«И ты считаешь, что я не испытываю точно такого же давления?» - задала тогда ему вопрос Джоан. «Думаешь я не беспокоюсь, что могу потерять детей?»

«Ты мать», - ответил ей Марк. «Они не заберут у тебя детей. Ну разве только если ты окажешься какой-нибудь сумасшедшей».

«И что мы будем делать?» - спросила Джоан.

«Нам нужно взять паузу пока все не устаканится», - ответил он. «Перегруппироваться. Придумать план действия».

«Я думала у нас уже был план действия», - заметила Джоан.

«Другой план действия», - сказал он.

И... всё. Он начал избегать ее на работе. И то, что раньше было лучшей частью ее дня превратилось в худшую. Она испытала облегчение, когда у нее появился предлог взять долгосрочный отгул на работе по причине заботы о материнском доме. И она не сомневалась что и он тоже.

Но это потому, что он не знал, - мрачно подумала Джоан. Он не знает.

Она тяжело дышала, поднимаясь по длинному изогнутому холму, который начинался за библиотекой и пролегал к бульвару Джейхак. Она не хотела думать о растущем внутри нее ребенке – или о том факте, что он, вероятнее всего, был Марка. Она переспала с Люком сразу же как у нее случилась задержка. Она надеялась, что зачатие произошло в довольно близкие сроки от этой даты, и если ребенок действительно был Марка тогда не будет никаких вопросов по поводу отцовства.

«Господи», - выдохнула она, достигая вершины холма. «Не помню, чтобы у этого холма был настолько крутой подъем». Она остановилась, тяжело дыша и согнувшись пополам, уперла руки в бедра, затем, оглядевшись, посмотрела вниз, на дорогу по которой поднялась. Ее мысли вновь вернулись к любовнику матери и письмам. Таинственность этого дела была неплохим отвлечением от ее собственных проблем.

«Должен быть кто-то, у кого я смогу все узнать», - сказала она вслух, поворачивая налево и направляясь в сторону кампуса. Насколько ей было известно, у матери не было близких друзей, кроме миссис Йоккум. Брат матери – Бад, все еще был жив, но они никогда не общались. Однако, он все равно мог бы обладать какой-нибудь информацией. Она знала, что сейчас он жил в доме престарелых в городе Топика и у него была болезнь Альцгеймера. Надо будет позвонить кузине Барбаре и узнать у нее его нынешнее состояние. Может быть он все еще в памяти. Топика находился всего в получасе езды отсюда. Может ей удастся его навестить.

А еще нужно дочитать остальные письма. Может быть, они подскажут ей кем был тот самый «Э» или объяснят, почему мать сделала тот выбор, который сделала и почему она всегда была такой холодной и отчужденной.

Женщина дошла до фонтана Chi Omega, который находился в самом конце кампуса. Рядом остановился бегун, позволяя своей лохматой черной собаке напиться воды и в свете ночных фонарей она увидела как он поднял руку в знаке приветствия. Она заставила себя улыбнуться в ответ, прежде чем развернуться и направиться обратно, к дому матери.

ДЖОАН была сбита с толку еще больше, когда закончила читать четвертое и пятое письма, датированные 56-57 годами. Похоже, Кэтрин писала по письму в год. Джоан распечатала оставшиеся письма и проверила даты. 1958 и 1959.

«Нужно составить хронологию», - сказала она, беря в руки блокнот, который использовала для описи имущества. Она открыла его на чистой странице и вписала имеющиеся даты и заметки к ним.

1912 – мама рождается

1931 – переезжает в Чикаго

193? – встречает «Э» (и начинается роман?)

1939 – мать и отец женятся

1947 – первое письмо

1954 – второе письмо (почему такой временной раздел?)

1955 – рождаюсь я / третье письмо

1956 – четвертое письмо

1957 – пятое письмо

1958 – шестое письмо

1959 – последнее письмо (почему?)

1977 – умирает отец

1997 – умирает мама

Джоан смотрела на составленную таблицу. Возлюбленным матери должен быть кто-то, кого она встретила пока жила в Чикаго. Но кто? Она вызвала в памяти истории и людей, о которых слышала в детстве. Никто не подходил. Она снова задумалась о датах. Почему Кэтрин снова начала этот ежегодный ритуал спустя столько лет после первого письма? И почему он так резко оборвался? Она тряхнула головой. Все это было очень непонятно.

«Это ничего мне не даст», - наконец произнесла она. «Мне нужно поговорить с Барбарой. Может Бад сможет объяснить какого черта все это значит».

Глава 4

Лоренс, Канзас, 1957 год

КЭТРИН вытерла руки тонким посудным полотенцем и оглядела кухню. Все было в порядке. Она мало что ненавидела так же сильно как вставать рано утром и мыть посуду или убирать то, что осталось с вечера. Удовлетворенная порядком она повесила полотенце на деревянную вешалку, сняла фартук, аккуратно сложила его и положила в шкаф. Закрыв дверцу, она выключила свет и пошла по темному дому.

Она со страхом ожидала этого весь день и наконец время пришло.

