— Мисси. — Он слегка кивнул в знак приветствия.

Она так редко видела его в последнее время, а его улыбку еще реже. Но холодная вежливая улыбка, которой он ее удостоил сейчас, не слишком располагала к разговору. Под гнетом времени, потраченного так бездарно, ее мечты о счастливом браке и темноволосых голубоглазых младенцах заметно поблекли. Но взаимное притяжение, существовавшее между ними раньше — и случающееся, по убеждению Мисси, раз в жизни, — не позволяло ей опустить руки и отказаться от своих надежд. По крайней мере сейчас.

— Тебе не кажется, что лучше оставить дверь открытой? — поинтересовался Джеймс со смесью утонченной любезности и вкрадчивой грубоватости.

Мисси охватила легкая дрожь. Все в нем было прекрасно. Она тосковала по его глубокому баритону не меньше, чем по нему самому.

— А в чем дело? Боишься остаться со мной наедине? — отозвалась она небрежно, стараясь найти правильное сочетание дерзости и застенчивости. Главное, соблюдать меру, как она усвоила из наблюдений за мисс Бэш.

Джеймс промолчал, сурово сжав губы, словно ее присутствие было чем-то, что он вынужден терпеть молча. Мисси сомневалась, то ли он просто недоволен, то ли вот-вот сорвется, но полагала, что это скоро выяснится.

Собравшись с духом, она пересекла разделявшее их пространство. Джеймс не шелохнулся, только иронически выгнул бровь, когда она остановилась в двух шагах от него.

— Ты хоть понимаешь, что мы не оставались наедине, с тех пор как мне исполнилось восемнадцать? Мне начинает казаться, что ты избегаешь меня. — Она помедлила, прежде чем спросить: — Это так?

И снова в его голубых глазах мелькнуло непонятное выражение. Затем его чеканные черты осветила теплая улыбка. Это была не просто дань вежливости. Это была улыбка, способная лишить чувств любую женщину.

Впрочем, она не коснулась его глаз, продолжавших пристально наблюдать за ней.

— С чего ты взяла? — отозвался он слегка сконфуженно, что показалось странным, поскольку Джеймс был просто не способен на подобные эмоции.

Скользнув исподтишка взглядом по его фигуре, Мисси с трудом удержала свои руки на месте. Ее тело отозвалось и в других местах, о которых приличные девушки не осмеливались даже думать. Но, с другой стороны, разве она когда-нибудь считала себя такой уж правильной, учитывая фантазии, которые закрыли бы ей путь в общество, если бы хоть одна из них стала реальностью? Определенно нет.

— Просто, мы были так… близки. А теперь я почти не вижу тебя. Что еще я должна думать, когда ты практически исчез из моей жизни?

Он продолжал улыбаться, глядя на нее из-под полуприкрытых век, но ямочки, проступившие на гладко выбритых щеках, исчезли. Ее упреки явно достигли цели, потому что он молчал несколько дольше, чем требовалось для подготовки ответа. Джеймс, которого она знала раньше, никогда за словом в карман не лез.

— Ничто не может быть дальше от правды, — произнес он, положив конец затянувшейся паузе, ласковым тоном, словно увещевал младенца или комнатную собачку. — Ты наверняка знаешь, что мне приходится часто ездить по делам за границу. Поверь мне, я давно не видел многих своих знакомых.

Выходит, она одна из многих?

— Но даже когда мы встречаемся, ты кажешься… другим.

Джеймс обращался к ней, не проявляя теплых чувств, характерных для старого друга. Он казался незнакомцем, холодным и отстраненным, совсем не похожим на Джеймса, которого она знала когда-то. Все ее попытки возродить прежние отношения натыкались на принужденные улыбки и настороженные взгляды. Печально, но это было еще не самое худшее. Она предпочла бы эти натянутые разговоры невидимой преграде, которая возникла между ними и продолжала расти.

— Моя жизнь была довольно беспокойной в последние годы. Я был слишком занят. — Он не смотрел ей в глаза и предпочел не распространяться об этой «беспокойной» жизни, где Мисси не было места.

— Слишком занят для меня? — Несмотря на притворно-небрежный тон, она не смогла скрыть звучавшие в каждом слове тоску, досаду и отчаяние.

Раньше Джеймс всегда находил для нее время. Когда Мисси было двенадцать, он, вопреки возражениям Томаса, учил ее ездить верхом после того, как она сломала руку, упав с лошади. И разве могла она забыть, как он взял на себя вину, когда она разбила любимую веджвудскую вазу своей матери? А когда ее брат и Алекс принялись дразнить ее, обзывая оглоблей, Джеймс придумал ей прозвище Персик, заявив, что у нее цвет лица как персик со сливками, и Мисси целую неделю не ходила, а порхала. Словом, он был ожившей мечтой, воплощением ее девичьих грез.

Хватило одного опрометчивого поступка, чтобы все это разрушить, удрученно подумала она, вспомнив оглушительное молчание, сопровождавшее их на долгом пути до дома после того поцелуя. Какая же она дурочка!

Джеймс вздохнул. Его взгляд беспокойно пробежался по комнате, прежде чем снова остановиться на ней.

— Дело не в том, — заявил он натянутым тоном.

