— Сейчас я вам интересный случай расскажу, — продолжал старик. — В восьмидесятом охотничал я километрах в ста отсюдова, и был у меня пес по имени Иртыш, сообразительный, трудяга, каких поискать. Получилось так, что соболь от нас через дупло ушел в полый ствол громаднейшего кедра вверх и затаился. Иртыш полез за ним. А на вершине — толстенный развилок. Я по голосу слышу — в него ушли. Потом Иртыш заскулил и замолчал.

Всю ночь, а мороз лютый был, валил я топором этот проклятущий кедр. Уже к утру рухнул он, гнилой развилок лопнул, и мой Иртыш вывалился бездыханный, а за ним мертвый соболь. Задавил его все-таки пес. Я думаю, гнилая труха осыпалась и завалила Иртышу выход. Долго я его растирал, в нос дул, делал даже искусственное дыхание. И что же? Ожил! Сначала, правда, обеспамятел, норовил в огонь броситься, но потом прошло. Я с ним еще три года соболя добывал, пока его сосед мотоциклом не переехал. Я тогда этого живоглота чуть не пристрелил. Но Иртыша не вернешь, а после него у меня лучше собаки не было. — Дед вздохнул, затянулся цигаркой. — Нелегко дается охотнику соболек. Более пяти месяцев в избушке живешь один.

С собакой да сам с собой разговариваешь, чтобы человеческий язык не забыть.

— Наверно, вам за это неплохо платили? — спросил Максим Максимович.

— Как сказать, по старым деньгам тыщу двести за шкурку, это в зависимости от качества, конечно, а по новым — до семидесяти и больше. А теперь посчитайте, сколько на шубу таких вот шкурок надо и сколько она по нынешним ценам стоить будет? А соболя все меньше и меньше становится… — Старик шумно прихлебнул из кружки, взглянул на гостей. — Может, хватит вас побасками кормить? Чует мое сердце, что неспроста вы ко мне пожаловали. Старых пер… охотников и в поселке хватает. Выкладывайте, зачем вам Абсолют понадобился.

Максим Максимович придвинул к старику «Мальборо»:

— Попробуйте моих.

— Ну нет. — Старик решительно отодвинул сигареты. — У меня свой самосад, до самой задницы пробирает. — Абсолют скрутил внушительную козью ножку, задымил, как паровоз.


В Нескольких словах отец объяснил, что его интересует пропавший караван с приисковым золотом.

И если что-то Степану Тимофеевичу известно, может, хотя бы примерный маршрут…

— Знаешь, мил-человек, — дед весь подобрался, глаза его настороженно блеснули, — если бы кто и знал, как ты выражаешься — «примерный маршрут», давно бы золото нашли. Тех, кто знал, а сохранность не обеспечил, сразу в расход пустили. Кроме того, они сами уже по ходу могли маршрут изменить, мало ли по какой причине. Человек предполагает, а горы и тайга, они ведь свои законы диктуют. — Старик вздохнул. — А я кем на прииске был? Простым конвойным. Мы ведь даже и не знали, что караван ушел. Догадываться догадывались, а больше ни-ни. Попробуй спроси, сразу отправят туда, куда Макар телят не гонял, или того хуже. У меня старший брат с караваном ушел, и то я не знал когда. Мы порознь жили. Он женатый был, а я в бараке с холостыми. Дней через десять смотрим, жен и детишек всех, кто в охране каравана был, на телеги в одночасье погрузили и увезли незнамо куда. Понял я тут, что дело нечисто.

— А почему же вас в покое оставили? — спросила Лена.

— Просто никто не знал, что мы братья. Отцы у нас разные, и по возрасту он на пятнадцать лет старше был. Мать меня в сорок лет принесла, когда второй раз замуж вышла. Милицию в то время в горы нагнали, солдат с автоматами, собаками. Банду, говорят, какую-то ловили. А я так считаю: караван с золотом искали, но так и не нашли. Может, их какие инопланетяне захватили? Тут хоть и тайга, но сгинуть без следа такая прорва людей и лошадей никак не могла.

— Они везли грузы на оленях, а не на лошадях;

Степан Тимофеевич, — уточнил отец.

— На сокжоях? Тогда тем более, знаете, какие они ямы в снегу выбивают, когда до лишайника добираются? До метра глубиной, у них чутье не хуже, чем у твоего Рогдая будет. После них на снегу целая дорога должна была остаться, а тут никаких следов.

Колдовство, што ль, какое?

Максим Максимович задумчиво крутил в руке диктофон, старик ничего нового к известной информации не добавил.

— Может быть, их все-таки лавина накрыла? — спросила Лена. — Они же в марте шли, а это один из самых лавиноопасных месяцев.

— Скажешь тоже. Это какая лавинища должна быть, чтобы такую ораву засыпать? Потом весной, когда снег сошел, на трупы зверь стал бы сбегаться, а опытному охотнику раз плюнуть определить, куда зверье со всего леса спешит.

— Ну а если все-таки не определили, и звери трупы потратили?

— А оружие, палатки, вещи различные да золото само? Это все, по-твоему, медведи по берлогам растащили? Нет, мил-человек, нечистое тут дело! — Старик вытер слезящиеся глаза.

— Что ж, больше не будем испытывать ваше терпение, да и нам пора возвращаться. — Максим Максимович пожал руку Абсолюту. — Государству это золото сейчас бы очень пригодилось, да и нашедшему, кстати, премия причитается'. Но удача прошла стороной.

