— Не пришло в голову. Думала пива безалкогольного купить, а про литературу не подумала. Но у тебя же полно книг, — показала я на стопку на тумбочке.

Оказалось, что это жена притащила свои любимые романы. Мол, теперь у Руслана есть время почитать действительно хорошие книги и понять, почему она, жена, очень ими увлечена.

— Редкостная ерунда! — непререкаемо заявил Руслан. — Герои-мужчины будто в колбе выращены, в особой питательной среде, потому все, как на подбор, — супермены, ни черта не работают, только за юбками бегают. А девушки регулярно падают в обмороки! Чушь собачья! Девушки в обмороки не падают!

— Ну почему же!

— Ты падала?

— Я нет. Но в романах Теккерея или Вальтера Скотта, например…

— Они тоже лепили горбатого! Только дураки могут поверить в девичьи обмороки! А дамочки, которые валятся, как подкошенные, — чистой воды актерки, кокетки и притворы!

Руслан был зол на свою травму, на вынужденное бездействие, поэтому выражался особо резко и безапелляционно. Спорить с ним о литературе — это мы уже проходили, это добрых три часа. Но не отстоять наше девичье право на обмороки я не могла. А заодно и развлечь друга смешной историей. И я рассказала, как моя двоюродная сестра Соня выходила замуж.


Сонечка живет в Омской области. К моменту бракосочетания мы с ней не виделись лет пять. А мама моя ездила на родину. Вернувшись, сообщила, что у Сонечки теперь рязанская фигура. Характеристика меня очень заинтересовала. Чем отличается рязанская фигура от, скажем, вологодской? И каково живется человеку с южной фигурой в Сибири? А у меня самой какая география во внешности? Мама сказала, что у меня фигура узницы фашистского концлагеря, а от обсуждения Сонечки уклонилась.

И только когда Соня приехала в Москву покупать венчальное платье, я поняла, что мама имела в виду. Сонечка была чуть-чуть полновата. Красива, мила, обаятельна и чуть-чуть упитанна, что ее совершенно не портило. Папа называл Сонечку настоящей русской красавицей. Она смущалась, но отвечала остроумно:

— Правильнее сказать: настоящая среднерусская красавица. Но как русской, так я могу быть и украинской, и белорусской, поэтому национальность отбрасываем. Остается — настоящая среднекрасавица.

— Еще и скромница! — ласково гладила по головке любимую племянницу мама.

Наряд Соня выбрала роскошный. Фата (метров пять невесомой ткани) и симпатичный веночек, у платья широченная воздушная юбка, как в фильме из жизни девятнадцатого века, и… корсет, расшитый блестками и бисером. Сонечка уперлась — подайте ей корсет на три размера меньше, чем требуется по фигуре. Продавцы ее разубеждали, я уговаривала — ни в какую!

— Похудею к свадьбе! Обязательно похудею! — твердила Соня.

И купила-таки корсет, который на спине не сходился у нее сантиметров на десять.

Похудеть Соне не удалось. Она мужественно голодала днем, ложилась спать со спазмами в животе, не могла уснуть. А потом ее подбрасывала какая-то сила, победившая волю. Соня мчалась на кухню, распахивала холодильник… и съедала на ночь все, в чем отказывала себе днем. Словом, приезжаем мы на свадьбу и находим Сонечку в том же размере, что три месяца назад. Жених нам понравился: симпатичный, молчаливый и смотрит на Соню с неподдельным обожанием.

Я попробовала было заикнуться, что, мол, хорошо бы корсетик поменять. Но Сонина подруга, которая на свадьбе была свидетельницей, с авторитетным видом мою идею отбросила и пообещала: утянем!

Вот мы и утягивали Сонечку в день свадьбы. Стоит она, бедная, а мы у нее на спине шнуровку в четыре руки утягиваем и призываем:

— Выдохни! Еще выдохни!

Глаза у Сонечки из орбит выкатываются, грудь двумя полушариями выпирает, зримо растет, а мы все тянем и тянем, корсет по миллиметру сходится. Осталось сантиметров пять утянуть, как вдруг — хрясь! Шнур порвался! Корсет расползся. Сонечка быстро и глубоко задышала, освобожденная. Я снова выступила с предложением заменить корсет на какую-нибудь блузочку. Сонечка чуть не плачет, свидетельница говорит:

— У нас дома веревка бельевая — тонкая, капроновая, очень прочная, белого цвета, от шнура не отличишь. Сейчас я позвоню, нам принесут.

Через полчаса доставили веревку. Время поджимает, гости и жених у подъезда топчутся, а у нас невеста не готова.

Стали мы снова Сонечку утягивать. Вспотели, взмокли, пальцы болят, веревка их режет. И все-таки утянули, получилось! Крепкий узел завязали, чтобы не разошлось. Быстренько фату водрузили. Невеста — на загляденье. Только несколько бледновата и дышит коротко и часто, как мышка. Но это можно на волнение списать, такой день все-таки!

Собрались выходить, а Сонечка шепчет:

— Что-то мне нехорошо.

— Надо взбодриться, — говорю. — Раньше при корсетах обязательно нюхательные соли держали. У вас их, конечно, нет. Но хотя бы нашатырный спирт?

