Горец бережно провел рукой по горжетке, и в его глазах появился алчный блеск, который практически сразу сменился недоумением.

— Что за черт? — пробормотал он, с заметным отвращением разглядывая оставшиеся в руке ошметки. — Это крыса?

— Вовсе нет, — возмущенно фыркнула Памела. — Да будет вам известно, это первосортная белка.

Озадаченно нахмурившись, Коннор встряхнул горжетку, и от нее во все стороны полетели клочья меха. Памела едва удержалась, чтобы не чихнуть от попавших ей прямо в нос ворсинок.

Швырнув облезшую на глазах горжетку в кусты, Коннор рявкнул:

— Дай-ка сюда эти рубиновые серьги!

— Пожалуйста, если вам так этого хочется, — ответила девушка, снимая серьги и бросая их на его широкую ладонь, где они сверкнули, словно капли свежей крови.

Внимательно взглянув на «драгоценные камни», разбойник заметно помрачнел.

— Это же типичная подделка, — недоуменно буркнул он, — ничего не стоящая фальшивка.

— Вполне возможно, — невозмутимо пожала плечами Памела. — Известно, что бессовестные ювелиры частенько пользуются доверчивостью, наивностью и неопытностью своих клиенток.

Не дожидаясь, пока она снимет с воротника шубки бриллиантовую брошь, он решительно шагнул к ней и сам стал снимать ее негнущимися от холода пальцами. Памела невольно вздрогнула от прикосновения его замерзших пальцев к нежной коже шеи. Их взгляды встретились, но уже через секунду он отстегнул брошь и шагнул назад. Не тратя времени на внешний осмотр, разбойник впился зубами в драгоценность и тут же с отвращением отбросил ее в сторону.

— Что за опасную игру затеяли вы с сестрой, мисс Дарби?

— Это игра, в которой нам необходимо выиграть, — ответила Памела, пытаясь незаметно сунуть руку в ридикюль.

Несколько мгновений он с подозрением смотрел на нее сквозь прорези полумаски, потом жестко сказал:

— Ну-ка снимай панталоны!

Памела замерла на месте. Стоявшая за ее спиной Софи ахнула от ужаса.

— Простите, что вы сказали? — с трудом выдавила Памела, с недоумением уставившись на разбойника.

За годы, проведенные в театре, она познакомилась с несколькими актерами-мужчинами, которым нравилось одеваться в женское платье с кружевами и оборками и играть в пантомимах женские роли, уморительно покачивая несуществующими, пышными бедрами. Впрочем, этот горец нисколько не походил на любителя женской одежды.

— Ты отлично поняла меня, детка. Снимай панталоны и давай их сюда.

— Ах, ну как же я могу отказать в столь романтичной просьбе? — с гневной иронией произнесла Памела. — Имея такие обходительные манеры, вы, должно быть, пользуетесь громадным успехом у дам.

Разбойник неожиданно улыбнулся:

— Уверяю тебя, детка, у меня есть более хитрые способы снять с тебя панталоны, но вряд ли тебе захочется, чтобы я ими воспользовался прямо сейчас.

Он бросил косой взгляд на Софи.

Сжав зубы, раздраженная Памела повернулась спиной к разбойнику и увидела извозчика, испуганно таращившего на нее глаза. Его узловатые руки все еще были подняты над головой. Сердито бормоча проклятия, она повернулась в сторону леса и, прыгая по очереди то на одной, то на другой ноге, довольно быстро освободилась от нижнего белья, стараясь сделать так, чтобы негодяй не увидел ни малейшего кусочка ее обнаженного тела.

Повернувшись к разбойнику, она швырнула ему свои панталоны и крикнула:

— Надеюсь, теперь вы счастливы, гнусный невежа, несносный хам!

Поймав панталоны одной рукой, он усмехнулся:

— А я-то уже думал, что мои чары перестали действовать на тебя.

Памела отвернулась, чувствуя, как ее щеки начинают гореть от стыда и смущения. Несмотря на многие слои одежды, состоявшей из шубки, юбки, нижней юбки и чулок, она чувствовала себя совершенно голой. Казалось, холодный ночной ветер намеренно раздувает юбки, пытаясь проникнуть между сдвинутыми бедрами.

Как бы там ни было, она не носила французский полупрозрачный шелк, который так любила их мать. Ее панталоны были сшиты из плотной английской шерстяной материи — приличной, практичной и невзрачной…

Разбойник так внимательно разглядывал ее нижнее белье, что возникшее в ней любопытство пересилило гнев.

— Что это вы там делаете? — недоуменно спросила она, наконец.

— Женщина может солгать тысячу раз глазами, губами, но только не своим бельем. Оно всегда говорит правду о своей хозяйке.

Он провел рукой по штопаному краю и обтрепанной оборке. Потом поднял глаза на Памелу, в которых она прочла недоумение и презрение.

— Да ты бедна как церковная мышь! — воскликнул он.

Памела сжалась в комок, потому что в устах разбойника эти слова звучали страшным обвинением. Уж лучше бы он молча взял у них все, что хотел, и убрался прочь!

Можно было вполне обоснованно предположить, что град гнилых картофелин и изъеденной червями капусты, которым осыпала сестер разгневанная толпа недовольных зрителей, уничтожил последние остатки гордости. Однако, встретив презрительный взгляд разбойника, Памела гордо выпрямилась и вскинула подбородок.