Женщина поднялась по лестнице в свою комнату. Джоани уснула около восьми часов вечера и она слышала глубокий ритмичный храп Клайда, когда проходила мимо его двери. Она улыбнулась, представив как держит подушку у его лица до тех пор пока храп не утихнет. Она представила каким будет его лицо, когда она уберет подушку. Интересно, оно будет красным или багровым? Его глаза будут закрыты или останутся распахнутыми?

«Ублюдок», - прошептала она и продолжила путь в свою комнату. Они с Клайдом не спали в одной постели с тех пор как родилась Джоан, и дле нее это было только облегчением. Она никогда его не любила, а та симпатия, которая была у нее к нему до зачатия Джоан давно превратилась в ненависть, и она знала, что это чувство было взаимным. Они оба были заключены в тюрьму, которую построили своими собственными руками, они оставались вместе только по необходимости и из желания каждого из них наказать другого.

Кэтрин не раз задумывалась о том, чтобы уйти от мужа, но понимала, что не сумеет выжить сама. А развод, учитывая все обстоятельства, станет только большим позором. И так они и жили – день за днем, год за годом. Она ухаживала за домом, а он зарабатывал деньги. А еще у них была Джоан. Несмотря на все произошедшее Клайд любил свою дочь. И если быть честной, она и сама признавала, что он был гораздо лучшим отцом, нежели она матерью. Он хотел Джоани. Она – нет, и если бы она ушла от него, то вся забота о дочери целиком легла бы на ее плечи.

Кэтрин отворила дверь в свою комнату и прошла внутрь, не зажигая света. Она позволила темноте поглотить себя, с ностальгией вспоминая те времена, когда стояла в такой же темной комнате – долгие настойчивые поцелуи, дрожащие пальцы, расстегивающие ее платье, каждый нерв ее тела натянут до предела. Она прижалась спиной к двери и поднесла пальцы к губам. Сердце бешено колотилось в груди и она прикрыла глаза, под давлением нахлынувших чувств. Вспоминать было еще труднее чем заставить себя забыть.

Несколько минут она стояла крепко зажмурив глаза, затем заставила себя пересечь комнату и подойдя к небольшому письменному столу, зажгла настольную лампу. Это была та самая лампа, которая была у нее еще с тех времен, когда она жила в Чикаго, ее теплый мягкий свет обычно успокаивал Кэтрин. Но только не в эту ночь. Женщина опустилась на стул под тяжким давлением того, что ей предстояло сделать. Наконец, найдя в себе силы она встала и подойдя к шкафу, вытащила из него старый потрепанный чемодан, запрятанный в самый дальний угол. С благоговейным трепетом она отнесла его к кровати.

Прошло три года с тех пор как она в последний раз взяла этот чемодан, его содержимое и свои воспоминания и спрятала в шкаф. Три года с тех пор как украли ее счастье. Она провела пальцами по кожаным ремням, застегивающими чемодан спереди. Она забрала этот чемодан с собой, когда уехала в Канзас-Сити с твердым намерением оставить Клайда.

Вздохнув, Кэтрин принялась расстегивать ремни, открывая чемодан. Слабый аромат лаванды исходил от находящейся внутри одежды. Она прижала дрожащую ладонь к верхнему предмету – белой хлопковой блузке. Она прохладно касалась ее влажной ладони.

Кэтрин провела рукой по аккуратно сложенному материалу и просунув руку глубже нащупала деревянную коробку, которая, как она знала, будет всё там же, и вытащив ее, бережно опустила на свои колени. Она провела рукой по гладкой отполированной поверхности. На секунду женщина вспомнила то утро, когда, проснувшись обнаружила шкатулку на прикроватной тумбочке.

Записка, прикрепленная к ней гласила: «Для тебя». Она села на кровати, прикрывая простыней свою наготу и взяла шкатулку в руки. Та оказалась легкой. Откинув крышку Кэтрин заглянула внутрь. Там лежал красивый расписной платок, а поверх него золотой медальон на тонкой изящной цепочке. Она ахнула. Он был прекрасен. Кэтрин осторожно прикоснулась к его узору – цветущей лилии, и вынув медальон из шкатулки, отвела руку назад, рассматривая его. Она открыла крохотный замочек с помощью ногтя. Внутри был спрятан маленький ключик, который, похоже, прилагался к шкатулке и фотография, на которой были запечатлены они вдвоем на Всемирной Выставке. Кэтрин сжала ключ в ладони и стала внимательно рассматривать крошечное изображение. Оно было аккуратно вырезано в овальную форму для того, чтобы поместиться в медальон.

Кэтрин улыбнулась, вспоминая тот день, ощущая солнце, греющее их плечи во время прогулки по выставке. Перед ними шла пожилая пара – дама с тростью и мужчина с закатанными высоко рукавами.

Это был великолепный день – им столько предстояло увидеть и сделать. А потом поздно вечером, после долгого пребывания на солнце, немалой дозы выпивки и волнения они поцеловались. В тот момент ей казалось, что она этого не ожидала, но теперь, оглядываясь назад, видела, что это было не так. Она ждала именно этого. Удивительно как много ты знаешь о том, о чем, казалось, не имел ни малейшего понятия. Или, поправила она себя, слишком напуган, чтобы признать. Тот поцелуй, теперь она это понимала, навсегда изменил ее, показал ей себя такой, какой она была, хоть и перевернул ее жизнь с ног на голову.