У меня на глазах наворачиваются слезы. Я знаю, что они рядом, поэтому поднимаю брови, чтобы не начать плакать.

Он наклоняет голову, чтобы поймать мой взгляд.

— Для того, у кого столько уверенности в себе, ты, однако же, выглядишь сомневающейся. И это причиняет мне боль. Такое чувство, что все эти способности и талант, которые ты выставляешь напоказ, это твой способ защитить свое сердце от того, чтобы его не разбили.

Одинокая слеза катится по моей щеке. Я вытираю ее.

— Я в курсе, что я потрясающая. Я также знаю, что другие думают обо мне. Мне все равно, что они думают. Все, до чего мне есть дело - это моя семья.

— И? — допытывается он.

— Мои друзья.

— Ты кое-кого забываешь.

От его слов сердцу становится больно.

— Адам многие годы думал обо мне самое худшее. И я... ну, полагаю, я о нем думала точно так же.

Папа похлопывает меня по руке.

— Последствия идеализации. Просто наоборот. Вы оба создали монстров друг из друга.

— Он это начал.

— Он был достаточно храбр, чтобы создать для вас возможность найти общий язык.

Я пристально смотрю на папу.

— Нет, — качаю головой, — в нашем прошлом было слишком много всего. Было неправильно даже думать, что мы можем быть друзьями.

Он откидывается на спинку кресла.

— Жизнь - это серия запятых, а не точек.

Я смотрю на него. Мой рот открывается, а затем закрывается, смущенный тем, что мои уши, кажется, только что услышали.

— Ты только что бросил мне слова Макконахи?

— Верю, что так и есть.

Наклонив голову, я смеюсь. Этот человек никогда не перестает удивлять меня.

Я встаю и наклоняюсь, чтобы обнять его.

— Никогда еще не гордилась сильнее тем, что я твоя дочь.

Он берет мои руки и смотрит мне в глаза.

— А я никогда не переставал гордиться тем, что ты моя дочь.

Я прохожу через гостиную и к своей комнате. Закрыв дверь, я включаю свет и подхожу к своему туалетному столику. Снимаю серьги и смотрю в окно. Через дорогу на моей улице стоит черный пикап. Адам, в голубых джинсах, футболке, которая сегодня была на нем раньше, и рабочих ботинках, прислонился к водительской двери. Он выглядит невероятно красивым.

Хуже всего то, что сейчас я знаю, каково это, ощущать в руках его тело. Знаю, что, если проведу пальцами вниз по нему, он толкнется в меня бедрами, чтобы сдержать дрожь. Знаю, что у него густые и шелковистые волосы. Мои пальцы могут пробежаться по ним и потянуть, когда я захочу, чтоб он оказался ближе. И, если я коснусь языком внутренней стороны его губы, он набросится на него и всосет в рот.

Стыдно и то, что я знаю, каково это, когда этот мужчина лжет. Не знаю, каковы его мотивы, и мне плевать. Он играл с моим чувством незащищенности. Водил меня за нос.

И все же, это не так плохо, как слова, которые он сказал мне много лет назад. Слова, которые в течение семи лет держали меня на расстоянии.

Наступил день похорон Брэда. Я стояла на траве, каблуки утопали во влажном дерне, пока я цеплялась за Эмму, держащую ярко-розовый зонтик. Он был единственным, который у меня был. Мои родители были в толпе с адекватным синим. Мы с Эммой выделялись в море тьмы с розовым, висящим над нашими головами.

Все было не так, как если бы у нас был стареющий дядя или больная бабушка. Никто не ожидал, что полный сил, здоровый, счастливый восемнадцатилетний парень умрет. И мы, конечно, не ожидали дождя на его похоронах. Если бы я знала, может быть, купила бы черный зонтик.

Я рыдала на плече Эммы, портя ее шелковое платье, которое она одевала на выступления. Но она не вымолвила ни слова. Просто держала меня, позволяя мне оплакивать первого мальчика, которого я любила. Того, кто был для меня первым во всем.

Тем не менее, даже когда я плакала на плече сестры и молилась за мальчика, которого потеряла, я не могла не думать о том человеке, которого там не было. Все спрашивали, и никто не знал, почему Адама не был на похоронах.

У его матери даже не было хорошего оправдания, кроме:

— Он очень тяжело справляется.

После того, как Брэд отправился на покой, его семья принимала людей в своем доме. Я поехал к ним со своей семьей. Папа сделал запеканку. Мама вязала плед. Эмма играла на скрипке, а Люк неловко сидел на диване, слишком молодой, чтобы понимать, как вести себя на подобном мероприятии.