— После смерти матери мы с сестрой столкнулись с серьезными трудностями, но это вовсе не означает, что мы нищие.

— Да? — с нескрываемым сарказмом усмехнулся он и, скомкав ее панталоны, швырнул их в кусты. Потом медленно двинулся к ней хищной походкой. Памела невольно попятилась. — Тогда почему же ты носишь облезлую беличью горжетку и фальшивые драгоценности? Почему твое белье штопано-перештопано и годится лишь на тряпки?

Он продолжал наступать на нее, пока девушка, пятясь, не уперлась спиной в ствол дерева и уже не могла никуда деться от надвигавшегося на нее Коннора. От него исходил какой-то непонятный, но очень мужской запах.

— И почему вы с сестрой отважились путешествовать по здешним местам под защитой этого жалкого старика? — продолжал задавать вопросы разбойник.

— Почему я «жалкий»? — протестующе пробормотал извозчик.

— Замолчи! — хором приказали ему Памела и Коннор, не сводя друг с друга сверкающих глаз, и тот покорно закрыл рот.

— Ты хоть понимаешь, что может случиться здесь с беззащитными юными красотками? — понизив голос до полушепота, спросил разбойник.

Пока Памела раздумывала, расценивать ли такой вопрос как угрозу или предостережение, в разговор вступила Софи:

— И что же может с ними случиться? На них нападет злой разбойник и украдет их панталоны?

Ее слова остались незамеченными, поскольку Коннор не сводил глаз с Памелы.

— Зачем ты притворяешься богатой, детка? Чувствуя закипающий гнев, Памела резко ответила:

— Затем, что люди, если считают меня богатой, относятся ко мне совершенно иначе. Они становятся добрее и отзывчивее и не смотрят на меня с подозрением, словно я могу украсть у них что-нибудь. Они не смеются над моим потрепанным платьем и не шепчутся о том, что моя шляпка давным-давно вышла из моды. Впрочем, почему я должна оправдываться перед человеком, который, судя по всему, за всю свою жизнь не заработал и шиллинга честным путем?

— Почему же? Я пытался честно зарабатывать деньги, — угрюмо заметил Коннор, — но очень скоро понял, что не могу прожить на жалкие гроши, которые мне платили. Тогда я решил, что обойдусь без помощи какого-то жирного английского лорда. Я и сам могу взять то, что мне нужно.

К удивлению Памелы, дерзкие слова горца нашли отклик в ее душе. Они, как и его глаза, выдавали его гордый нрав.

Рука ее незаметно скользнула в ридикюль, и, прежде чем Памела успела осознать свои действия, на свет был извлечен маленький, отделанный перламутром пистолет, который она решительно нацелила в грудь разбойника, не забыв при этом спустить предохранитель.

— Жаль, что перебиваю столь вдохновенную речь о правах горцев и тирании англичан.


Глава 3


Увидев пистолет в руке Памелы, извозчик испуганно вскрикнул:

— Да вы все тут просто спятили! Безумцы, вот вы кто! И прежде чем остальные успели сообразить, что происходит, старик вскочил на ноги и пустился что есть мочи бежать без оглядки назад по каменистой дороге, бросив на произвол судьбы лошадей, карету и мушкет.

— Если бы не этот нацеленный мне в грудь пистолетик, я бы, пожалуй, согласился со стариком, — проговорил Коннор, глядя на девушку, уверенно державшую его на прицеле.

Разумеется, крошечные размеры, и отделка перламутром придавали пистолету вид дамской безделушки, едва ли способной пробить дыру в его мускулистой груди и положить конец его непутевой жизни.

— Памела, ради всего святого! Что ты собираешься делать? — испуганно вскрикнула Софи. — Ты что, сошла с ума?

— Помолчи, Софи, я отлично знаю, что делаю. Коннор, невольно восхищаясь уверенным голосом и твердой рукой Памелы, негромко сказал, кивая в сторону пистолета:

— Тогда ты должна знать и то, что в таких игрушках всего один заряд.

— На таком расстоянии мне хватит и одного выстрела, — невозмутимо улыбнулась Памела. — Будьте джентльменом и отдайте мне ваш пистолет.

— Ну, уж нет, — покачал он головой. — Если он тебе так нужен, подойди и возьми сама.

Перестав улыбаться, и настороженно глядя на Коннора, она стала постепенно, шаг за шагом, подходить к нему. На ее лицо упали выбившиеся пряди темных шелковистых волос, и она сквозь них смотрела на Коннора, не смея отвлечься на то, чтобы поправить прическу.

У Памелы было совершенно обычное лицо с маленьким прямым носом и довольно большим ртом. Но вот глаза… глаза сверкали янтарным блеском из-под длинных изогнутых ресниц. В них светились ум и… милое озорство. Глаза явно выдавали ее веселый нрав.

Не сводя своих лучистых глаз с Коннора, она протянула руку к его пистолету, засунутому за широкий пояс. Тыльная сторона ее ладони невольно коснулась его плоского мускулистого живота, и Памела вздрогнула. Коннор недоуменно приподнял одну бровь, словно приглашая ее продолжить игру… Она была так близко, что он чувствовал пьянящий запах сирени, исходящий от ее волос.