— Прости, — пытаюсь отстраниться, но он притягивает меня ближе.

Когда боль утихает, он берет мою руку и целует ладонь.

— Мне плевать, кричу ли я от боли. Я не хочу, чтоб ты была где-то там, хочу, чтобы ты была здесь, рядом со мной.

Он притягивает меня для поцелуя, и мои руки поднимаются, чтобы обнять его лицо. Это великолепное лицо, а я так долго притворялась, что это не единственное лицо, которое я хотела бы целовать целую вечность.

Я люблю этого мужчину. Не только потому, что он хочет, чтобы я была рядом, когда он в агонии. Даже не потому, что он спас мне жизнь, и особенно не потому, что он придумал нелепый план, чтобы заставить нас проводить время вместе, что почти стоило ему работы и мне дружбы. Я люблю его, потому что, хочу признавать это или нет, он мой партнер. Нападение, защита, независимо от положения, Адам прав; мы - команда.

Он отпускает меня, чтобы подвинуться повыше на кровати и лечь немного на бок. Предоставляя мне достаточно места, чтобы лечь рядом с ним.

— Ты уверен? — спрашиваю я.

Он похлопывает по простыне и поднимает руку, побуждая меня лечь на него. Я ложусь рядом, осторожно, чтобы не касаться его повязки, и кладу голову ему на грудь.

Его пальцы пробегают вверх и вниз по моей руке, когда он кладёт голову на мою. Делает глубокий вдох и расслабляется. Кокон, который он создал для меня, убаюкивает.

Я слушаю его ровное сердцебиение в груди. Ритм - мирная песня по сравнению с издающей сигналы машиной рядом с нами.

— Моя маленькая преступница, — вздыхает он.

— Мой испорченный офицер-надзиратель, — мой голос становится сонливым.

— Ты мне это никогда не забудешь.

— Но ведь ты бы и не хотел, чтоб все было по-другому.


Глава 28

— Как твоя голова? Тебе нужен лед? Если надо, у меня есть твои лекарства.

Мама не отходит от меня с тех пор, как я вернулась из больницы. Как я и предсказывала, она вяжет мне одеяло, а у папы полный морозильник запеканок и пирогов. Вчера, когда я не могла уснуть, он даже почитал мне, пока я лежала в кровати.

Обнимаю маму.

— Ты слишком сильно беспокоишься. Кроме того, если я скоро поправляюсь, у меня не будет предлога, чтобы вернуться в больницу и пускать слюни на всех тех красивых докторов.

Она легонько шлепает меня по руке.

— О, веди себя прилично.

Я несу противень с печеньем Сникердудл[9] к духовке и ставлю его на нижний уровень. На кухню заходит Люк и, если бы у меня в руках все еще было печенье, я бы уронила его на пол.

Я закрываю глаза руками и опираюсь на столешницу.

— Что на тебе надето? — мои слова - резкий крик.

Я смотрю между пальцами и вижу Люка, стоящего в середине кухни, руки на бедрах, а на лице дерзкая ухмылка. На нем нет рубашки или брюк, только узкие красные плавки, прикрывающие его хозяйство.

— Пытаюсь заставить Паркера чувствовать себя так неудобно, как только можно, — говорит он, кладя ногу на столешницу, при этом разводя ноги слишком широко, учитывая, что смотрит на него его сестра.

— Со мной тебе это удалось, так что Паркер наверняка подумает, что ты наигнуснейшее существо на свете.

Улыбка Люка становится шире.

— Отлично. Намажешь меня маслом?

— Фу, — отпихиваю его ногой.

Теперь он стоит обеими ногами на полу, и я убираю руки, чтобы видеть его.

— У нас нет бассейна.

— Я в курсе, — он вынимает яблоко из корзины на столешнице и откусывает большой кусок.

Беспокоясь о его виде, я восхищаюсь его воображением.

— Тебе нужно боа.

Он поднимает бровь.

— И ботинки. Твои лыжные ботинки подойдут идеально! — внезапно я проникаюсь идеей Люка о плавках.

Его улыбка становится еще шире.

— Да ты гений! Сейчас вернусь.

Люк бежит наверх, а я вытираю столешницу, прибирая беспорядок, который сотворила, пока занималась выпечкой. В дверь звонят, и я практически бегу, чтобы открыть ее.

Когда я открываю дверь, мои глаза мгновенно натыкаются на мужское тело, одетое в обтягивающую оранжевую футболку, подчеркивающую его мускулистую грудь. На нем шорты карго и кроссовки, и, когда я смотрю на его лицо, замечаю солнцезащитные очки-авиаторы, в линзах которого вижу свое собственное влюбленное лицо.

Быстро обнимаю его за шею и целую.

Он обнимает меня за талию и притягивает ближе. Его язык скользит по моему, а губы утягивают в пропасть под названием Адам.

Он заводит нас внутрь и пинком ноги закрывает дверь. В гостиной отпускает меня, и я опускаюсь вниз, скользя по его невероятному телу.

— Привет, — говорит он мне, упираясь лбом в мой.