Я разговаривала с друзьями и родственниками Брэда. Все задавались вопросом, что я знаю, и большинство из них смотрели на меня, думая, что я тоже употребляю наркотики. Единственными людьми, которые не спрашивали об этом, были мои родители.

Последние три дня они находились рядом со мной и говорили со мной о смерти. Они спросили меня, как я себя чувствую, и побудили записать мои чувства. Я не знала, что писать, поэтому сделала коллаж из изображений, которые нашла в журнале. Мой папа был доволен, но предупредил меня, что, нравится мне или нет, он каждый день будет садиться и разговаривать со мной. Я была не против. У меня была чувство, что мне может понадобится кто-то для разговора.

Вот почему я оставила дом Брэда в день его похорон и пошла под дождем. Сжимая в руке ярко-розовый зонтик, я позволила ногам нести меня по улицам две мили, пока не оказалась перед домом с зеленой черепицей и деревянным крыльцом.

Когда я постучала в дверь дома Адама, было тепло, но мои ноги промокли и замерзли. Я постучала, и никто не ответил. Постучала снова. Тем не менее, все еще тишина. Я начала звонить в звонок. Снова и снова. Я непрерывно звонила в звонок, пока, наконец, он не открыл дверь.

Он не сказал ни слова. Просто открыл дверь, на нем были штаны и футболка. Его ноги были голыми, а глаза красными. На мгновение, когда он увидел меня, на его появилось чувство облегчения. Но оно быстро сменилось чем-то болезненным.

— Почему ты сегодня не пришёл? — спросила я.

Он попытался закрыть дверь, но я наклонилась и толкнула ее, чтобы открыть. Его глаза с полным отвращением посмотрели на мой розовый зонт.

— Это так ты отдаёшь дань?

Я посмотрела вверх на свой зонт и закрыла глаза от смущения.

— Я пришла посмотреть, в порядке ли ты.

Его ноздри затрепетали, глаза остекленели, грозя позволить слезам прорваться.

— Ты ушла с похоронен моего лучшего друга, чтобы убедиться, что я в порядке?

Я кивнула головой. Я была в замешательстве, почему он сказал это так, словно в этом было что-то плохое.

— Я больше не могла находиться там. Не могла перестать думать о тебе. Прошло три дня, и ты не выходишь из дома. Даже попрощаться с Брэдом.

— Не говори мне, как я должен отдать дань уважения своему лучшему другу! — закричал он, заставляя меня подпрыгнуть. — Он мертв в течение семидесяти двух часов, а ты уже покончила с ним, перейдя к другому, — у него был такой вид, словно он собирается плюнуть, — мне не стоит удивляться. Ты была шлюхой, когда он был жив, ты и теперь - жаждущая внимания засранка.

Воздух покинул мои легкие. Его слова поразили меня в живот, словно нож. Я положила руку на живот, чтобы увидеть, действительно ли у меня открылось кровотечение.

— Как... как ты можешь говорить такое?

Он прищурил глаза, его тело заполнило дверную раму.

— Знаешь, где я должен был быть в тот день? Я должен был встретиться с ним в парке. Он хотел поговорить, и я его кинул. Знаешь почему, Лия? Потому что ты просто не можешь остановиться. Ты думаете, жизнь - это игра. У тебя был парень, но ты была здесь, пыталась спровоцировать меня. Ты вынуждала меня поговорить о чем—то, о чем ни одному из нас вообще не стоит заикаться. Потому что ты была его девушкой. Потому что ты должна была быть с ним, — он замолчал, слезы текли по его лицу.

Я наклонилась вперед, мне нужно было утешить его. Я хотела забрать его боль, но он бы мне не позволил.

Он резко повёл плечами.

— Ты была здесь со мной, а знаешь, что он делал, когда умер?

Я покачала головой.

Его суровые и мрачные глаза встретились с моими.

— Он рисовал тебя, — Адам вглядывался в меня в поисках ответа. — Ты знала, что он употреблял?

Если бы в этот момент я могла умереть, я бы с удовольствием согласилась на это.

— Нет. Я понятия не имела. Мы мало времени проводили вместе. Не так, как раньше.

Мои слова что-то изменили в нем, потому что он прокричал:

— Уходи!

— Адам...

— Не произноси мое имя. Мы не друзья. Мы не знакомые. Я больше никогда не хочу тебя видеть!

Я побежала. Бросила свой ярко-розовый зонтик на его пороге и побежала. К тому времени, когда я добралась до дома, я еле могла дышать, вымокла и была полностью убита горем.