Барбара Картленд - Неподдельная любовь

Но когда маркиз вернулся в гостиную, на стуле по-прежнему лежал этюд Вермера. Только глаза, с любопытством смотревшие на него, показались ему не карими, а голубыми, и тонкое личико было окружено ореолом волос цвета солнечных лучей.

К счастью, Лиле не пришлось сознаваться тетушке в том, что она ездила в Амстердам.

Когда она вернулась домой, пытаясь придумать убедительное объяснение своему отсутствию, оказалось, что баронесса крепко спит.

Видимо, страдалица приняла то самое лекарство, которое снимало у нее боли и погружало в сон.

Лила увиделась с тетей Эдит только в самом конце дня. После обеда, заглянув в спальню баронессы, она обнаружила, что больная не спит, но мысли у нее все еще путаются.

— У тебя… все в порядке… милое мое дитя? — слабым голосом спросила она.

— Да, конечно, тетя Эдит. Мне очень жаль, что у вас были сильные боли.

— Они прошли… уже, — сказала баронесса. — А завтра… нам надо… — поговорить… подольше. Я вспомнила… у меня остались… кое-какие вещицы… твоей матери. Я уверена… тебе будет приятно… их увидеть.

— Очень! — с горячностью ответила Лила.

Почувствовав, что тетушке трудно говорить, она нежно поцеловала ее, пожелала доброй ночи и спустилась вниз, поискать какую-нибудь интересную книгу. Их в доме было много, но все они находились в разных комнатах.

Выбрав книгу, она подошла к окну и открыла его, чтобы полюбоваться садом.

Глядя на силуэты деревьев, она думала о том, какой интересной была встреча с маркизом и какой он красивый.

Лила вдруг поняла, что после смерти отца маркиз Кейнстон оказался первым мужчиной, вызвавшим у нее чувство восхищения.

В отличие от низеньких и толстых отцов однокашниц, у которых она гостила, пока училась во Флоренции, ее отец был высок и строен. По сравнению с ним мужчины-итальянцы выглядели невыразительными коротышками.

Когда Лила стала взрослеть, ее осыпали комплиментами, но она списывала их на традиционную цветистость итальянского языка.

Еще меньшее впечатление производили на нее шумные и неотесанные друзья отчима.

Лила считала, что мужчины ее не интересуют.

Но маркиз был совсем другим!

Его низкий красивый голос заставил ее остро ощутить мужественность собеседника. К тому же он оказался очень высоким и значительным — так что гостиная, в которой они разговаривали, была для него тесна.

Жаль, у нее не было возможности поговорить с маркизом о его лошадях и загородном поместье.

Во время своего долгого пребывания во Флоренции она очень скучала по зеленым пейзажам сельской Англии, по старинным усадьбам и дворцам, по людям одной с ней крови…

«Мне бы хотелось лучше его узнать!» — подумала она, удивляясь самой себе. Однако при этом она понимала, что скорее всего больше никогда не встретится с маркизом.

Тем более ей показалось странным, что в эту ночь он пришел и в ее сны… И хотя утром она не смогла припомнить ничего конкретного, она очень живо ощущала, что во сне находилась с ним!

И сейчас у нее было такое чувство, будто он присутствует где-то рядом.

Няня пришла ее будить и с ходу заявила:

— Сегодня день будет очень жаркий, мисс Лила, и я в такую жару в этот ваш музей пешком не пойду!

Девушка хотела было запротестовать, но вовремя вспомнила, что няня уже немолода и ходить ей тяжело.

— Конечно, няня, — поспешила она согласиться, — мы никуда не пойдем, если погода окажется для тебя слишком жаркой! Я пойду в сад и нарисую какие-нибудь цветы.

Уверена, когда тетя Эдит проснется, ей будет приятно увидеть картину с цветами.

— Ну вот и умница! — похвалила ее старушка.

Лила отыскала в мастерской барона небольшой холст и, взяв собственные краски, вышла в сад.

Он встретил ее изобилием роз самых разных цветов и оттенков.

Она подумала, как приятно было бы написать тюльпаны, которыми так славится Голландия, но эта идея вызвала в ней таившуюся подспудно тревогу: где она окажется следую» щей весной, когда здесь расцветут знаменитые тюльпаны?

Няня не ошиблась — было очень жарко.

В конце концов духота загнала Лилу в дом, и она закончила свою работу наверху, в мастерской барона. По дороге туда она заглянула в спальню к тетушке в надежде, что та проснулась, но баронесса все еще спала.

Перед самым ленчем Лила вышла из мастерской, чтобы подарить тетушке готовую картину.

Баронесса полусидела на постели, лицо у нее было очень бледное и изможденное.

Увидев ее, Лила почувствовала боль в сердце при мысли, что если маркиз в ближайшие дни не купит этюд, то будет уже слишком поздно.

Однако у тетушки нашлись силы искренне полюбоваться написанной специально для нее картиной. Разбираясь в живописи, баронесса со знанием дела похвалила стиль племянницы.

— Ты очень талантлива, милочка, — заключила она свой отзыв. — Как мне жаль, что ты не приехала сюда раньше, когда был жив твой дядя. Он был бы в восторге от твоей работы!