Нашатыря в аптечке не имелось. Сонина мама вспомнила, что в кладовке стоит средство для мытья стекол, которым пользоваться невозможно, — чистый аммиак, глаза выедает. Принесли стеклоочиститель в пластиковой бутылочке с насадкой распылителя и рычажком. Я набрызгала на салфетку и дала Сонечке понюхать. Помогло! Невеста затрясла головой, три раза чихнула и порозовела. На всякий случай я бутылочку в свою сумку положила.

До ЗАГСа добрались благополучно. Там в комнате ожидания еще несколько свадебных коллективов находилось, группируясь вокруг женихов с невестами. Наша невеста была самой обворожительной, отстраненно загадочной. Глазами не стреляет, они у нее в одну точку уставлены, слабая улыбка и благородная, возвышенная бледность. Из гостей только ленивый не сказал Сонечке, как замечательно она выглядит, похудев(!).

Пригласили нас в зал регистрации. Там за столом женщина-распорядительница в красивом платье и с торжественным лицом. Стала говорить про особый день, про важное событие в жизни невесты и жениха. Все, как обычно. Я стояла сбоку и сзади от Сони. Вижу — она голову на плечо жениху склонила, привалилась к нему. Выглядит мило, но, пожалуй, поза не слишком уместная в данной ситуации.

Жених сказал четко и ясно «Да!», когда его спросили, по доброй ли воле он вступает в брак, Сонечка пролепетала едва слышно.

Неожиданно в самый ответственный момент, когда распорядительница проговорила: «Объявляю вас…» — Сонечка… Нет, не упала в обморок, она как-то сползла с плеча жениха, стекла на пол. И превратилась в большой шар воздушной материи.

Все ахнули, растерялись. Первым пришел в себя жених, принялся лихорадочно копать руками в белом ворохе, погребшем невесту. Раскопал, тут и мы подскочили. Выглядела Сонечка! Я теперь легко отличу притворный обморок от настоящего. И любительницы терять сознание быстро бы избавились от своей жеманной привычки, если бы видели в натуре лицо человека, потерявшего сознание.

Глаза у Сонечки закатились, лицо обмякло, будто мышцы расползлись, и цветом оно было до зелени бледным. Мы дружно испугались.

— Что с тобой? Что с тобой? — восклицал жених.

— Врача!!! — одновременно заорали несколько человек.

Кто-то выскочил из зала, рванул в комнату ожидания и там закричал:

— Есть тут врач? Срочно нужен врач!

Один из женихов оказался доктором. Он оставил свою невесту и бросился выполнять профессиональный долг. За доктором потянулись любопытные — всем было интересно, что происходит.

Врача я успела спросить:

— А вы какой доктор?

— Дерматовенеролог. Что случилось? Где больная?

Я опешила: зачем нам венеролог? Мы не по этой части. Пока я растерянно хлопала глазами, меня оттерли в задние ряды. Зал наполнялся людьми, даже невесты чужие приперлись, из которых только одна была без корсета, а в белом балахоне, плохо скрывавшем многомесячную беременность.

— Принесите нашатырь! — командовал не видимый мне за спинами доктор.

— Не могу! — отозвалась распорядительница в красивом платье и уже не с казенным торжественным лицом, а по-человечески взволнованном. — Аптечка — в кабинете заведующей. А он на ключ закрыт, а она отгул взяла картошку сажать. Там — сейф, бланки подотчетные. Я давно говорила, что аптечку надо перенести в раздевалку…

Распорядительница, не иначе как от волнения, на нервной почве, вываливала ненужную информацию. И тут я, мысленно похвалив себя за предусмотрительность, закричала:

— Есть нашатырь! Пустите! Расступитесь! — протискивалась сквозь толпу и на ходу вытаскивала из сумки бутылочку.

Моя ошибка (разве не простительная из-за волнения, на нервной почве?) заключалась в том, что я стала давить на рычажок распылителя раньше времени, поверх голов людей, обступивших Соню. В общем, я многих оросила, пока не добралась до сестры и не побрызгала ей в лицо.

Народ чихал и плакал. Я тоже надышалась и прослезилась.

— Что это? — выхватил из моих рук бутылочку жених-венеролог. — Что вы творите?

При этом он, как и весь коллектив, чихал и кашлял.

— Стеклоочиститель. Не важно. Смотрите, она оживает!

Закатившиеся Сонечкины глаза стали на место, и она тихо произнесла:

— Ой!

Доктор (плачущий химическими слезами), к его чести, сохранял профессиональную выдержку и командовал:

— Разойдитесь! Ей нужен воздух! Всем уйти!

Народ не подумал подчиниться. Сделали полшага назад и застыли. Сморкались и ждали продолжения.

— Корсет! — подсказала я дерматовенерологу.

— Что?

— Она из-за корсета в обморок свалилась.

Сонечка лежала на руках у своего жениха, наполовину живая и по-прежнему зелененькая. Доктор перевернул ее на бок. Вместе с женихом попробовали ослабить шнуровку. Где там! Мы узлы на совесть вязали, а качеству сибирской бельевой веревки могут позавидовать изготовители парашютных строп.

Более всего меня тронуло, растрогало до натуральных, а не стеклоочистительных слез, что наш жених, невероятно изогнувшись, пытался зубами (безуспешно) развязать узел на корсете своей суженой. Вот это любовь!