— Молодец Барби! Отказалась от помощи, иначе бы их сняли с соревнований, — пояснила Вера Герману.

У самого берега, где поток закручивало между двух огромных камней, Наталья все-таки не справилась с управлением, потеряла весло и, пытаясь его поймать, перевернулась. Алексей бросился за ней, судьи ловили байдарку, к берегу бежали врач и две медсестры с носилками. Мокрый, грязный, Алексей поднял девушку на руки и так, вместе с ней, преодолел последние метры до финиша. Судьи пожимали им руки, медики тщетно пытались пробиться сквозь обступившую их толпу. Лена с берега смотрела на мокрые, счастливые лица и на то, как Алексей подсаживает Наташу в «скорую помощь» и крепко целует ее в губы.

Чисто механически Лена прошла все восемь слаломных ворот. Удача и здесь сопутствовала им. Без единого штрафного очка, как никогда быстро, она взлетела по скале и спустилась с нее. Герман только качал головой:

— Скажите, и этому вас бабушка научила?

— Нет, на этот раз отец руку приложил, с пяти лет меня в горы с собой таскал.

Лена старалась убедить себя, что поцелуй Алексея был простой благодарностью девушке за проявленное упорство, но сосущая боль под ложечкой не проходила. Она старалась не показать вида, отвечала Герману легко и беззаботно. Они успешно прошли оставшиеся метры до финиша.

— Пока у вас самое лучшее время, — сказал Витя-Петя, — но дождемся результатов от судей с трассы.

Жаль, Ковалеву не повезло, остался без места, — посетовал физрук, — а ведь как здорово шел!

Лена огляделась по сторонам. Алексея нигде не было видно, неужели он так расстроен поражением, что даже не хочет поздравить их? Болельщики напирали все сильнее, и Максиму Максимовичу с трудом удалось пробиться к победителям. Не успев заснять их победный финиш, он с помощью судей попытался очистить финишную прямую. Лене и Герману опять пришлось вернуться на берег. Отец, глядя в окуляр камеры, закричал:

— Не вытирайте пот, не вытирайте, кому говорю!

Герман, не смотрите в объектив. Обхватите Лену за плечи, а ты его, пробегите так последние метры. Теперь вы, Герман, поднимите торжествующе руку.

Лена со злостью подумала, что отец не совсем кстати проявляет задатки великого режиссера. Герман улыбался, как на рекламном ролике новой зубной пасты. Зубы яркой полоской выделялись на чумазом лице. Он поднял руку в извечном жесте победителей, а потом вдруг подхватил Лену на руки и, словно не было десятка километров пути по тайге, закружил ее по поляне. В толпе засвистели, заулюлюкали. Герман поставил девушку на ноги, заключил в могучие объятия и припал к ее губам. Краем глаза Лена заметила Алексея. Побледневший, с крепко сжатыми губами, он наблюдал за целующейся парочкой. Лена оттолкнула Германа, но Алексей презрительно смерил ее взглядом и быстрым шагом спустился к джипу. Она растерянно смотрела ему вслед, неужели он не понял, что поцелуй Германа — его благодарность за победу, за их общий успех, и ведь он сам только что принародно поцеловал Наташу за то же самое.

Джип скрылся под горой, а она продолжала смотреть ему вслед.

— Что это с Ковалевым? — подошла к ней Верка. — Так переживает, даже не предложил до дому довезти? Ничего, мы и без него управимся. Садись в машину, отец отвезет нас помыться, переодеться, награждение все равно часа через три.

Через некоторое время они, чистые, причесанные, подкрашенные, опять появились на поляне.

Лена надела мягкое белое трикотажное платье, как чулок обтягивающее ее изящную фигурку. Верка, увидев ее в этом наряде, восторженно всплеснула руками:

— Сегодня мужиков придется по всей округе собирать и в поленницы укладывать. Не платье, а сплошной отпад!

Герман тоже оглядел ее и восхищенно поднял большой палец вверх.

На поляне вовсю шло веселье. Играл духовой оркестр пожарных, пары кружились в вальсе. Детей поубавилось, поэтому стало тише и спокойнее. На лес медленно опустился вечер, и огни праздничной иллюминации разноцветными бликами скользили по лицам танцующих. Верка убежала узнать, когда же начнется церемония награждения победителей, и Герман, слегка поклонившись, пригласил Лену на медленный танец. Положив ей руки на талию, он вел ее по кругу. Внезапно она почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась.

Алексей стоял неподалеку, рядом с Наташей. Девушка подхватила его под руку, прижалась бедром, безмятежно улыбалась. Выглядела она вполне бодро, успела переодеться в красивый брючный костюм, и только легкая хромота напоминала о случившемся с ней несчастье. Алексей же, наоборот, был необычайно бледен. Равнодушно скользнул он взглядом по танцующим и отвернулся.

У Лены на мгновение замерло сердце. Сколько раз она себе давала зарок не окунаться безоглядно в счастье, после этого ждут лишь горе и потери. Но почему судьба опять наказывает ее? Или все, что было ночью, так легко забылось, и он в одночасье переключился на более молоденький и хорошенький объект? И она еще вздумала забивать себе голову выдумками, что любит его. Нет, она найдет повод и время, чтобы высказать ему все, что о нем думает. А теперь назло всем будет веселиться и флиртовать напропалую.