Абсолют хитро прищурился:

— Что ж, тебе своей зарплаты не хватает, коли в такую даль золотишко искать приехал?

Максим Максимович засмеялся:

— Вы бы тоже, думаю, от нескольких миллионов не отказались.

Старик глубокомысленно пожевал губами:

— Ты че, и вправду столько?

— Конечно, хватит на белый «мерседес», и еще останется.

Старик махнул рукой, поняв, что гость шутит.

Расставшись с Абсолютом, они медленно пошли по тропинке.

— Ты думаешь, он хитрит и что-то скрывает? — спросила Лена отца.

— Вполне возможно. Видела, как он возбудился, когда я сказал про «мерседес»? И очень уж он усердно пытался нам доказать, что караван исчез бесследно. Ты не заметила, по-моему, он насторожился, когда я этот разговор начал?

— Да, я тоже заметила, глаза так и забегали, и сразу же принялся сморкаться, кряхтеть, про охоту рассказывать…

Отец внимательно посмотрел на небо. Над обширной, ярко зеленеющей тайгой заходили тучи. В блеске солнца они были необыкновенного цвета: то, сливаясь, темнели, то, редея, удивляли своей изумительной белизной. Поднялся и побежал по вершинам деревьев холодный ветер.

— Быстрей, папка, сейчас ливанет!

Дочь и отец со всех ног припустили по тропинке.

Лена уже знала о зловредной привычке гор притягивать дождевые тучи. Дожди здесь выпадают часто, особенно весной, и всегда внезапно. Бывает так: небо чистое, ни ветра, ни тумана, и вдруг из-за гор выплывет безобидное облачко, можно даже не заметить его. Но через несколько минут оно так исхлещет дождем, нитки сухой не оставит. И не успеешь опомниться, уяснить, откуда все это взялось, как облачко, сбросив свой груз, исчезнет, и опять вовсю засияет яркое горное солнце на чистом голубом небе.

На этот раз природа смилостивилась над ними, и первые капли дождя ударили о пыльную землю уже перед домом. Рогдай лбом открыл калитку, забился в конуру. Максим Максимович, тяжело дыша, опустился на стул.

— Загнала ты меня совсем, дочка.

— Тебе хотелось вымокнуть? — Лена подала ему банное полотенце. — Прими душ, а я пока завтрак приготовлю.

Дождь дробно стучал в оконные стекла, дальше дороги ничего нельзя было разобрать: стояла сплошная стена воды. Пришлось включить свет. Приняв во внимание, что они основательно перекусили у Абсолюта, Лена решила ограничиться на завтрак кофе и несколькими бутербродами. Отец завтракать вообще отказался, выпил немного минеральной воды и принялся готовиться к съемкам последнего дня праздника.

Дождь кончился так же внезапно, как и начался. За окном просигналила машина: Ковалев вызывал Максима Максимыча. Сегодня они посмотрят детские спортивные соревнования, конкурсы рукодельниц и фольклорных коллективов. Лене же предстояли более прозаические заботы.

Она просмотрела свои запасы. Гостей вместо запланированных десяти человек набиралось более тридцати. Напитков и закуски хватало, осталось приготовить горячие блюда, и Лена занялась посудой. Вскоре появилась Верка в сопровождении Фаины Сергеевны и Зои Викторовны. Лена пригласила несколько «мамок» на новоселье, но никак не ожидала увидеть их так скоро. Вера беспомощно развела руками:

— Пристали как банный лист, но я подумала, грех от помощи отказываться.

Через час нарисовались Люба и Лариса, и все, что они с Веркой задумали приготовить только к вечеру, было готово через четыре часа и источало невообразимые запахи.

Максим Максимович вернулся со съемок. Его тут же женщины окружили заботой и вниманием: усадили за стол, принялись угощать приготовленными деликатесами. Лена заметила, как он вальяжно развалился в кресле, подмигнула подруге:

— Все, теперь папа принял огонь на себя!

Девушки уединились в мансарде. Верка заботливо оглядела Лену:

— Ты, случайно, не заболела? Под глазами круги, посинела вся. Какая чахотка тебя гложет или вчера переутомилась?

— Нет. — Лена протянула ей газету. — Читала?

— Читала. Здорово, между прочим, твой папаня написал. Я его поздравить хотела, но не успела, тетки в полон взяли. Он этого Айваза лично знал, я так поняла?

— Вера, это мой муж. — Всхлипывая, она спустилась в спальню, вернулась с большой фотографией. — Здесь мы перед свадьбой. — Слезы полились ручьем.

— Тише, тише, — принялась успокаивать ее Вера, — а то весь дом сюда сбежится. — Она взяла в руки фотографию. — Господи, какие же вы тут оба красивые и счастливые! — Она обняла Лену за плечи. — Что же ты, дуреха, молчала? Мне-то могла сказать. По школе какие только домыслы не гуляли. Сейчас притихли, а то всякое говорили… — Она вгляделась в сияющие лица на фотографии. — Ох, Ленка, Ленка, а я-то тебя за Германа сватала. Конечно, после такого мужика вряд ли к другому захочется в постель лечь.

Так я ему и передам: облом, скажу, Герман, вышел.

Мне одно только хочется знать: ты его по-прежнему любишь, своего Сережу?

— Люблю и ничего поделать с собой не могу.