Разъярен настолько, что все, что он делал, вело к дракам. В школе, в клубе, на улице, в бакалейной лавке. Фрэнки стал бы драться даже с кирпичной стеной, если бы она вывела его из себя. И вы не поверите, сколько раз стены выводили Фрэнки из себя.

Его худое пятнадцатилетнее тело было покрыто шрамами от уличных драк. С того момента, как он жил с нами, он был шестнадцать раз госпитализирован по самым разным причинам: переломы, ножевые раны и бесчисленные сотрясения.

У Фрэнки были и другие серьезные заброшенные проблемы.

Когда он только въехал к нам с отцом, у него были жуткие ночные кошмары. Он просыпался в ужасе, покрытый потом, крича во всю мощь легких. Кошмары оборачивались ночными приступами, в которых Фрэнки метался во сне, бил себя по голове кулаками, крича и плача. Мой отец удерживал его, пока он не успокаивался или не приходил в себя.

Однажды, когда отец отсутствовал ночью по своим делам, Фрэнки пробрался в мою комнату и залез ко мне в кровать. Впервые с того момента, как он жил с нами, Фрэнки спал крепко. С тех пор он всегда был в моей кровати.

И жизнь шла дальше.

Через две недели после моего двенадцатого дня рождения отец решил, что для Фрэнки настало время ехать в колонне клуба на своем байке. Когда Фрэнки узнал, что я не поеду, он был в ярости и срывался до тех пор, пока отец не прогнулся. Когда дело доходило до Фрэнки, отец всегда сдавал.

Сидя за спиной Фрэнки, на его байке, я покидала Манхэттен, следуя в Северный Иллинойс. Нашей первой остановкой должна была стать тыквенная ферма. Если твой отец и его когорта вовлечены в нелегальный бизнес и нуждаются в неприметных местах для встреч, уголовные посиделки на тыквенных фермах – дело намного более распространенное, чем можно было бы подумать.

Такие встречи обычно занимали пару дней. Взрослые оставались внутри, дети снаружи. Всегда было много криков, много драк и много выпивки. И много распутных женщин.

Я начала развиваться рано и выглядела неуклюжей – тощая и высокая, с острыми локтями и коленками. Несколько мальчишек, сопровождавших своих отцов на встречах, болтались за мной по округе, дергая меня за лямки бюстгальтера и называя меня «Пуш-аперша»5. Вот так я и оказалась спрятавшейся на дереве, воткнув наушники и слушая Роллинг Стоунз, болтая ногами, качая головой и распевая.

Я почувствовала, что меня тянут за носок чаксов и отдернула ногу.

- Вали отсюда, Фрэнки!

Фрэнки снова потянул меня за чаксы, я сняла наушники и посмотрела вниз на него.

Это был не Фрэнки.

Не считая его волос, которые теперь были густыми, светло песочного оттенка, спускавшимися на его плечи, он выглядел точно также. По-прежнему убийственно красив.

Он ухмылялся, и я снова увидела эти ямочки.

- Слышал, что ты где-то здесь, дорогая. Помнишь меня?

- Дьюс, - прошептала я, глядя на него, - из Рикерс.

Он захохотал.

- Вообще я не оттуда. «Дом, любимый дом» у меня в Монтане. Я просто навещал своего старика, как и ты. Помнишь?

- Потрошитель, он мне понравился, - кивнула я.

Его улыбка исчезла.

- Он умер.

Никогда не знала, что говорить людям, которые потеряли близких. Никакие слова не будут звучать правильно.

Видя отсутствующий взгляд в синих глазах Дьюса, я обязана была что-нибудь сказать.

- У него была потрясающая улыбка, - сказала я мягко, - совсем, как твоя.

Его глаза сфокусировались на мне, и он улыбнулся.

И я улыбнулась.

- Знаешь, - сказал он, вытаскивая тонкую золотую цепочку из-под грязной белой футболки и снимая ее через голову, - ты должна носить это.

Он взял мою руку и положил в нее цепочку.

- Она принадлежала моему старику. Никто и никогда не сказал ничего хорошего об этом ублюдке. Ни разу. Даже его собственная мать. До этого момента. Думаю, это теперь твое.

Я держала цепочку и рассматривала маленький круглый медальон, висящий на ней. Эмблема Всадников была на одной стороне. Слова «Всадники Ада» окружали мрачную фигуру в капюшоне, оседлавшую Харлей и сжимавшую косу в руке.

На обороте значилось «Потрошитель».

- В этот день, семь лет назад, я впервые увидел, как этот мудак улыбается. Это же был и последний раз.

Я не знала, что сказать. Поэтому ничего не ответила, просто надела цепочку на шею.

- Спасибо, - сказала я и спрятала медальон под мою футболку с Джимми Хендриксом, - мне нравится.

Кивнув, он посмотрел вдаль.

- Прогуляюсь по ферме, дорогая. Присоединишься?

Я повесила наушники вокруг шеи, засунула свой Walkman6 в карман джинсов и спрыгнула вниз.

Не слишком задумываясь, я просто положила свою руку в его, как если бы это был отец или Фрэнки. Он посмотрел на меня сверху вниз, но не отдернул руку, его большие теплые пальцы охватили мои, и мы пошли.