Оркестр перестал играть, и объявили о начале церемонии награждения. Танцующие радостно загалдели и потекли к эстраде, перед которой предварительно расставили длинные скамейки.

Сначала шло награждение по отдельным видам соревнований. Вручали памятные ленты, различные призы. С досадой Лена наблюдала, как усердствует на сцене Алексей. Вместе с Жор Жорычем и Зотихой он поздравлял победителей, обнимал их, пожимал руки.

Зрители радостно хлопали, победители радостно улыбались. Всеобщая радость на фоне радостного директора Ковалева. Лена презрительно фыркнула про себя:

«Жалкий лицемер, насквозь фальшивый и беспринципный лицедей».

Она упивалась эпитетами, призванными углубить отрицательную характеристику директора лесхоза. Но тут дошла очередь и до них.

— На сцену приглашаются участники соревнований на звание Господин и Госпожа Удача, — торжественно провозгласил ведущий, директор местного Дома культуры. — В этом году почетного звания в честной и упорной борьбе добились наши односельчане Мухин Герман и Гангут Елена!

Оркестр грянул туш, на шею победителям надели огромные венки из кашкары. Жор Жорыч вручил им почетные дипломы и увесистые хрустальные вазы. Теперь предстояло сказать ответное слово. Лена пролепетала несколько слов благодарности болельщикам и устроителям праздника. Ей как можно скорее хотелось покинуть шумное сборище, забиться в угол, никого не видеть и не слышать. Но тут дали слово Герману. Обняв ее за плечи, он поднял левую руку, призывая возбужденную толпу несколько умерить свой пыл.

— Друзья, спасибо за ваше внимание! Сейчас я навряд ли бы стоял здесь, если бы не эта прекрасная девушка. Она словно на аркане протащила меня по таежной грязи в сегодняшние князи. Вот таких женщин, мужики, и надо брать в жены! Ни себя, ни мужа не даст в обиду! — Он заключил Лену в объятия, впился жадным поцелуем в губы.

Поцелуй был проявлением благодарности, но Лена решительно отстранилась, посмотрела Герману в глаза:

— Вам не кажется, что сегодня с поцелуями некоторый перебор?

Герман растерянно пригладил рукой волосы:

— Извините меня, дурака, но я совсем не хотел вас обидеть.

Директор Дома культуры протиснулся к ним с гитарой, и зрители принялись скандировать: «Песню!

Песню!»

— Нам что, и петь предстоит? — ужаснулся Герман. — Да мне слон еще в детстве на ухо наступил!

— Не беспокойтесь, товарищ майор! — Заведующий поселковой культурой подал гитару Лене. — Как всегда, традиционную… «Ваше благородие, госпожа Удача».

Отказываться было бесполезно, и она запела. Зрители с готовностью подхватили. Песня закончилась, но ее не отпускали, требуя продолжения. Люди уже не умещались на скамейках, сидели на траве, стояли, прислонившись к деревьям. В одной из таких групп она заметила Алексея и Наташу. Мужчина явно смотрел в ее сторону. Тень скрывала лицо, но она кожей ощущала его взгляд. Слезы переполнили глаза, скопились в горле, но она продолжала петь вместе с людьми, улыбаясь из последних сил. Алексей прошел между рядов скамеек, встал сбоку от эстрады. Лена отметила закушенную от обиды губу соперницы и пожалела ее: «Глупая, неужели не поняла, что женщина для таких, как Ковалев, лишь объект непродолжительного удовольствия».

К Алексею подошел Максим Максимович, опустил чехол с видеокамерой на скамью, молча закурил.

Лена поправила на плече ремень гитары, оглядела окруживших маленькую сцену зрителей, увидела своих взъерошенных девчонок, Ильюшку, примостившегося на ступеньках эстрады, Филиппа, смотревшего исподлобья, но как-то потерянно, грустно, — все до боли знакомые лица. И, поддавшись необъяснимому порыву, она тихо проговорила:

— А теперь я спою вам любимую песню моего мужа. Он погиб в Афганистане четыре года назад.

Она склонилась над гитарой, чтобы скрыть вырвавшиеся на волю слезы.

Печальная мелодия взлетела над поляной, закружила над притихшими людьми, отозвалась далеким протяжным стоном в скалах. Алексей, весь подавшись вперед, с изумлением вглядывался в девушку.


Над Афганом опять дуют черные ветры,

И в горах воет злобно чертовка-пурга.

Вновь до встречи с тобой пролегли километры,

А до смерти, до смерти четыре шага…


Гитара плакала вместе с девушкой, горюя о безвозвратно ушедшей любви. Женщины, не стыдясь, вытирали слезы, старики в орденах и медалях пригорюнились на скамейках, даже молодежь, до этого беспечно лузгавшая семечки и затевавшая шутливые потасовки на траве, затихла, слушая бесхитростные слова, сочиненные, возможно, их одногодком, так и не вернувшимся со страшной войны.

Максим Максимович увидел, как зашевелились губы Алексея, и вслед за ним и Леной тихо подхватил припев:


А над Салангом вновь туман

Седою бородой клубится.