ней с грязными намеками и низкими домогательствами. Джулиана отлично знала: если мужчина очень захочет, женщине перед ним не устоять. Ведь это не какой-нибудь замухрышка, расхрабрившийся от алчности, а могучий, решительный мужчина, твердо знающий, чего он хочет. В нем по меньшей мере восемнадцать пядей роста, а руки просто невероятной силы, в чем она уже имела возможность убедиться. Уже одно то, что незнакомец проявил похвальную сдержанность, свидетельствует в его пользу. Конечно, это все равно не оправдывает сам факт похищения, но, может быть, все еще не так ужасно, как ей казалось вчера.