Пока мы шли, Дьюс смотрел на облачное серое небо, выкуривая одну за другой сигареты, ничего не говоря.

- Тебе грустно? – спросила я.

Он взглянул на меня, нахмурившись. Я прикусила губу. Я сказала что-то не то? Может, он не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что ему грустно. Мое сердце начало биться быстрее и быстрее, я чувствовала, как моя ладонь становится влажной, и, поскольку, моя рука была в руке Дьюса, я смутилась, и пот выступил еще сильнее.

- Младший брат умер, дорогая. Несколько дней назад.

Я остановилась и обняла его за талию так крепко, как могла.

- Мне очень, очень жаль, - прошептала я.

- Дорогая, - Дьюс отрывисто вздохнул.

Затем он опустился на колени и обнял меня так, что стало тяжело дышать, но мне было все равно, это было так здорово, и я знала – он нуждался в этом.

- Ты славный ребенок, дорогая. Славный, милый ребенок, - он прошептал мне на ухо.

Он отодвинулся и посмотрел мне в глаза.

- Обещай, что такой и останешься, хорошо? В этой гребаной жизни ты и я, малыш, были взращены дорогой и колесами. Это то, что мы знаем и то, чему мы принадлежим, но это еще не значит, что такая жизнь не возьмет с нас своё. Обещай мне! Неважно с чем ты столкнешься, неважно какая херня случится с тобой, не дай этой жизни сломать тебя и озлобить.

Я смотрела в его ледяные синие глаза, очарованная, чувствуя себя в безопасности и комфорте, окутывавшем меня, согревавшем меня. Я не могла оторваться. Хотелось спрятать это чувство в задний карман, принести домой и спрятать под подушкой, пока не наступит момент, когда я буду в нем нуждаться.

В конце концов, когда я вернулась к его словам, я кивнула.

Он провел костяшками пальцев по моей щеке и встал. Я взяла его обратно за руку, и мы продолжили прогулку. Дьюс курил, а я показывала на удивительно большие тыквы.

- Ты когда-нибудь смотрела «Это огромная тыква, Чарли Браун»7? – спросил Дьюс, - Этот придурок всегда меня смешит.

Я решила, что тоже очень люблю этого придурка, Чарли Брауна, и должна непременно посмотреть все, что найду о нем, как только доберусь до дома.

- Ты собираешься переодеваться в костюм на Хэллоуин, дорогая?

- Еще не решила, - ответила я ему, - Хэллоуин – тот еще праздник. Раз в год можно переодеться и притвориться кем-то или чем-то, не имеющим к тебе отношения. Другой такой возможности не будет. Не хочется, чтобы все пошло наперекосяк, понимаешь? Нужно выбирать осторожно, чтобы потом остались великолепные воспоминания, а не сожаления.

Дьюс остановился и посмотрел на меня.

- И кем ты подумываешь быть?

- Майя Энджелоу8, - тут же ответила я, - или Элеонора Рузвельт9.

Он подавился дымом.

- Но, - поспешно продолжила я, - чтобы переодеться в Майю Энджелоу, мне нужно как-то сделать кожу черной, не оскорбив при этом афроамериканское сообщество. Наверное, я все-таки остановлюсь на Элеоноре Рузвельт. Но я не имею в виду ничего такого. Майя была потрясающей женщиной.

- Сколько тебе лет? – спросил он резко, постукивая себя кулаком по груди.

- Двенадцать.

- Двенадцать?

В замешательстве он покачал головой.

- Я подумал, что ты очаровательный и умный ребенок, когда впервые встретил тебя, но теперь я в этом точно уверен.

Я покраснела. Дьюс – Президент, учитывая смерть его брата, «Всадников Ада» – считал, что я умная. Что могло быть круче?!

- Сколько тебе лет? - спросила я.

- Тридцать, дорогая, - он посмотрел сверху вниз на меня, поморщив нос, - староват?

Я пожала плечами.

- Папе тридцать семь. И он все еще классный.

Его глаза были близки к тому, чтобы полезть на лоб.

- Давай-ка уточним. Тебе двенадцать, скорей всего на Хэллоуин ты оденешься Элеонорой Рузвельт, и ты считаешь, что твой старик классный?

Я кивнула.

- Вот черт, - он снова покачал головой, ухмыляясь.

У меня внутри что-то рухнуло. Он смеялся надо мной.

Я выдернула свою ладонь и скрестила руки на груди.

- Я знаю, что я странная. В школе мне все это говорят. Все кроме моей подруги Ками. Они ненавидят музыку, которую я слушаю, потому что она старая. Они ненавидят мою одежду, потому что она мальчишечья. Они все считают меня уродом. Ну, давай, скажи это. Ты тоже думаешь, что я такая?

Дьюс встал на колени передо мной.

- Дорогая, ты не странная. Тебе двенадцать. И они не ненавидят тебя, даже близко нет. Девчонки завидуют, потому что ты чертовски очаровательна. Парни остаются парнями – пытаются флиртовать, но понятия не имеют, как это делается.

Ты чертовски очаровательна.

- Очаровательна?

Его губы искривились в усмешке.