– Не кому попало, Крокер, – перекрикивая хорошо поддавшую толпу, возразил Коннор. – Здесь множество людей, которые хотят голосовать и имеют на это право, но не могут.

Суфражистки единодушно поддержали это заявление. Стоя во главе группы, Франни подняла кулачок и принялась скандировать лозунг, быстро подхваченный остальными дамами:

– Мы не успокоимся, пока не получим голос! Зеваки в толпе кричали им в ответ:

– А мы не успокоимся, если вы его получите!

У дверей Коннора остановили несколько громил, перекрывших единственный вход. Он попросил их отодвинуться, но они скрестили руки и отказались. Из толпы появились Диппер и Шоти, знаками подозвавшие своих помощников. Несколько крепких портовых грузчиков протиснулись сквозь толпу и стали позади Коннора. Шансы противников были практически равны, и перспектива трудной битвы заставила бандитов «Таммани» замешкаться.

Ситуация казалась неразрешимой, пока наконец Крокер, пыхтя и отдуваясь, не взобрался по ступеням.

– Ну, ну... – Он остановился неподалеку от Коннора, уставившись на него своими заплывшими жабьими глазками. – Здесь мусор на лестнице.

– Полным-полно, – ответил Коннор, не отводя от него взгляда. – Как низко ты пал, Крокер. Даже не позволяешь своему противнику самому проголосовать.

Через секунду напряженного молчания Крокер кивнул загораживавшим проход громилам, и те освободили Коннору дорогу. Крокер повернулся к толпе с комментариями:

– Еще один голос ему не поможет.

– Еще один голос может принести тебе поражение! – раздался женский голос из толпы.

Франни Эксцельсиор отделилась от делегации суфражисток и с плакатом в руках стала подниматься по лестнице. Но не успела она дойти и до середины, как перед ней предстал один из громил и начал вырывать у нее из рук плакат. Она сунула ему плакат и, пока его руки были заняты при попытке его порвать, нанесла ему удар в живот. Громила охнул и согнулся пополам.

Словно искра, попавшая на сухую траву, это первое проявление насилия моментально взорвало толпу. Тотчас же толчки и пинки, которыми обменивались в этой давке все, превратились в настоящие удары и зуботычины. В ход пошли дубинки и палки. Часы скучного ожидания не прошли для толпы даром, а литры пива основательно подогрели ее, и скоро началось настоящее побоище.

Первая мысль Коннора была о Биби, которую он потерял где-то на ступенях среди клокочущей толпы. Но толчок со стороны одного из приверженцев «Таммани» заставил его отлететь от дверей, и с этого момента ему оставалось только защищаться и отбивать своих сторонников, которых пихали со всех сторон и сбивали с ног. Дипперу и Шоти удалось пробиться к нему, но тут на них обрушился такой град ударов, что им пришлось отступить. Сейчас было почти невозможно определить, кто на чьей стороне, – каждый просто поддерживал своих знакомых и защищался из последних сил.

Ослепленный ударом и болью от вновь раскрывшейся раны на губе, Коннор заметил поодаль огромную тушу в черном цилиндре и фраке и стал продираться к ней. Он ухватил Крокера за руку, развернул его... и нанес сокрушающий удар правым кулаком прямо в свиное рыло босса. Брызнула кровь, Крокер замахал руками и с воплем обрушился на пол. Не успел Коннор насладиться победой, как тут же упал от коварного удара.

Через мгновение дрались уже все. Молодые и старики, женщины и мужчины, сторонники «Таммани» и независимые избиратели, владельцы таверн и члены общества трезвости, профсоюзные деятели и чиновники, ирландские иммигранты и фанатики-нативисты. Суфражистки и их незваные гостьи из «Восточного дворца» изо всех сил молотили лозунгами и транспарантами, нанося удары превосходящим силам противника. Взлетали шляпки, плакаты трещали и рвались, и тогда дамы защищались при помощи сумочек, каблуков, пустых пивных кружек и даже планок, сорванных с полицейского ограждения.

Сквозь весь этот хаос доносились резкие, переливчатые трели полицейских свистков, сначала далеких, но приближающихся с каждой секундой. Те, что сражались с краю толпы, начали разбегаться. Но в самой гуще продолжали колошматить друг друга до тех пор, пока их не захлестнул рой полицейских в черной форме. Вскоре те тоже наносили удары и боролись, пытаясь растащить противников и восстановить порядок.

Сначала по одному, потом по трое... а затем сразу дюжину... постепенно всех драчунов скрутили, арестовали и увезли.

Диппер и Шоти получили и вернули по нескольку ударов, прежде чем добрались до края бурлящей толпы.

– Где госпожа фон Фюрстенберг? – прокричал Диппер своему приятелю, который, согнувшись, едва переводил дух. Они прислонились к углу здания. – Нам надо ее найти!

Они снова нырнули в толпу, уворачиваясь от кулаков, бутылок и дубинок, пытаясь отыскать свою работодательницу и увести ее в безопасное место. Вместо Беатрис они увидели Мэри Кейт и ее подруг из «Восточного дворца», с завидной силой орудующих сломанными зонтиками и одолженными дубинками. Друзья помогли девицам скрыться с поля боя в ближайшей аллее, как раз когда в воздухе зазвучали полицейские свистки.

