Дэв вовсе не воспринимал ее как женщину. Для него Ньевес была дочерью его лучшего друга, которую он держал на коленях и таскал на плечах. Дэв, как и Ньевес, был наполовину испанцем, и к тому же в родне с Инее, матерью Ньевес, и понимал девушку лучше, чем кто-либо другой. И ее, и всех остальных. Думаю, он приедет навестить нас. Теперь, после смерти Ричарда, визиту Дэва ничто не препятствует…

Касс заметила отрешенное выражение Ньевес и решила, что девушка читает про себя молитву. Наверняка она простоит не меньше часа на коленях у себя в комнате, отмаливая погибшие души этой заблудшей парочки.

Что за чепуха, раздраженно подумала Касс. Ей бы нужно встречаться с мальчиками и ходить на вечеринки. Между Ньевес и ее ровесниками, которые курят травку и глотают таблетки, пропасть не меньше, чем между ягненком и черной пантерой. Ей бы нужно бегать за поп-звездами и носить потертые джинсы и футболку, а не закрытые блузки с юбками. Хотя им удалось уговорить ее надевать слаксы, она выглядела в них так, будто опасалась, что за это ей уготовано место в аду! Конечно, она слишком много времени проводит либо одна, либо в церкви.

Единственно, когда Ньевес, похоже, живет по-настоящему, это в присутствии Дэва, она влюблена в него, совершенно романтически и трогательно невинно. Она не могла бы воспринимать такую мощную личность, как Дэв, если бы не смотрела на него сквозь розовые очки.

Это все твоя вина, злилась Касс, посматривая в сторону Дейвида, невидимого за развернутой газетой.

Если бы он хоть сколько-то интересовался дочерью, вместо того чтобы оставлять ее на попечение других, как повелось с самого момента возвращения его и Дэва с Кубы, когда Дейвид появился в доме со сломанной челюстью и вдобавок со сломленной волей, держа на руках плачущего младенца, покинув на Кубе могилу Инее. Касс до сих пор не знала всей истории целиком.

Дэв сказал только, что им пришлось тяжко, что оба они были у Кастро в руках, и только деньги Ричарда да Дэвово умение убеждать помогли им освободиться. Именно после их возвращения, пока Дейвиду приводили в порядок челюсть, а Хелен занималась кормлением и выхаживанием полуторагодовалой девочки, в доме произошел Великий Раскол, в результате которого Дэв превратился из лучшего друга в первейшего врага.

Касс слышала ссору, но не могла уловить ее причины. Она кое-что поняла без всяких выяснений, лишь взглянув на Дэва, решительными шагами покидавшего дом, и увидев лицо Ричарда, когда зашла в его кабинет.

Ссора была связана с Дейвидом и Инее, с тем, что Инее, взяв малышку, убежала к жившей на Кубе ветви рода Барранка, где ее застигла революция Кастро и она погибла во время происходившей там резни. И до тех пор, пока Барранка, аристократы и сторонники Баттисты в конце концов не разрешили Дейвиду попытаться найти их при мощной поддержке всемогущего и богатого Ричарда, Дав с самым безразличным видом расхаживал взад-вперед, хотя Касс не сомневалась, что договориться сумеет скорее он, чем Дейвид. Как всегда.

И поглядите, чем все это кончилось! Дейвид не обращает на дочь ни малейшего внимания, пока не столкнется с ней нос к носу, Ньевес находит утешение в церкви, пока Дэва нет рядом, а если он появляется, рядит его в сияющие рыцарские доспехи. Пора в это вмешаться.

Просто необходимо. Теперь, когда Ричард умер… Бог знает, что это значит, потому что не могу себе представить…

Ее размышления были прерваны появлением Хелен в сопровождении Харви. Он-то представляет, подумала Касс. Она пристально посмотрела на него. О да, он все знает. Если бы он был котом, он бы сейчас просто мурлыкал… Марджери, кажется, тоже так считает, поскольку она тут же пересекла комнату и оказалась рядом с Харви, обшаривая взглядом его карманы, ища глазами его портфель. Но портфеля у Харви с собой не было.

— Я думаю, лучше после ужина… — сказал он неопределенно, что было на него совсем не похоже. Марджери села, надувшись, за стол и еле сдерживала себя все то время, пока Харви смаковал бокал амонтильядо перед ужином, а за ужином пережевывал каждый кусок положенные тридцать шесть раз, запивал еду двумя чашками черного кофе, медленно тянул рюмку арманьяка, курил единственную за день сигару, болтал о пустяках и ни словом не коснулся того, что до смерти хотелось узнать Марджери.

Взгляните на него, думала Касс. Если бы я его не знала, то решила бы, что его забавляет эта ситуация. Он вот-вот вытащит из своего портфеля неприятный для всех нас сюрприз — и не без удовольствия. Она вздрогнула, когда Харви, приближая беду, повернулся к Марджери и вежливо попросил:

— Будь так добра, позвони Мозесу…

Марджери дернула за шнурок звонка с такой силой, что чуть не повисла на нем, а когда Мозес вошел, торжественно неся портфель, словно некий ящик Пандоры, губы ее приоткрылись, а глаза могли поспорить блеском с бриллиантами.