— Привет, — говорю я, глядя в его великолепные глаза. Мои руки скользят по его туловищу и вверх по ткани футболки, скрывающей его забинтованную рану.

Он шипит сквозь зубы, когда моя рука гладит больное место.

— Ты принимаешь обезболивающие? — спрашиваю я.

Он качает головой.

— Пытаюсь справиться сам. Борюсь с этим самостоятельно. Пристрастие к обезболивающим - прямая дорога к наркотикам. Я предпочитаю использовать старый метод.

— Страдать от боли?

— Уверен, моя девушка сможет придумать способ отвлечь меня от этого, — ухмыляется он.

Я хватаю его за руки и крепко сжимаю их, раскачивая их из стороны в сторону, когда мы стоим и смотрим друг на друга.

— Мне бы очень хотелось сбежать с тобой прямо сейчас, но моя семья на заднем дворе.

Он наклоняется и снова целует меня.

— Я не собирался уводить тебя. Удержание тебя здесь звучит как отличная идея.

Я тяну его за руку и веду через кухню на задний двор. Мама чистит кукурузу, а папа маринует ребрышки. Бабушка сидит в углу, потягивая свой «Том Коллинз», а Эмма и Паркер сидят за столом в патио. Эмма одета в красную рубашку с белыми шортами, в то время как Паркер одет в штаны хаки и сине-белую рубашку на пуговицах. Мне и правда хочется объяснить парню, что сегодня девяносто градусов[10], но, по-видимому, ему нравится «хорошо одеваться». Что бы это ни значило.

— Мам, пап, Эмма, вы помните Адама, — я стою у двери в патио, держась за Адама. — Паркер Рилес, это мой парень, Адам Рейнгольд.

— Для меня честь познакомиться с героем, — Паркер встает, чтобы пожать Адаму руку.

Милый жест, демонстрирующий уважение. Поэтому я знаю, скоро он сделает что-нибудь идиотское.

— Когда я был в Кении, видел, как человек одним дыханием и прикосновением ладоней оживил бездыханного слона.

Вот вам, пожалуйста.

— Ты смелая душа, раз вдохнул в Лию жизнь так, как ты это сделал.

— Я не умирала, — говорю я.

— А я почти умер, — добавляет Адам.

Мы смотрим друг на друга и киваем.

Адам продолжает жать руку Паркеру. Судя по выражению лица последнего, хватка Адама чуть сильнее, чем предпочитает Паркер.

— Вижу, ты человек физической силы. Ты пробовал медитацию? Мы с Эмс только начали. В Тибете я молился с буддийским монахом. Дхарма - лучшая защита.

Адам отпускает руку Паркера, и тот хватается за ладонь, потирая ее.

Я увожу Адама оттуда, и веду к леди, которая обмахивается рукой, и я почти уверена, что это не от жары.

— Адам, это моя бабушка.

Он наклоняется и пожимает ей руку.

— Я вас помню. Как можно забыть женщину, которая любит нарушать правила?

Он целует ее в щеку, и она машет еще усерднее.

— Лия, затащи его в кровать, — говорит она, — прикуй наручниками и не спускай с него глаз ближайшие лет пятьдесят.

Можно было бы подумать, что его обидит ее комментарий, но он просто усмехается.

— Не беспокойтесь, миссис Пейдж. У меня в кармане есть наручники, и я с удовольствием прикую себя сам.

Бабушка делает глоток своего «Тома Коллинза».

— Мне нужны истории. И правнуки. Мне все равно, что будет сначала.

Тащу Адама в сторону.

— Мы забегаем немного вперед. Адам, ты хочешь...

— Всем вечер. Кто-нибудь видел мои солнечные очки? — заявляет Люк, входя на террасу. На нем красные плавки, розовое боа из перьев, латексная шапочка для плавания и лыжные ботинки. Его ноги издают громкие звуки, когда он подходит к патио, где кладет ногу на стул и протягивает руку Паркеру. — Рад видеть тебя сегодня!

Эмма роняет голову на руки и хохочет. Паркер же, наоборот, с отвращением отворачивается.

— Милая, он болен? — спрашивает он Эмму.

Она отмахивается от него и продолжает смеяться.

— Люк, надень что-нибудь, — говорит ему мама. — У меня в шкафу есть блейзер, который отлично сочетается с этим нарядом.

Паркер бросает взгляд на сумасшедший дом, которым является моя семья. Я смотрю на Адама и вижу, что он закинул голову назад и смеется. Он не просто подходит мне. Он такой же, как и моя семья.

Я тяну его за руку.

— Пойдем. У нас есть время до ужина.

Он следует за мной через задний двор к дереву с веревочной лестницей, свисающей с него. Мы взбираемся наверх, и, когда благополучно садимся на деревянный пол домика, я тяну веревочную лестницу.

— Не хочешь, чтобы я сбежал? — спрашивает он, наклонив голову, чтобы не удариться о низкую крышу.

Смотрю, как он садится у стены. Одна нога согнута, а другая вытянута вперед.

— Не хочу, чтобы кто-то мог подняться сюда.

Он поднимает бровь.