Слишком хорошее знакомство с этим леденящим душу звуком заставило всю группу поспешно ретироваться. Только когда последний тюремный вагончик увез свою кучку бунтовщиков, беглецы вернулись, чтобы оценить нанесенный урон. Площадь выглядела так, словно пережила самый буйный в мире ирландский народный праздник.

– Какое безобразие, – нахмурившись, проговорил Диппер, потом повернулся к кузине: – Ну что, девчонки, вы в порядке?

Мэри Кейт кивнула, нетерпеливым рывком поправив корсаж.

– Похоже, господина задержали, – ощупывая пару шатавшихся зубов, сказал Шоти. – Это несправедливо. Он даже не смог проголосовать.

Диппер осмотрелся и заметил повозку, заполненную полупьяными избирателями, которых везли не от участка, а к нему.

– «Таммани» уже принялась за старое, – выразив свое отвращение плевком, процедил он. – Эти выборы, похоже, проиграны.

Мэри Кейт подошла к брату и вместе с ним уставилась на мужчин, которых высаживали из повозки и направляли к входу на избирательный участок.

– Так нельзя, – огорченно проговорила она. – Конгрессмен заслужил победу. Он самый лучший из мужчин, кого я когда-нибудь знала.

Энни, Элеонор и Пэнси согласились с ней. Вдруг глаза Мэри заблестели. Она немного спустила лиф и направилась к ожидающим своей очереди избирателям. Остальные девицы сначала просто смотрели на нее, потом, одна за одной, начали улыбаться друг другу, поправлять шляпки и взбивать турнюры. Энни, перед тем как присоединиться к подругам, которые занимались большой политикой в среде избирателей, притянула к себе Диппера за отворот пиджака и прошептала в его покрасневшее ухо:

– У меня есть послание, передашь его девушкам в «Восточном дворце».

Яркий свет в городском полицейском участке был беспощадным... и угнетал так же, как тошнотворный запах туалета в грязных камерах. Беатрис с еще тридцатью женщинами загнали в большую камеру с двумя кирпичными стенами, выкрашенными под цвет гнилого гороха. Вместо двух остальных стен были решетки с толстыми железными прутьями. Шляпка Беатрис потерялась, ее прическа сбилась набок, а рукав был наполовину оторван. На ее щеке красовалась царапина, она чувствовала себя уставшей, и все тело невыносимо болело. Перед ее глазами все стояла картина, где Коннор падал на ступени после оглушающего удара от одного из хулиганов Крокера. Ее преследовала мысль, что он, может быть, все еще лежит там, истекающий кровью и искалеченный. Беатрис взывала к охранникам, протягивая руки сквозь решетку, чтобы привлечь их внимание, но они игнорировали ее так же, как остальных женщин. Потом из дальнего угла донесся голос, назвавший Беатрис по имени. Это была Лейси, стоявшая на одной из узких коек, располагавшихся вдоль стен.

Они обнялись, словно сестры, давным-давно потерявшие друг друга. Обе плакали. Потом нашли свободное место и сели, прислонившись к покрашенной стене.

– Это все моя вина, – сквозь слезы бормотала Беатрис. – Это я настояла, чтобы он участвовал в выборах. Я думала, у него действительно есть шанс победить.

Ее носовой платок промок, и она, приподняв подол, стала вытирать глаза краем нижней юбки. Она не помнила, чтобы когда-нибудь еще чувствовала себя такой беспомощной и подавленной. Но она никогда еще не переживала такого катастрофического провала. Политическое будущее Коннора только что было разбито, раздавлено... и чем же – пьяной толпой, политической машиной и ее собственным упрямством и наивностью. Она так сильно хотела помочь ему – как он до этого помог ей. Что, спрашивается, внушило ей мысль, будто они могут победить в борьбе с продажной властью «Таммани Холла»?

– Бедный Коннор... он даже не смог проголосовать на своих собственных выборах. Если бы только я не давила на него, – с несчастным видом произнесла она. – Извини, что втянула тебя во все это, Лейси.

Суфражистка, вспомнив свой богатый опыт, печально улыбнулась.

– Ну, мне не впервой сидеть за решеткой. – Когда Беатрис ошарашенно взглянула на нее, Лейси добавила: – Однажды мы с Франни отправились на митинг Союза трудящихся женщин. Потом отсидели три дня.

Беатрис попыталась улыбнуться, и Лейси приобняла ее. Вскоре свет в камере выключили, и, казалось, последняя надежда растворилась в темноте. Несмотря на то что рядом была Лейси, Беатрис еще никогда не чувствовала себя такой одинокой. Это была самая темная, самая холодная и самая долгая ночь в ее жизни.

– Чего она ревет? Испугалась? – послышался грубый женский голос.

Они подняли глаза и увидели огромную костлявую особу, уставившуюся на них.

– Оставьте ее в покое! – яростно проговорила Лейси. – Она не испугалась... просто волнуется об одном человеке.

– Коннор... – Беатрис шмыгнула носом. – Если бы я только наверняка знала, что с ним все в порядке.

К их удивлению, в полумраке стало видно, что грубые черты лица особы смягчились.

– Этот Коннор... его тоже схватили?