— Тогда в чем? — С естественностью, порожденной привычкой, Мисси протянула руку и коснулась его локтя. Джеймс резко отпрянул.


Еще до прибытия сюда этим утром Джеймс знал, что столкновение неизбежно, и готовился к нему, как преступник к наказанию. Мисси встретила его у парадного входа, напропалую кокетничая, чтобы, вне всякого сомнения, искушать и мучить. Как будто она и так недостаточно желанна! По выражению ее глаз он понял, что на этот раз она не позволит уклониться от разговора наедине. Он решил облегчить ей задачу, избавившись от компании ее брата и Картрайта, которые остались в конюшне. Лучше сразу покончить с этим делом и обрести душевный — если не физический — покой.

Но сейчас, глядя в ее глаза, Джеймс проклял себя за то, что собирался сделать. Просто стыд, что ему приходится причинять боль Мисси. Но у него нет иного выхода, кроме как охладить ее пыл. За годы, прошедшие с ее дебюта, ничего не изменилось. Как бы сильно его ни влекло к ней, он не сможет любить ее и хранить супружескую верность. А Мисси надеется на это, да еще луну с неба хочет.

И потом, он должен думать об Армстронге. Хотя за минувшие годы их дружба претерпела немало испытаний, их узы становились только крепче. Но и самые прочные узы лопнут, как нить, зацепившаяся за острый выступ, если он посмеет заигрывать с сестрой своего друга.

Они с Томасом вели схожую жизнь и справедливо считались неисправимыми повесами. Едва ли Джеймс мог винить друга за неприятие брака между ним и Мисси. В любом случае благодарность Армстронга Гренвиллам делала его слепым по отношению ко всем другим претендентам на ее руку. Не то чтобы Джеймс хотя бы отдаленно рассматривал себя в этом качестве. Наоборот. Он знал, что совершенно не подходит Мисси.

Все было бы намного проще, если бы ему не приходилось с ней встречаться, пусть даже редко. Боже, если бы не настойчивость леди Армстронг, он вообще не приезжал бы в Стоунридж-Холл. Все, что угодно, лишь бы держаться подальше от соблазна.

Что ж, он должен подумать о благополучии Мисси и поступить правильно. Как полагается джентльмену, Джеймс постарался придать лицу серьезное и вместе с тем проникновенное выражение.

— Мне очень жаль, что у тебя сложилось такое впечатление. Но, поверь, я не избегаю тебя. Просто жизнь не стоит на месте и наши отношения не могли не измениться.

— Это я понимаю. Но мне не ясно, почему наша дружба должна прекратиться.

Нотки обиды в ее голосе заставили Джеймса снова напомнить себе, что он старается для ее же блага.

— Ты должна понять, что это неизбежно. Твои мысли и усилия необходимо направить на поиски мужчины, подходящего для брака, среди блестящих светских джентльменов. — При одной мысли о том, что она обратит внимание на Гренвилла или любого другого из этих щеголей, Джеймсу стало не по себе, но он безжалостно подавил это чувство.

— А разве ты не блестящий светский джентльмен? — мягко спросила она, подняв к нему лицо, обрамленное каштановыми локонами.

Вопрос поразил Джеймса точно пуля, выпущенная метким стрелком. Перед Мисси, с ее дерзкой наивностью, и раньше было трудно устоять. Но сопротивляться флиртующей Мисси, в прекрасных глазах которой горел старый как мир призыв было так же безнадежно, как просить нормального здорового мужчину перестать думать о плотских радостях.

Джеймс поспешно отвернулся, пытаясь собраться с мыслями. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы разжать пальцы, вцепившиеся мертвой хваткой в книгу, и поставить ее на полку. И все это время он чувствовал взгляд, прожигавший его затылок.

Что он может сказать, чтобы не обидеть еще больше?

— Нет.

— Я так не считаю, — возразила она все тем же мягким тоном.

Она бы так не говорила, если бы знала о некоторых вещах, которые он хотел бы проделать с ней… вне священных уз брака. Беда в том, что ей не нужна связь, короткая или любая другая. То, чего она хочет, в десять раз хуже. Она хочет постоянства, замужества и детей. Но какой мужчина, находящийся в здравом уме, даст связать себя по рукам и ногам? Никто, если исключить из этого списка его отца.

— Не важно, что ты считаешь. — Он будет тверд, что бы она ни сказала и ни сделала.

Мисси подошла к нему, остановившись так близко, что его брюки касались подола ее желтой юбки, а грудь находилась в нескольких дюймах от ее груди, такой высокой и упругой…

Джеймс мысленно тряхнул головой, пытаясь обуздать свои страстные желания. Вожделеть сестру Армстронга было не только в высшей степени неприлично, но и опасно. Ни одна женщина не стоила того, чтобы пожертвовать ради нее дружбой с мужчиной, который был близок ему, как родной брат.

— Знаешь, что, по-моему, нам нужно сделать? — спросила она, глядя на его губы с таким откровенным желанием, что, будь он трутом, воспламенился бы без всякого трения.

Джеймс подавил приступ страсти, вспомнив, как давно не наслаждался радостями плоти. Что ж, он восполнит этот пробел, как только окажется в Лондоне.