— Вы осыпаете меня комплиментами, которых я не заслуживаю, — смутилась Лила. — Мастерская барона так прекрасно оборудована!

И я восхищена тем, что он смог приобрести столько холстов, относящихся к разным периодам.

— Должна признаться, — заговорщически прошептала тетушка, — все эти детали кажутся мне скучными. Если картина хорошая, я просто хочу ею любоваться, и меня не слишком занимает время ее написания — будь это вчера или триста лет назад!

Лила ответила, смеясь:

— Я уверена, в Голландии так говорить не разрешается.

— Конечно, — подтвердила баронесса с улыбкой. — Но в Англии меня бы поняли.

Лила ушла в малую столовую, где ей подали ленч, а когда она поела, к ней явилась няня с категорическим заявлением.

— Ваша тетя хочет заснуть, так что извольте ее не тревожить. И я тоже собираюсь лечь отдохнуть, как и остальная прислуга.

Эти слова прозвучали довольно сердито, словно няня боялась, что Лила потребует немедленно отправиться в музей.

Однако она ласково сказала:

— Отдыхай, няня. А я почитаю что-нибудь — в гостиной я видела много интересных книг. Может быть, попозже, если станет прохладнее, мы пойдем в «Маурицхейс».

Няня просияла — ответ Лилы ее явно обрадовал.

Встав из-за стола, девушка перекочевала в гостиную, где были открыты окна.

Двери тоже оставили открытыми, так что весь дом вобрал в себя аромат цветов из сада.

Большинство книг, как и следовало ожидать, оказались на голландском языке, но все-таки нашлось там несколько книг на французском и даже пара английских романов.

Решив, что полезно было бы попрактиковаться во французском, Лила выбрала роман Ги де Мопассана. Устроилась на кушетке и вскоре целиком погрузилась в сюжет.

Прошло около часа, когда она краем глаза заметила в гостиной какое-то движение.

Она подумала, что это няня, и ласково спросила:

— Хорошо ли тебе спалось?

И, лишь тогда в растерянности поняла, что ошиблась: в гостиную вошла не няня, а незнакомый молодой человек, коренастый и не очень привлекательный. У него оказались тяжелые и довольно грубые черты лица, характерные для многих голландцев.

Секунду Лила удивленно смотрела на пришельца, а тот, в свою очередь, с не меньшим удивлением взирал на нее, словно не ожидал ее увидеть здесь.

Наконец Лила поднялась.

— Добрый день!

Она сказала это по-английски, и молодой человек ответил на том же языке, но с ярко выраженным акцентом:

— Кто вы? Почему вы здесь?

— Я — гостья баронессы ван Алнрадт, — объяснила Лила. — Боюсь, она не сможет вас принять — она больна.

— Я это знаю, — ответил незваный гость. — Я — Никлас Алнрадт, пасынок баронессы.

Лила поняла: перед ней тот самый молодой человек, о котором тетушка говорила, что он плохо себя ведет и пытается продать картины, принадлежащие его старшему брату.

С опаской глядя на молодого повесу, Лила сказала:

— Баронесса — сестра моей матери. Я — ее племянница, Лила Кавендиш.

— Если это так, то можете передать ей от меня кое-что! — заявил Никлас Алнрадт.

Быстро оглядевшись, он прошел через всю гостиную к противоположной стене, на которой висела прекрасная картина Хендрика Аверкампа с изображением конькобежцев на фоне зимнего пейзажа. Картина была небольшая, но в высшей степени добротная.

Увидев, что Никлас снимает ее со стены, Лила с беспокойством спросила:

— Что вы делаете?

— Беру эту картину, потому что считаю ее своей.

— Вы не имеете права! — возмущенно воскликнула девушка. — Она не ваша! Она… принадлежит вашему брату!

— Да что вы об этом можете знать? — грубо отрезал он. — И вообще это вас не касается!

— Я не позволю вам красть картины у моей тети, пользуясь тем, что она больна и не может вам помешать! — решительно заявила Лила. — Немедленно повесьте картину на место! И вам лучше уйти отсюда: вы не имеете права сюда приходить!

Ее голос звенел от гнева, и Никлас грозно нахмурился.

Он не выпускал полотно из рук, явно не собираясь его возвращать.

— Ну что, будете путаться у меня под ногами? — угрюмо проворчал он. — Убирайтесь с дороги, не то пожалеете!

— Только посмейте унести картину из дома — я немедленно вызову полицию! — пригрозила ему Лила.

Она загородила похитителю путь из гостиной, прекрасно сознавая, что с него вполне станется отпихнуть ее в сторону и уйти с картиной. Но она была полна решимости помешать столь откровенному грабежу.

Она ухватилась за раму картины, пытаясь вырвать ее из его рук, и без устали повторяла:

— Вы ведете себя неприлично. Уходите, иначе я позову слуг, они не дадут вам обворовать тетю!

Она тянула картину к себе, но Никлас только крепче цеплялся за нее.

— Уйди с дороги, глупая английская девчонка! — рычал он. — Какое тебе, к черту, дело до того, что я забираю эту картину? Уж не хочешь ли ты сама ею завладеть?

— Она принадлежит моей тете, пока она жива, а потом она перейдет к вашему брату! — гневно ответила Лила и снова потянула ее к себе.