Но Харви продолжал оттягивать время. Он кивнул Мозесу и поблагодарил его, затем вытащил очки, неторопливо протер их, посмотрел стекла на свет, чтобы убедиться, что на них нет ни пылинки. Наконец он водрузил их на свой довольно длинный нос, затем аккуратно положил платок в карман. Тогда и только тогда он взял в руки портфель.

Эта пантомима — это была именно пантомима — убедила всех в том, что сейчас-то и начнется само представление. Касс же предчувствовала, яснее, чем когда-либо, что представление окажется цирковым. В котором их бросят на съедение львам. Вы только посмотрите на них, думала Касс, обводя взглядом возбужденные лица присутствующих. Сияют, как рождественские елки, на которых вот-вот зажгут — да еще с обоих концов — свечи. Ричарда, способного удержать их от сумасбродств, уже нет на свете; при жизни от тщательно отмерял свои благодеяния и присматривал, чтобы никто из облагодетельствованных не забывал про свои обязательства перед ним.

Тем не менее страх, который не покидал Касс с того момента, когда она узнала, каким образом было сделано завещание, усилился. Она не знала, как возникают ее предчувствия. Знала только, что, как правило, они сбываются.

— Ну что, все готовы? — Харви посмотрел на них сквозь очки. Да, сейчас он скажет нам. Скажет такое, что погубит нас.

— Давай же, Харви, — протянул Дан медовым голосом. — Мы все готовы к этому уже много лет…

— Тогда я начинаю.

Харви открыл портфель, вытащил из него документ, захрустевший, как новенькие деньги, когда он развернул его. Марджери вытянула шею, пытаясь со своего места разглядеть, как выглядит завещание. Несколько исписанных страниц. Черт возьми! Она-то думала, что завещание будет кратким и приятным. Все, чем он владел, он оставляет своей самой близкой, а может быть, даже самой дорогой. Но, похоже, он собрался обеспечить человек пятьсот. Ну конечно, ведь он должен был как-то отблагодарить давно служивших у него людей или что-то в этом роде. Тем не менее на ее долю хватит.

Харви прочистил горло. Она выпрямилась, лицо серьезное, руки сложены на коленях, чтобы не было заметно, как они напряжены в ожидании.

— «Это последняя воля и завещание, которое делаю я, Ричард Дайсарт-Иннз-Темпест из Мальборо на Темпест-Кей и которым аннулирую все свои предыдущие завещания и распоряжения.

Пункт 1. Находясь в здравом уме и твердой памяти, я действую таким образом, дабы распорядиться имуществом, движимым и недвижимым, что бы оно собой ни представляло и где бы ни находилось, которое останется к моменту моей смерти за вычетом долгов и расходов на похороны, следующим образом.

Пункт 2. Все имущество, движимое и недвижимое, которым я обладал к моменту моей смерти, что бы оно собой ни представляло и где бы ни находилось, и все денежные суммы, входящие в мое имущество или составляющие часть его, я завещаю и передаю в дар своему единственному ребенку, внебрачной дочери Элизабет Шеридан, история которой, подробно изложенная, содержится в Приложении № 1.

Пункт 3. Чтобы облегчить моим душеприказчикам исполнение моей воли, я прилагаю также Приложение № 2, в котором они найдут детальное перечисление всего, чем я обладаю и чем распоряжаюсь, с тем, чтобы все мое движимое и недвижимое имущество, приобретенное со времени исполнения завещания, было включено моими душеприказчиками в Приложение № 2 и сообщено моей вышеназванной дочери Элизабет Шеридан, дабы она могла судить о размерах и характере полученного ею наследства.

Пункт 4. На случай, если кто-то из членов моей семьи, к каковым я отношу мою сестру, Хелен Викторию Темпест, моего пасынка, Дейвида Энсона Боскомб и его дочь Ньевес Марию де ла Пас Боскомб-и-Барранка, мою падчерицу Марджери Грейс Боскомб де Сазерак Голицын дю Мариньи-Линьес да Сауза ди Примачелли и моего пасынка Данверза Эдриена Годфри, попытается оспорить завещание или воспрепятствовать его исполнению, я оставляю распоряжение и желаю, чтобы материалы, содержащиеся в Приложении № 3, были направлены в суд, утверждающий завещания, и использованы в качестве свидетельства, подтверждающего мое решение, так как названные выше лица никоим образом не способны извлечь пользы из владения моим имуществом в целом или частично.

Пункт 5. Настоящим я назначаю моего юриста, Харви Уинстона Грэма из фирмы «Харкорт, Грэм и Спенсер», и моего исполнительного секретаря Кассандру Мэри ван Доорен моими душеприказчиками, исполнителями моей воли, и, будучи уверенным, что они выполнят мои распоряжения и желание, чтобы завещание в пользу моей вышеназванной дочери Элизабет Шеридан было утверждено, я оставляю каждому из них по одному миллиону долларов в знак признательности за действия в моих и ее интересах.

Подписано Ричардом Дайсарт-Иннз-Темпестом в качестве его последней воли и завещания в присутствии лиц, которые засвидетельствовали написанное 21 февраля 1971 года».

Монотонное чтение окончилось. Харви опустил документ и с интересом пригляделся к собравшимся. Тишина стояла полная. Никто не шелохнулся. Сидевшие напоминали только что отлитые из металла и оставленные остывать статуи.

Первой очнулась Марджери. Она нахмурилась, недовольно задвигалась на стуле и произнесла страдальческим тоном: